Тринадцатая рота (Часть 2) - Николай Бораненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Честь имею. Что вам угодно? - говорил он, слегка привстав и поклонившись. - Одиночная? Групповая?
- Одиночная, господин начальник. На одного, - отвечал мужчина с шишкой на лбу. - Помощника моего во время стычки с партизанами убили.
Цаплин покачал головой:
- А-я-яй, какое горе! И чем же его, имею честь спросить?
- Шел по улице - и кто-то камнем по голове.
- Да что вы говорите? Какое безобразие? Таких людей и камнем... Извините, длина его?
- Камня-то?
- Нет, убитого. Какую изволите копать могилу? Длинную, короткую?
- Метра полтора, не более.
- Извольте, - записывая размер могилы, кивал Цаплин. - Где будете закапывать? Адресок? Место захоронения?
Заказчик назвал адрес, место для могилы. Цаплин быстро сделал в карточке необходимые уточнения и сунул ее заказчику:
- Прошу вас поставить подпись и уплатить пошлину в фонд фюрера.
Заказчик достал из бокового кармана фуфайки набитый деньгами бумажник.
- Сколь прикажете?
- Пустяк, любезнейший. У нас могилы очень дешевы. За вашего покойника как налог за двух собак.
- Пятьдесят рублей, значит?
- Совершенно верно. Имею честь получить наличными. Можно и натурой. Салом, мясом, мукой...
Заказчик отсчитал деньги. Цаплин сунул их в сейф, стоявший за спиной, элегантно поклонился:
- С прискорбием, до свидания.
У столика появился новый заказчик - толстая молодящаяся дама лет пятидесяти пяти с черной вуалью, приспущенной с темно-синей шляпы на плечи тронутого молью и дурно пахнущего нафталином пальто. С крашеных облинялых ресниц ее стекали черные слезы.
- "Бюро свадеб и похорон" к вашим услугам, мадам, - чуть поклонясь, представился Цаплин. - Что изволите заказать? Одиночную? Групповую?
- Кутю. Кутика моего убили, - захлюмала в хвост вуали дама. - Племянничка. Наследничка золотого.
- Его чин, ранг, должность?
- Ах, не успел он, не успел получить ни чинов, ни рангов. Негласно при полиции состоял. Повышать его за старания хотели. Железный крест обещали... мне хорошую корову. И вот... Самого. Самого Кутеньку моего привезли вчера вместо коровы. Шесть пуль в голове. Одна в лопатке. Ах, Кутенька мой разнесчастный!
Цаплин покачал головой:
- Ай какая жестокость! Семь пуль в одного. Будто одной не хватило б...
Тетка сыщика Кути, приняв иронию за сочувствие, вздохнула:
- Ах, если б одна. Бог дал бы, выжил. Он таким сильным был, таким здоровым. В двух тюрьмах сидел и в двух руками выломал решетки. А какой умница был! Какой даровитый!
- Неужели? А-я-яй! - закачал головой Цаплин.
- Ни столечки не вру, ваше сиятельство. Кутенька был необычайно талантлив. Он все схватывал на лету. Решительно все. За два месяца выучил двадцать семь немецких слов. Вы представляете? Двадцать семь!
- Да, да. Я понимаю, - поддакивал Цаплин, а сам, глядя на ошалевшую благодетельницу укокошенного Кути, думал: "Дура. Набитая мякинной трухой дура. Мешок бы тебе на голову, да в прорубь вслед за Кутей".
- А как он говорил по-немецки! Как говорил! - заламывая в горе пальцы, продолжала рассказывать дама. - Как скажет, бывало, "Брутер-мутер" или "Хынды хох!", так и хотелось воскликнуть: "Кутенька! Да тебе же только в Германии жить, в фюрерах ходить!" В кармане у него записку нашли. Завещание. Как чувствовал, что убьют. Просил, если что, похоронить по-церковному, с попом. А у вас в рекламе сказано, что "одиночек не отпеваем".
- Да, мадам, заявки на одиночек не принимаем, - подтвердил Цаплин. - Ведем только оптовый отпев, всех сразу. Но ради вас, мадам, ради такого случая...
- Спасибо. Пардон. Битте-дритте вам, - подхватилась, кланяясь, дама.
- Мерси. Не стоит, мадам. Простите, вы не уплатили пошлину.
- Ах, извините. Забыла. В волнении. - Дама щелкнула замком сумочки. Сколько я вам обязана?
- Недорого, мадам. Таких людей, как ваш Кутя, наша фирма отпевает дешево. Семьсот марок с протянутых ног.
Дама отсчитала деньги. Цаплин сунул их в сейф, поклонился:
- С прискорбием, до свидания. Пухом могила вашему племянничку, мадам.
В это время перед столиком уселся еще один претендент на дешевую могилу длинный, жилистый старик с холеным лицом, чисто выбритым и зашпаклеванным пудрой. На коленях он держал авоську, туго набитую рваными клочьями черного пальто.
- Чего изволите? - обратился Цаплин.
- Я управляющий барона Брюнтера-Грюнтера, пан Спичка, - начал старик, зашпаклеванный пудрой. - Точнее, покойного барона.
- Его длина, ширина? - без лишних расспросов сразу же начал заполнять бланк Цаплин.
- Тонкий, не слишком высокий. Аршина два с половиной, не более. Но, видите ли...
- Все видим, уважаемый, все понимаем. Он у вас убит, повешен, пристукнут или собственной смертью?
- Ни то, ни другое и ни третье.
- Простите, не понимаю.
- Дозвольте - объясню?
- Сделайте одолжение.
- С бароном произошла неслыханная, невероятная трагедия. Он погиб страшной, мучительной смертью.
- И какой же, осмелюсь вас спросить?
- Его, несчастного, заели кошки и собаки.
- Кошки и собаки? Да что вы говорите?! Это неслыханно. Ну, я понимаю - на барона напали волки, на худой конец голодные лисицы, но чтоб кошки...
- Да, но, к сожалению, это так, - вздохнул пан Спичка. - Его именно загрызли эти мерзкие кошки и собаки. Цаплин весь подался вперед:
- И как же... как же это они его? При каких обстоятельствах случилась эта страшная трагедия?
- Видите ли, господин начальник, этой трагедии могло и не быть, если бы покойный барон не был таким упрямым. К тому ж еще и склероз. В последнее время барон часто забывался. То оставит в туалете подтяжку, то спутает декабрь с маем и выбежит на улицу, как малое дитя, раздетым... Но это к слову, так сказать, пролог к трагедии, а все началось с налога. По приезде в свое новое имение вздумалось барону собрать налог за кошек и собак. Пятнадцать рублей за кошку и двадцать пять - за собаку, а денег у жителей нет. А возможно, и саботажничали, не платили. И тогда барон приказал конфисковать у неплательщиков всех кошек и собак и не возвращать их до тех пор, пока не принесут налог. И вот в один прекрасный день на дворе барона появилось ни много ни мало, а триста двадцать кошек и четыреста семьдесят пять собак! Поднялся невообразимый лай и мяв. Собаки кинулись на кошек, кошки - на собак. Я заткнул уши ватой, упал на колени перед бароном: "Ваше благородие! Опомнитесь. Что вы делаете? Выпустите эту свору. Они погубят нас. Мы все сойдем с ума". Но где там. Барон и слушать не стал. Деньги занимали его. По пятнадцать рублей с кошки и двадцать пять с собаки. Он ждал плату два дня, три... а на четвертый, забыв, что во дворе доведенная до озверения свора, барон вышел на крыльцо - и конец. Царство ему небесное! Даже костей не собрали. Остались только вот клочья от пальто.
- Да-а, - произнес Цаплин. - Вот это история! Из всех историй - история.
- Ах, и не говорите! Грустнее и глупее и быть не может. Принес вот клочья. Нельзя ли их отпеть? Вместо барона.
- Какой веры был ваш барон?
- Католической. С давних лет католик. Цаплин развел руками:
- С радостью бы отпели, но увы! У нас православный священник. Низко кланяюсь.
Пан Спичка, бережно неся останки пальто, вышел. Цаплин позвонил Гуляйбабке:
- Имею честь сообщить вам "горькую" новость: голодными кошками и собаками съеден его превосходительство барон Грюнтер-Брюнтер.
14. НОЧНЫЕ ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ, ИЛИ КАК ГУЛЯЙБАБКА ЗАКАЛЯЛ ПОЛИЦАЕВ
Мороз не играет в политику. Бродяга мороз нейтрален. Какое ему дело до того, что в снегах под Москвой замерзает по-летнему одетая армия фюрера, что каким-то курсантам-полицаям надо выходить в тонких шинелишках и хромовых сапогах в чистое поле на тактическое занятие. Он крепчает - и баста. Трещит в заборах, стенах домов - и крышка. А ночью под святую Николу так завернул, что окна гостиницы, где жил Гуляйбабка, покрылись вязью толщиной в палец.
С трудом отдышав на стекле дырку, Гуляйбабка глянул на улицу и присвистнул:
- Э-э! Да сегодня, поди, градусов под тридцать.
- Возьмите, сударь, побольше. Воробей мерзнет на лету, - сказал Прохор, одетый по-дорожному - в армяк с капюшоном. - Возок еле отодрал. Как электросваркой прихватило. Боюсь, как бы вас в полушубке не продуло.
- Не забывайте, Прохор Силыч, что солдат без закалки равен курице в мороз. Потерпим. Ради побед доблестной полиции все перенесем. Крепкий мороз мне как раз и нужен. Я, как невесту, его ждал.
Прохор, кряхтя, натянул овчинные рукавицы:
- Значит, едем все ж?
- Да, поехали.
...Природа создала вокруг Смоленска высоты для красы, посевов льна и катания ребятни. Фюрер приспособил их для войны. На одной высоте поставил зенитки, на другой - доты с амбразурами на восток, на третьих - кладбища для солдат. И Гуляйбабке пришлось довольно-таки долго искать место, где б можно было провести занятие с выпускным курсом полицаев. Наконец это место было найдено, и, между прочим, для боевой закалки превосходное. Высота не имела на себе ни куста, ни деревца и продувалась со всех сторон. Леденящий жилы ветер, смешанный с землей и снегом, свистел, сбивая с ног, задирал полы черных полицейских шинелей, как хвосты у кур. Бедные защитники "нового порядка", пританцовывая, не знали, куда им укрыться. Они поворачивались туда-сюда, по ветер дул отовсюду.