Александра Федоровна. Последняя русская императрица - Павел Мурузи

Громадный Невский проспект, протянувшийся до само­го Адмиралтейства, не был новинкой для молодой путеше­ственницы. Она видела знакомые ей фасады многочислен­ных дворцов, довольно строгих, даже суровых, в которых носились воспоминания об имперских временах, — вот Аничкин мост, Гостиный двор, низенькая сводчатая гале­рея, напоминающая о восточном влиянии с ее лавками под арками, вот Казанский собор, который слишком похож на базилику Святого Петра в Риме. Великий герцог объяснял дочери, что ограда иконостаса и сам иконостас этого вели­колепного громадного храма были сделаны излитого сереб­ра. Этот драгоценный металл был отобран у французов, ко­торые разграбили все московские церкви во время своего вторжения.Донские казаки после разгрома наполеоновской армии сумели вернуть награбленное.

Среди сокровищ, находящихся в Казанском соборе, была и чудотворная икона Казанской Божьей Матери. Там же хранились захваченные у противника французские зна­мена, императорские орлы, ключи Наполеона от двадцати восьми иностранных городов и даже маршальский жезл Даву.

Красивые, величественные кварталы проплывали перед глазами Алике. Но что-то особенное отличало Санкт-Петер­бург от других городов, через которые она проезжала. Ни­какого сравнения с Лондоном или Берлином!

Проехав по Морской, она увидала две громадные площа­ди и была просто потрясена красотой другого собора, куда большего по размерам, чем Казанский. Это был Исаакиев- ский собор, построенный из розового гранита и мрамора, с его громадными монолитными колоннами, украшенными каменным орнаментом. Она видела золоченые купола, си­нева неба над которыми делала их еще более воздушными, какими-то нематериальными; особое любопытство у нее вызвало здание Имперского сената.

Великий герцог Людвиг рукой указал ей на памятник царю Николаю I, верхом на коне. Император представлен в мундире кавалергарда. Четыре статуи окружали пьедестал — Правосудие, Сила, Мудрость и Религия. Для них скульпто­ру позировали его жена и три дочери...

Теперь их карета катила по набережной, по этой розова­той дамбе из финского гранита, и в этих двух набережных была заключена Нева, широкая, как морской залив.

Боже, как же привлекал ее, Алике, этот Санкт-Петербург! Она не осмелилась признаться отцу, как сильно у нее коло­тилось сердце в груди. Да она и сама не знала толком, стоит ли ей в результате радоваться или огорчаться...

Великая княгиня оказала своей сестренке радушный при­ем, но без особых чувственных бесполезных излияний. Во взгляде красивых глаз Елизаветы сквозила суровость, сум­рачность; ее близкое окружение фамильярно называло ее

Эллой, оно внимательно следило за ней, за малейшим проявлением нежности, которое могло бы свидетельствовать о том, что она совсем другой человек, не такой, каким она хочет предстать перед другими. Великий князь Сергей Алек­сандрович был куда более любезным и естественным, он заключил свою маленькую свояченицу в объятия, похвалил тестя за здоровый цвет лица и предоставил в их распоряже­ние свой дворец.

Алике поместили на этаже для высоких гостей. Теперь ее уже не считали ребенком.

Из императорского дворца тут же прислали приглашение вновь прибывшим гостям.

Николай с Алике встретились первый раз за ужином в Гатчине. Император Александр Ш в своих частных апарта­ментах, запросто, без всяких церемоний, словно хлебосоль­ный помещик, принимал своего брата, его свояченицу и членов их семей.

На Алике было очень простенькое платьице, чуть, может, провинциальное, из кремового шелка, с небольшим кружев­ным воротничком.

Императрица Мария Федоровна разглядывала ее с такой надменной холодностью, которую не могла не заметить даже великая княгиня Елизавета.

В одной из больших гостиных дворца за чаем после тра­пезы молодые люди, наконец, уединились. Можно сказать, что к этому их подталкивало окружение.

Алике не осмеливалась поднять глаза на цесаревича. А он, тоже проявляя робость, в своей военной форме, смущенно крутил пуговицу на мундире, причем так неловко, что за­ставил улыбнуться молодую девушку...

— Ваше императорское высочество, надеюсь, простит меня, — начала она, — зато, что я нарушаю молчание...

— Что вы... напротив... напротив... — пробормотал силь­но сконфуженный Николай, явно выражая ей глазами бла­годарность за то, что она, наконец, освободила от сковав­шего его страха, не дававшего ему возможность заговорить с ней первым.

— Но, я хочу получить от Вашего высочества, — продол­жала Алике, — не только такое прощение.

Он был сильно этим удивлен и, казалось, стал еще более серьезным. Он взял ее за протянутую ему руку и подвел Алике к канапе, на котором они оба устроились весьма це­ремонно, не торопливо.

— Что вы хотели сказать, принцесса?

— Я хотела бы попросить у вас прощения, если такое все еще возможно, за тот поступок, о котором мне приходится теперь так сожалеть.

Н иколай, этот сентиментальный юноша, все сразу понял. Он приложил палец к губам.

— Прежде позвольте мне называть вас просто Алике, как Вас называет мой дядя. И потом, для чего просить проще­ние, которое уже было загодя дано. Я знаю, почему...

На глаза Ал икс навернулись слезы, она не осмеливалась посмотреть на собеседника.

А цесаревич тем временем продолжал:

— Эта маленькая брошка — лишь признание того неизъ­яснимого притяжения, которое я испытываю к Вам... Не скрою, я был тогда несчастен, как обманутый ребенок... се­годня все забыто...

— Забыто? — Ей вдруг показалось, что вот этот выложен­ный плитками пол разверзнется под ними, и они рухнут вниз, в бездну вместе с канапе... Забыто — ничего себе! Что же этим он хотел сказать? Может, это просто мальчишеская выходка? Может, он хотел сказать, что теперь я о Вас не ду­маю? Ах, если бы только она была кокеткой, умела притво­ряться, как ее сестра Ирина! Нет, ей этого не дано... Ей даже не удавалось скрыть своего отчаяния, в которое ее погрузи­ло это ужасное сомнение.

— Ваше высочество...

Он ее тут же перебил:

— Называйте меня просто — Николай. Мы ведь с вами почти родственники. Я — племянник вашей сестры.

— Я никогда не осмелюсь...— Ну, что вы! Попытайтесь! Вы уже настоящая барыш­ня. Со мной хотят сблизиться многие молодые девушки из- за моего высокого положения, разумеется. Они поэтому на­зывают меня — Ваше высочество. Но сейчас — мое самое заветное желание — сблизиться с Вами.

Он говорил это так красиво, скороговоркой, почти глу­хим голосом, он был в эту минуту таким искренним.

Алике закрыла глаза. По всему ее телу внутри разливалась незнакомая прежде сладость. Нужно ли признаться и ей, что в ее девичьих мыслях он был ее избранником, тем челове­ком, с которым она связывала ту великую мечту, которая влечет любую молодую девушку? Как дать ему понять, что он был ее очаровательным принцем из сказки?