Эпитафия Красной Шапочке - Хелле Стангеруп

Кари только развалилась поудобнее в кресле и хмыкнула:

— А все же, как его зовут, Педро или Хосе?

— Олл райт, если обещаешь не болтать, скажу. Только потом сразу уйдешь, ладно?

— Клянусь.

— Это Салазар. Всемогущий португальский диктатор. Он прилетает сюда тайно каждый раз, когда я здесь. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда и скоро поженимся. Ясно? А теперь убирайся.

Но Кари, казалось, не слышала ее. Она уже почти лежала в кресле и, посвистывая, разглядывала что-то на потолке.

— Я тебе говорю — убирайся!

Кари начала было насвистывать свадебный марш, но уже на третьем такте не выдержала и прыснула. Сорвавшись с кресла, она закружилась по комнате, широко раскинув руки и во все горло распевая:

— У Анны есть любовник, хорошенький любовник, крошка — португальчик…

Анна не выдержала, вскочила и зажала ей рот.

— Ну все, Кари, хватит. Если ты сейчас же не прекратишь, если ты когда-нибудь еще хоть пикнешь об этой глупости… Ты же знаешь, я ненавижу, когда обо мне болтают невесть что… Иначе — мне тоже есть что рассказать. И это уже не чепуха, не пустые домыслы, а чистая правда, и вряд ли это будет тебе по вкусу. Так что еще можешь очень пожалеть.

Она убрала руку и несколько минут наслаждалась испугом Кари, потом добавила:

— Я ведь знаю, той ночью, когда убили Гуниллу, вы с ней здорово поругались!

— Неправда!

— Нет, правда. В половине первого мы говорили с ней по телефону — я хотела узнать, когда нас разбудят, — и она сказала мне, что еще не ложилась, поскольку у вас с ней только что был крупный разговор, да еще какой крупный. Я намекнула об этом Коку, и он подтвердил, что слышал через стену, как вы ругались. Мы с ним договорились, что не будем сообщать полиции, поскольку ничего не имеем против тебя и нам абсолютно безразлично, кто убил Гуниллу. Однако потом, когда погибла еще и Хансен, то…

Сперва Анна даже не почувствовала оплеухи, и, лишь когда Кари съездила ей по физиономии еще пару раз, она наконец опомнилась.

В долгу она не осталась. Бац-бац-бац! Удары приходились Кари прямо в лицо и ошеломили ее. Наконец ей удалось вцепиться Анне в волосы и, резко дернув на себя, повалить на пол. Но и та изловчилась, сделала сопернице подсечку, и Кари, охнув, тоже рухнула на ковер.

В одно мгновение Анна уже оказалась сидящей верхом на ней и впилась ей ногтями в щеку, однако тут Кари удалось немного высвободить голову и укусить царапающую ее руну. Анна вскрикнула и на миг выпустила соперницу. Ей показалось, что она чувствует укус каждого зуба в отдельности, однако, корчась от боли, она все же схватила Кари свободной рукой за волосы и дернула изо всех сил.

Почувствовав, что клок ее волос остался в руне Анны, Кари пронзительно завизжала, разжала зубы и ударила Анну в живот с такой силой, что та согнулась пополам, не выпуская, однако, при этом волос своей обидчицы. Теперь уже Кари пустила в ход свои острые, длинные ногти, и не прошло и нескольких секунд, как на щеке и руке Анны обозначились четыре глубокие кровавые царапины. Она попыталась было еще раз повторить свой удар, но Анна с быстротой молнии вывернулась и, продолжая держать соперницу мертвой хваткой за волосы, прижала ее руку к ковру.

Горничная, зашедшая убрать в номере, при виде этой безобразной картины вскрикнула, однако вопли и рычание сцепившихся женщин заглушили ее возглас. Ни одна из соперниц и не думала сдаваться — силы их были примерно равны. В пылу борьбы они задели стол, который только чудом не рухнул под тяжестью их сплетенных в клубок тел, и откатились к двери. Горничная в ужасе выскочила из комнаты и едва не сбила с ног летчиков, которые вместе с несколькими другими постояльцами гостиницы спешили к номеру, привлеченные шумом борьбы.

Они застыли в дверях, пораженные диким зрелищем этой неистовой женской драки. Первым пришел в себя Кок. Он подскочил к дерущимся и принялся оттаскивать Анну. Ему удалось наконец оторвать ее от соперницы; одновременно он сделал Нильсену знак захлопнуть дверь, чтобы скрыть происходящее от любопытных взглядов толпящихся в коридоре туристов.

— Вы что, совсем рехнулись?! Какого дьявола, что все это значит?

Несмотря на всю серьезность ситуации, Кок, оглядев девушек, едва сумел сдержать улыбку — в таком они были виде. Волосы Кари были всклокочены и стояли дыбом. На макушке зияла рана от вырванной вместе с кожей пряди, и кровь, струящаяся из нее, стекала тонкой струйной по волосам и исцарапанному, распухшему лицу за воротник блузки. Чулки были изодраны в клочья и свисали длинными лоскутами; ногти и кончики пальцев были все в крови. Она тоже поднялась с пола и стояла, с ненавистью поглядывая на Анну, готовая в любой момент снова броситься на нее. Но Кок занял позицию между ними, как бы давая понять, что не допустит продолжения драки. Он по-прежнему сдерживал Анну, вид у которой был немногим лучше. На лице ее красовались глубокие царапины и ссадины от ударов, на руке были ясно видны следы зубов, а в кулаке она все еще сжимала прядь каштановых волос соперницы. Кари вдруг громко всхлипнула:

— Да она же мне голову раскроила, смотрите, у меня дыра в голове!

— Дыра у тебя всегда была, я просто сделала ее более заметной, — злобно прошипела Анна.

Кари хотела было опять наброситься на нее, однако, передумав, вдруг схватила с подоконника тяжелую стеклянную вазу и со всего маху запустила ею в Анну. Той, к счастью, удалось увернуться, и в нее попали лишь вода и ветки мимозы, а сама ваза, пролетев мимо, с грохотом разбилась о противоположную стену.

Теперь уже оба пилота крепко схватили девушек за руки и, разведя продолжавших переругиваться соперниц по разным углам комнаты, усадили Анну в кресло, а Кари на кровать.

— С этими цветочками в волосах ты прямо вылитая Офелия, которая спятила и утопилась.

Мужчины не могли удержаться от улыбки при виде Анны, которая вдобавок ко всем ссадинам и царапинам теперь была вся осыпана желтыми шариками мимозы, приставшими к мокрой насквозь одежде.

— Не тебе говорить о том, кто здесь рехнулся! Ты ведь первая начала.

— Я?! Да ты сама напросилась, ведь…

— А ну-ка прекратите сейчас же!

Кок снова взял на себя роль миротворца.

— Не все ли равно, кто начал. Немедленно кончайте истерику. Вы что, не понимаете, что гробите сами себя? Ведь полиция следит за каждым вашим шагом. Наш милый коротышка Матиессен, по-видимому, детектив, так что ничего глупее того, что произошло, вы не могли сделать. Он сейчас стоит в коридоре и наверняка все прекрасно слы —шал. Как только он вернется в Копенгаген, полиции сразу же все станет известно.

Обе девушни моментально умолкли. Видно было, что услышанное неприятно их поразило. Молча, с испугом они уставились на Кока. Анна машинально вытаскивала из волос запутавшиеся в них веточки и шарики мимозы и, не глядя, бросала их на ковер прямо себе под ноги.

— Вы, а иногда, к сожалению, и мы с Нильсеном — словом, все мы ведем себя так, что скорее похожи не на трех невиновных и одного убийцу, а на четырех сообщников, которые боятся друг друга. Но мне кажется, что никому из трех невиновных вовсе не хотелось бы быть замешанным в это дело. Я в последний раз предупреждаю: будьте благоразумны! Кто из нас убийца — пусть разбирается полиция. А нам с вами не стоит вредить друг другу.

Кок сделал небольшую паузу и потом продолжал:

— Надо попытаться просто-напросто заставить себя забыть о случившемся. Говорить о чем угодно другом — о погоде, о еде… И никаких истерик. Понятно?

Девушки нерешительно кивнули и одновременно покосились на дверь. Кок, заметив их взгляды, на цыпочках прошел через комнату, резко распахнул дверь и выглянул в коридор.

Там никого не было. Где-то, правда, хлопнула дверь, однако он не мог бы с уверенностью сказать, чья.

— Детектив?… Матиессен — детектив?

Анна обвела всех удивленным и вопросительным взглядом.

— Да, действительно, странно, но…

Она вдруг умолкла, глядя прямо перед собой, и как будто о чем-то задумалась.

— Что странно?

Вопрос задал Кок, но и Кари, и напитан Нильсен тоже с любопытством смотрели на Анну.

— Просто я вдруг подумала, хотя нет, это, наверное, вовсе не так…

Анна вновь замолчала и опустила глаза, подгоняя носком туфли валяющиеся на полу веточки мимозы одну к другой.

— Вы, наверное, будете смеяться, но мне кажется, точнее, у меня такое чувство, будто… — Она провела рукой по волосам, как бы стряхивая остатки воды. — Может, это и глупо, но, короче говоря, мне кажется, что Матиессен — тот самый пассажир из Стокгольма, ну, тот, что нашел труп. Анна вскинула глаза, как бы желая увидеть, какое впечатление на коллег произвели ее слова.

— Ну а вы что скажете?

Никто не ответил, все с удивлением и сомнением поглядывали на нее.

— Нет, честное слово, мне действительно так кажется, он здорово похож на того пассажира.

— Слушай-ка, Анна… — голос Кона звучал рассудительно. — По-моему, все это глупости, этого просто не может быть. Ты ведь сама раньше говорила, что вы не обратили внимания на то, как он выглядел, а теперь вдруг утверждаешь, что он похож на Матиессена.