Код Нибелунгов. Власть богатства и механизмы власти - Этьен Кассе

Отчего римский наместник так доверял германскому князю? Ответ следует искать в прошлом Арминия.

Дело в том, что, еще ребенком попав в заложники к римлянам, он воспитывается в аристократической римской семье. Юный херуск выбрал карьеру военного в легионе. О том, насколько высоко оценивались его лояльность и способности, говорит факт дарования Арминию римского гражданства. Так что доверие полное.

Да и потом, кто же мог ожидать мятежа от правобережных племен Рейна, вечно враждующих друг с другом?! Вот никто и не ожидал.

Однако Вар очень сильно ошибся: Арминий никогда не был лояльным солдатом. При первом же удобном случае он воспользовался своим возвышением, чтобы объединить херуссков с марсер- нами, хатами, хауками, бруктерернами и прочими племенами. Благодаря его познаниям в римской стратегии войн, он смог много чему научить германских князей.

Ловушку для Вара предполагалось устроить в землях херусков между Везером и Нижним Рейном. Место и ныне точно не известно, и многие городки неподалеку от Тевтобургского леса спорят друг с другом по этому поводу.

Целый ряд фактов говорит о том, что ловушку устроили в местечке Калькризе в землях Оснабрюка: там археологи обнаружили римское оружие и пращи, а также человеческие кости со следами ранений. Британский майор Тони Клуни с помощью металлоискателя обнаружил в 1980-е годы в районе Калькризе римские монеты времен Августа, части доспехов и свинцовые снаряда от римских катапульт.

Кассий Дио описывает болота и густые непроходимые леса, в которые заманили римские войска. К тому же подвижность легионов сильно ограничивали проливные дожди. Римляне явно находились на неизвестной территории, на которую их обманом завели сусанины из германцев.

По плану Арминия Вару незадолго до этого сообщили о местном мятеже в центре земель херусков. И по совету своего германского офицера наместник решается самолично вмешаться в ход подавления восстания. Это решение будет стоить жизни ему и его легионам.

Кассий Дио пишет о битве, длившейся четыре дня и три ночи. Топография поля боя играла на руку германцам. По свидетельству римского историка Веллея Патеркулия, вся армия Вара «погибла в ловушке меж лесами и болотами». Вар и его офицеры покончили с собой. Об уцелевших римлянах ничего не известно, впрочем, и потери в стане германцев были тоже ужасны. Плененных легионеров, по сообщению Тацита, германцы предали казни у специальных деревьев-алтарей.

В руки германцев и Арминия попали почетные значки легиона и вся воинская касса наместника. Для Рима поражение 9 года было одним из наиболее страшных ударов в истории.

Поражение Вара было стартовым сигналом великих мятежей в пограничных римско-германских областях, когда жертвой ярости пал целый ряд римских укреплений, дорог и лагерей. Общее число легионов по Рейну даже пришлось увеличить с шести до восьми.

Битва Арминия навсегда осталась в памяти германских племен. Сказания, письма римских историков и героические песни — везде сохранился след Арминия. И в его судьбе тоже можно отыскать обрывки возможной связи с мифами о Нибелунгах.

Брюнгильда точно онемела. Она была сломлена — прежняя Брюнгильда исчезла навсегда.

И так оставалось до того дня.

В тот день она сидела за столом, чувствуя на себе взгляд Гунтера.

— Еще мне супа! — выкрикнул Гунтер.

Нормальный разговор нормального дня, слышанный Брюнгильдой уже множество раз. И вдруг с ней что-то произошло.

Она не знала, отчего делает это, ибо не было у нее никаких помыслов или плана. Из этого «ничто» вырвалась безумная сила. Так, словно кто-то руководил ее рукой…

Она поднялась, мгновенно выхватила из хлеба на столе нож, левой, рукой оттянула кожу на лице и молниеносным жестом отрезала родинку над верхней губой. Волна ужаса пробежала по королевскому залу.

— Вот тебе, — выкрикнула она Гунтеру и бросила клочок кровавой кожи на его тарелку.

Брюнгильда так и стояла с ножом в руке, кровь стекала по ее подбородку прямо на платье.

Кто-то не спеша подошел к ней, чья- то рука уверенно обхватила запястье ее правой руки.

— Королева, — промолвил Хаген, — отдай мне нож.

Она вздрогнула и обернулась к нему. Он кивнул головой.

— Отдай мне нож…

И она просто разжала пальцы.

Хаген осторожно положил нож на стол, но все еще продолжал держать ее за руку-

— Вот и хорошо. А теперь я отведу королеву в ее покои, — спокойно произнес он.

Гунтер все еще смотрел на свою тарелку, на клочок окровавленной кожи.

— Нет, — прошептал он.

И покачал головой.

— Она сошла с ума.

Кто-то из слуг хотел убрать тарелку.

— Нет! — закричал Гунтер.

Арминий, не Зигфрид ли ты?

Ну, что ж, для нас не является секретом, что средневековые сказания о героях своими корнями уходят в почву реальной истории. Но напомним себе еще раз: й них не излагаются с научной достоверностью конкретные исторические события, в них никто не придерживается точной хронологии, здесь перемешаны реально происходившее и выдуманное, здесь соединяются воедино на первый взгляд несовместимые элементы истории. Имена и место действия — чаще всего единственные исторические указатели в героической поэзии: у королей бургундов, короля остготов Дитриха Бернского, его оруженосца Хильдебранда и царя гуннов Этцеля — у всех у них отыщутся ясно узнаваемые исторические прототипы эпохи германского переселения народов.

Но как быть с Зигфридом, главным персонажем многих скандинавских поэм и первой части «Песни о Нибелунгах»? Неужели королевский сын из Ксантена — чисто литературная фикция, мифический герой? Или он все же вполне реальный исторический персонаж? Ответы на все эти вопросы вот уже на протяжении 200 лет дают самые что ни на есть противоречивые. Может быть, еще и потому, что фикция, миф и история слишком тесно переплелись друг с другом?

Некоторые из исследователей искали ответ в Вальгалле германцев: пусть Зигфрид будет Одином, Тором или Фрейром. Другие ученые превращали его в «божество второго поколения» (Ф. Шредер), в богоподобного мифического героя первобытных времен. Да, действительно, у героев германской поэзии хватает богоподобных черт. Вследствие своих героических деяний, чудо-оружия и волшебных сил они становятся связующим звеном между людьми и сверхъестественным миром богов, великанов и эльфов. В чем-то они даже похожи на средневековых святых, которые в качестве избранников Божьих провозвещали истинное существование Бога. Так что можно сказать, что герои германцев — это языческие прототипы будущих христианских святых: Дитрих, Хильдебранд или Зигфрид, Зигурд или Хельги — все они обладают сверхъестественными возможностями и рано или поздно сообщаются с «иным» миром высших существ.

Целый ряд исследователей, и прежде всего германист Фридрих Панцер (1870–1956), обратил внимание на поразительное сходство истории Зигфрида и французских народных рассказов позднего Средневековья.

И все же, как насчет историчности образа Зигфрида? Ответ, кстати, лежит на поверхности: стоит только повнимательнее ознакомиться со сказочными приключениями Дитриха Бернского, уложившего целый батальон драконов и освободившего не одну деву. Поневоле на ум придет владыка остготов Теодерик (454–526). Миф и история ведь совсем не исключают друг друга. В жанрах средневековой поэзии они переплетаются, превращаясь в произведение искусства высокого литературного качества.

И все же, что у нас там с Зигфридом? Поиск его реальных исторических прототипов может привести к довольно любопытным вариантам: его след можно обнаружить в эпохе Меровингов VI века. В 566 году франкский король Зигиберт I обручился с вестготской принцессой по имени… Брунихильда.

Но с тем же успехом мы можем обнаружить Зигфрида и среди германцев эпохи Римской империи. Тогда само собой напрашивается сравнение героического драконоборца Зигфрида с князем херусков Арминием, победителем римлян и «освободителем германцев». Зигфрид — Арминий, Арминий — Зигфрид — но правомочно ли будет подобное утверждение?

Обратимся за справкой к исследователям. Немецкий германист Адольф Гизебрехт в книге «О происхождении легенд о Зигфриде» в 1837 году проявил небывалый интерес к древним мифам. В эпоху после падения Наполеона (1813–1815) Арминий, или Германн Херуский, считался чуть ли не основателем немецкой нации. Каспар Давид Фридрих в 1812 году даже создает картину «Могила Арминия», Генрих Клейсг в 1840 году ставит на сцене драму «Битва германцев».