Стихи Веры Полозковой разных лет - Вера Полозкова

Он вышел и дверь балконную притворил.

И сам притворился городом, снизив голос.

И что-то еще все теплится, льется, длится.

Ноябрь прибоем плещется у перил,

Размазывает огни, очертанья, лица –

И ловит спиной асфальтовой темный волос.

13 ноября 2005 года.

@@@

Я могу быть грубой – и неземной,

Чтобы дни – горячечны, ночи – кратки;

Чтобы провоцировать беспорядки;

Я умею в салки, слова и прятки,

Только ты не хочешь играть со мной.

Я могу за Стражу и Короля,

За Осла, Разбойницу, Трубадура, -

Но сижу и губы грызу, как дура,

И из слезных желез – литература,

А в раскрасках – выжженная земля.

Не губи: в каком-нибудь ноябре

Я еще смогу тебе пригодиться –

И живой, и мертвой, как та водица –

Только ты не хочешь со мной водиться;

Без тебя не радостно во дворе.

Я могу тихонько спуститься с крыш,

Как лукавый, добрый Оле-Лукойе;

Как же мне оставить тебя в покое,

Если без меня ты совсем не спишь?

(Фрёкен Бок вздохнет во сне: «Что такое?»

Ты хорошим мужем ей стал, Малыш).

Я могу смириться и ждать, как Лис –

И зевать, и красный, как перец чили

Язычок вытягивать; не учили

Отвечать за тех, кого приручили?

Да, ты прав: мы сами не береглись.

Я ведь интересней несметных орд

Всех твоих игрушек; ты мной раскокал

Столько ваз, витрин и оконных стекол!

Ты ведь мне один Финист Ясный Сокол.

Или Финист Ясный Аэропорт.

Я найду, добуду – назначат казнь,

А я вывернусь, и сбегу, да и обвенчаюсь

С царской дочкой, а царь мне со своего плеча даст…

Лишь бы билась внутри, как пульс, нутряная чьятость.

Долгожданная, оглушительная твоязнь.

Я бы стала непобедимая, словно рать

Грозных роботов, даже тех, что в приставке Денди.

Мы летали бы над землей – Питер Пэн и Венди.

Только ты, дурачок, не хочешь со мной играть.

Ночь 18-19 ноября 2005 года.

@@@

Я не то чтобы много требую – сыр Дор Блю

Будет ужином; секс – любовью; а больно – съёжься.

Я не ведаю, чем закончится эта ложь вся;

Я не то чтоб уже серьезно тебя люблю –

Но мне нравится почему-то, как ты смеешься.

Я не то чтоб тебе жена, но вот где-то в шесть

Говори со мной под шипение сигаретки.

Чтоб я думала, что не зря к тебе – бунты редки –

Я катаюсь туда-сюда по зеленой ветке,

Словно она большой стриптизерский шест.

Я не то чтобы ставлю все – тут у нас не ралли,

Хотя зрелищности б завидовал даже Гиннесс.

Не встреваю, под нос не тычу свою богинность –

Но хочу, чтоб давали больше, чем забирали;

Чтобы радовали – в конце концов, не пора ли.

Нас так мало еще, так робко – побереги нас.

Я не то чтоб себя жалею, как малолетки,

Пузырем надувая жвачку своей печали.

Но мы стали куда циничнее, чем вначале –

Чем те детки, что насыпали в ладонь таблетки

И тихонько молились: «Только бы откачали».

Я не то чтоб не сплю – да нет, всего где-то ночи с две.

Тысячи четвертого.

Я лунатик – сонаты Людвига.

Да хранит тебя Бог от боли, от зверя лютого,

От недоброго глаза и полевого лютика –

Иногда так и щиплет в горле от «я люблю тебя»,

Еле слышно произносимого – в одиночестве.

13 декабря 2005 года.

@@@

В Баие нынче закат, и пена

Шипит как пунш в океаньей пасти.

И та, высокая, вдохновенна

И в волосах ее рдеет счастье.

А цепь следов на снегу – как вена

Через запястье.

Ты успеваешь на рейс, там мельком

Заглянут в паспорт, в глаза, в карманы.

Сезон дождей – вот еще неделька,

И утра сделаются туманны.

А ледяная крупа – подделка

Небесной манны.

И ты уйдешь, и совсем иной

Наступит мир, как для иностранца.

И та, высокая, будет в трансе,

И будет, что характерно, мной.

И сумерки за твоей спиной

Сомкнет пространство.

В Баие тихо. Пройдет минута

Машина всхлипнет тепло и тало.

И словно пульс в голове зажмут, а

Между ребер – кусок металла.

И есть ли смысл объяснять кому-то,

Как я устала.

И той, высокой, прибой вспоровшей,

Уже спохватятся; хлынет сальса.

Декабрь спрячет свой скомороший

Наряд под ватное одеяльце.

И все закончится, мой хороший.

А ты боялся.

21 декабря 2005 года.

@@@

А что до депрессивного осла

Иа-Иа, то он был прав всецело.

От этих праздников – да что удар весла,

Ухмылка автоматного прицела –

Ручная бы граната не спасла.

Я еду в Питер третьего числа,

Поскольку мне тут все осточертело.

Поскольку в этом маленьком аду

Любая выстраданность, страсть, отважный выпад

Встречает смех в семнадцатом ряду

Или отеческое замечанье – keep it

Inside; а я потом сбегу в Египет

И навсегда с радаров пропаду.

***

Вместо праздничной чепухи

(Помнишь, нас заставляла школа

Клеить дождики, частоколы

Из картона и шелухи

Стенгазетной – всего такого)

Я развешиваю стихи –

От Тверского и до Терскола,

Через скалы со дна морского,

И сугробы, и лопухи,

Через пики, через верхи, -

Осторожнее, Полозкова! –

Через памятники Кускова,

Ухо сельского, городского

Через сердце – здесь место скола,

Через льды, косогоры, мхи –

Пусть мерцают тебе, тихи

Ненавязчивы, проблесковы,

Как далекие маяки.

Как все эти часы, что жду

Потепленья в твоем лице я.

От Заневского и до Цея

От Азау и до Лицея

В Царскосельском пустом саду.

***

Я так устала, что все гурьбой

Столпились, шепчутся, хмурят бровки.

И вдруг, с разбегу, без подготовки,

Плашмя, с Эльбруса и до Покровки -

Бах! - вечер падает голубой

На снег, покусанный и рябой;

Движенья скомканы и неловки –

Я засыпаю в твоей толстовке,

И утро пахнет совсем тобой.

Улыбки все с одного броска

Подбиты – выцвели и усопли.

И даже носом идут не сопли,

А оглушительная тоска,

И ты орешь, что весна близка –

И тонной смерзшегося песка

Ответит небо на эти вопли.

***

- Во сколько точно? Вечерним рейсом?

Ногами, сумерками, закатом.

Ты грейся в кресле, а я по рельсам

К Дворцовым набережным покатым;

Любовь по принципу «разогрей сам»,

Простым сухим полуфабрикатом;

Карманный сборник молитв – well, pray some!

Все остальное читай под катом.

Живой? А как там у вас погода?

В домишке инеем все покрыто?

У нас подводят итоги года –

Передо мной, например, корыто –

Оно разбито

И древоедом насквозь изрыто.

- И где все, Боже, твои дары-то?

- Да не дури ты.

На этом – кода.

***

Все предвкушают, пишут письма Санте,

Пакуют впрок подарки и слова,

А я могу лишь, выдохнув едва,

Мечтать о мощном антидепрессанте,

Тереть виски, чеканить «Перестаньте!»

И втягивать ладони в рукава.

И чтобы круче, Риччи, покороче,

Как в передаче, пуговички в ряд.

Чтоб в мишуре, цветной бумаге, скотче

И чтоб переливалось все подряд –

До тошноты. Прости им это, Отче.

Не ведают, похоже, что творят.

И вроде нужно проявить участье,

Накрыть на стол, красивое найти.

Но в настоящие, святые миги счастья

Неконвертируемы тонны конфетти.

И я сбегаю налегке почти,

Под самые куранты, вот сейчас – и…

Но я вернусь. Ты тоже возвращайся,

Авось, пересечемся по пути.

26-27 декабря 2005 года.

@@@

Эльвира Павловна, столица не изменяется в лице. И день, растягиваясь, длится, так ровно, как при мертвеце электрокардиограф чертит зеленое пустое дно. Зимою не боишься смерти – с ней делаешься заодно.

Эльвира Павловна, тут малость похолодало, всюду лед. И что-то для меня сломалось, когда Вы сели в самолет; не уезжали бы – могли же. Зря всемогущий Демиург не сотворил немного ближе Москву и Екатеринбург. Без Вас тут погибаешь скоро от гулкой мерзлоты в душе; по телевизору актеры, политики, пресс-атташе – их лица приторны и лживы, а взгляды источают яд.

А розы Ваши, кстати, живы. На подоконнике стоят.

Эльвира Павловна, мне снится наш Невский; кажется, близка Дворцовая – как та синица – в крупинках снега и песка; но Всемогущая Десница мне крутит мрачно у виска. Мне чудится: вот по отелю бежит ребенок; шторы; тень; там счастье. Тут – одну неделю идет один и тот же день. Мне повторили многократно, что праздник кончился, увы; но мне так хочется обратно, что я не чувствую Москвы. Мне здесь бессмысленно и душно, и если есть минуты две, я зарываюсь, как в подушку, в наш мудрый город на Неве. Саднит; и холод губы вытер и впился в мякоть, как хирург. Назвать мне, что ли, сына Питер – ну, Питер Пэн там, Питер Бург. Сбегу туда, отправлю в ясли, в лицей да в университет; он будет непременно счастлив и, разумеется, поэт.