Врангель - Борис Соколов

6) в том, что проявили полную растерянность в момент, когда можно еще было спасти положение (мой совет о десанте в Одессу) и когда можно было бы продолжать оборону Крыма, если бы вожди дали личный пример армии, а не отдавали приказа „спасайся кто может!“».

Безусловно, к просчетам Врангеля, на которые совершенно справедливо указывает Слащев, относится то, что он не позаботился вовремя привести в порядок укрепления на крымских перешейках, поставить там тяжелую артиллерию, построить землянки для их защитников и обеспечить их теплой одеждой. С бывшим генералом можно вполне согласиться и в том, что поскольку решение об эвакуации было принято за три недели до ее начала, после получения известия о советско-польском перемирии, то необходимо было сразу же отвести войска в Крым. Тогда оборонять перешейки надо было лишь столько времени, сколько требовалось, чтобы вывезти из Крыма действительно всех желающих. В этом случае не только не погибли бы напрасно «тысячи героев» в Северной Таврии, но и удалось бы спасти десятки тысяч беженцев от последовавшего красного террора. Если бы за перешейками оказалась вся Русская армии, со всеми своими орудиями, пулеметами и снарядами, а не половина ее, как это произошло после поражения Врангеля в Северной Таврии, то защитники Крыма продержались бы не шесть дней, а около трех недель. Тогда времени на эвакуацию осталось бы более чем достаточно, тем более что ее можно было бы начать с беженцев и тыловых учреждений еще до того, как войска отошли за крымские перешейки. Каждое судно успело бы совершить по несколько рейсов, и можно было вывезти не 150 тысяч человек, а в два-три раза больше, то есть практически всех беженцев и военнослужащих. Тогда и жертв красного террора в Крыму было бы на порядок меньше. Отметим также, что Врангелю очень повезло с погодой. Если бы море было бурным, то при проведении эвакуации пришлось бы ограничиться гораздо меньшим количеством кораблей и еще десятки тысяч беженцев остались бы на берегу. Да и при переходе в Константинополь тогда бы погиб не один эсминец «Живой», но и еще несколько перегруженных транспортов, и тысячи солдат и беженцев нашли бы свою смерть в черноморской пучине. Но, слава богу, всё обошлось.

Последовавшее после прорыва красными перекопских позиций обращение от имени правительства, акцентировавшее внимание потенциальных беженцев на трудностях жизни на чужбине и неопределенности будущего остатков русской армии, содержало прямой призыв остаться всем, кто не опасается репрессий со стороны советской власти. А ведь Врангель хорошо знал, что такое красный террор, да и сам в свое время расстреливал пленных красноармейцев сотнями и тысячами. Так что Петр Николаевич хорошо представлял себе, что все листовки Троцкого и Фрунзе с обещаниями амнистии ничего не стоят и что в действительности всем, кто даже косвенно был связан с Белым движением и остался в Крыму, угрожает смертельная опасность. Правда, большинство военнослужащих деникинской армии, захваченных в Новороссийске, включая офицеров, были не расстреляны, а мобилизованы в Красную армию и направлены на Польский фронт. Но тогда красные нуждались в них для войны с поляками, против которых, как полагали Ленин и Троцкий, бывшие белые будут сражаться с энтузиазмом как против врагов России. Теперь же война окончилась, и на бывших чинов Русской армии красные смотрели только как на потенциальных заговорщиков и участников антибольшевистских восстаний.

Оставляя в Крыму «балласт» — тех, кто не мог пригодиться в дальнейшей борьбе, — Врангель действовал вполне осознанно. Если бы он вывез в Константинополь 500 или даже 400 тысяч беженцев, ни о каком отдельном лагере, да еще с сохранением оружия солдатам и офицерам, не могло быть и речи. Французы такую ораву не прокормили бы. Значит, выехавших из Крыма сразу перевели бы на положение беженцев, и они рассеялись бы по Европе, осев частью на Балканах, частью в Чехословакии, частью в Германии и Франции. А кто-то сразу перебрался бы в США и страны Латинской Америки. Врангель сразу потерял бы над ними власть и вряд ли смог бы в дальнейшем организовать Русский общевоинский союз (РОВС) в том виде, в каком он был создан в действительности — как боевая, сплоченная и на первых порах достаточно многочисленная организация единомышленников, мечтавших когда-нибудь с оружием в руках вернуться в Россию, чтобы свергнуть большевиков.

С. А. Мацылев дал зарисовку последнего обхода Врангелем портов погрузки:

«Вдруг на горизонте показалась небольшая черная точка, которая быстро росла и приближалась к пристани. Через несколько минут можно было различить, что это военный морской катер. Его начищенная медная труба ярко блестела. За десяток саженей от берега он повернул и пошел вдоль пристани. На носу стоял Врангель в офицерском пальто и Корниловской фуражке, рядом с ним виднелась фигура адмирала Кедрова, командующего Черноморским Флотом.

Сделав всё возможное, чтобы посадить войска на суда, использовав для этого все плавучие средства вплоть до шаланд, которые были взяты на буксир, прежде чем отплыть от берегов Крыма, Врангель решил в последний раз взглянуть, что делается на пристанях и в городе. Погрузить он уже больше никого не мог, все суда были перегружены до отказа…

Толпа на берегу замерла… Большинство взяло под козырек… Какой-то молодой солдатик негромким голосом закричал ура, но его никто не поддержал. Врангель смотрел на обреченных людей, его лицо исказилось от боли и страдания за них… Сделать для них он уже ничего не мог… Он отдал честь, катер повернул и начал быстро уходить в море…»

Свидетельство Мацылева опровергает тот образ покидающего Крым Врангеля, который известен нам по поэме Маяковского «Хорошо!»:

Глядя на ноги,шагом резкимшел Врангельв черной черкеске.

Город бросили.На молу — голо.Лодка шестивесельнаястоит у мола.

И над белым тленом,как от пули падающий,На оба коленаупал главнокомандующий.

Трижды землю поцеловавши,Трижды город перекрестил…Под пулями в лодку прыгнул. — ВашеПревосходительство, грести?— Грести…

На самом деле никаких пуль, свистящих над головой главнокомандующего, не было — красные вошли в Севастополь лишь сутки спустя. И мол отнюдь не был пустым — там стояла толпа тех, кто не захотел или не смог уехать. Маяковский просто повторил хрестоматийный образ «черного барона». В действительности Петр Николаевич был во время прощания с родной землей не в кубанской, а в армейской форме. Ведь теперь ему уже незачем стало подчеркивать свое единство с кубанскими казаками, а важнее было продемонстрировать свою солидарность с армейцами, которых было большинство среди будущих галлиполийцев и членов РОВСа. Поэтому корниловская фуражка была уместнее казачьей папахи. Ведь именно «цветные» полки должны были стать наиболее надежными кадрами военной эмиграции.