Русские дети. 48 рассказов о детях - Роман Валерьевич Сенчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пошли с химии, ну её…
– Лучше «нб», чем двойка…
– Химичка меня и так на урок не пускает…
– Погода отличная. И рубль есть…
О, зоопарк, прибежище всех лентяев и прогульщиков, оазис безопасности – ни учителей, ни родичей, ни милиционеров (опухший старшина Коция, сидящий у входа в расстёгнутой форменной рубашке, с платком на голове, не в счёт – его не боятся даже зайцы и воробьи). И птица какаду, хоть и похожа на завуча, не внесёт ничего в журнал и не вызовет родителей – такое в её ощипанную головку не придёт. И морж, похожий на школьного сторожа, не начнёт загонять тебя на урок, когда кругом божья благодать: он сам кайфует на солнышке и тебя вполне понимает. А что, чем плохо устроился?.. Ни голода, ни белого медведя, живи в своё удовольствие: пляж, пруд и вольера – чего ещё существу надо?
– Купайся сколько влезет. Кормят-поят… – обсуждали мы моржовую жизнь.
– В школу никто не гонит, мозги не вынимает…
– Кровь не пьёт, в душе не копается, по карманам не шарит…
И мы шли дальше. В боковой аллее, в двухэтажном домике, бегала семья волков. На углу проживала одинокая лиса с лисёнком, причём лиса была чёрно-бурая, а лисёнок – ярко-жёлтый.
– Это она с леопардом поженилась, с тех пор такая грустная, – шутит смотритель Валико про лису (сам худ, жилист и облезл, как чучело медведя в музее при зоопарке). – Видите, какая грустная?.. Это она леопарда вспоминает. Один раз поженилась – а всю жизнь вспоминает. А леопард вон там, за урнами, сидит, тоже про лису день-ночь думает.
– Как это с леопардом поженилась? – удивлялись мы. – Это же лиса, а это леопард?
– А вот так! – Валико на пальцах показывает, как они поженились.
– Это же разные породы, разве они могут… оплодотворяться? – спрашивает какой-нибудь спец по тычинкам и пестикам.
– Ещё как могут! – смеялся Валико и крутил тыквообразной головой. – Ну и что? Лиса на севере живёт, леопард – на юге, но если встретятся – обязательно поженятся… А не даст – леопард её сожрет! – сурово итожил Валико. – А сейчас он грустный – видите? Скучает!
И правда – жёлтый леопард сидит в явно малой для него клетке, зол и насуплен, о чём-то тяжело думает.
Иногда смотрителя Валико сопровождала наглая, кривая на один глаз дворняжка по имени Водка, которая лаяла на всех зверей и была их царём – в зоопарке, за решёткой, и лев не страшен. Правда, циррозный тигр Бадри, живущий в вольере с избушкой, когда-то выковырял ей глаз, но она и одним всё отлично видела: важно ходила меж клеток и беспрестанно мочилась на них, не обращая внимания на протесты льва, шипение енотов или жалобы брезгливой пантеры.
– А видели, что у бегемота на попе хулиганы написали? – вёл нас смотритель Валико дальше и в изумлении указывал на бегемота, у которого на чёрном заду красной масляной краской было выведено: «ХРУШОВ». – Сколько я его мыл – ничего не помогает. И бензином пробовал, и порошком тёр, и наждаком, и ацетоном – ничего не берёт!
Бегемот Джонни страдальчески смотрел своими лягушачьими мигалками, иногда распахивая розовую пасть, в которую, вместе с булками, бубликами и конфетами, нередко летели горящие окурки, авторучки, спички, железки и даже обломки кирпичей. Бедный подслеповатый зверь не различал спрятанного за булкой подлога, разевал ненасытную пасть – и ещё какая-нибудь дрянь ложилась на дно его железного желудка, который в конце концов начал переваривать и камни.
Но, как объяснил нам Валико, от такой сухой пищи не обошлось без геморроя: у бегемота из разрисованной задницы вылезала красная кишка и уныло волочилась по земле, а бегемот то ошалело крутил хвостиком, пытаясь избавиться от этой пытки, то косолапо наступал на кишку, надеясь, очевидно, оторвать её.
Летом воды в бассейне (как и во всём городе) часто не бывало, и Джонни приходилось часами лежать под палящим солнцем, наглотавшись камней и придавив злосчастную кишку. О чём он думал, бедный?.. О ветеринаре, о людской глупости и жестокости? О голоде? О прохладных водах Нила?..
Смотритель Валико отлучался за пивом, а мы тащились дальше. Вот загон слона, куда один дурак ночью, после выпускного вечера, затащил любимую девушку и чуть не загремел под карающий хобот. А дальше топчется тупарь-эму. У этой глупой птицы мозг меньше, чем её глаз. Жрёт фольгу и целлофан от сигарет, не брезгует и спичками.
– Почему он всё это ест? – спрашиваем мы у Валико.
– Ва, голодный, что делать будет? – отвечает смотритель, откупоривая бутылку длинным панцирным ногтем мизинца, которым он не только постоянно ковырял в носу, но и открывал бутылки, резал помидоры и сыр, щекотал волков и циррозного тигра, открывал замки клеток и электробудок, чесал оленей, ковырялся в зубах и ловко сыпал соль на огурцы и помидоры. – Вот вы, когда голодные домой приходите, что делаете?
– Меня бабушка кормит!
– Я сам из буфета беру!
– А мне домработница обед греет.
– Правильно. А у него бабушка умерла, домработницы нету. И буфета тоже. Вот потому он голодный.
– А почему ему не дают кушать? – не понимали мы. – Почему он голодный?
Смотритель Валико многозначительно поднимал указательный палец к небу:
– А вот потому этот эму такой голодный, что наш директор такой сытый! Видели нашего директора?.. Жирный, как свинья. А вот кабан Дато – вон, налево от волков живёт – худой, как человек. Это дело?.. Этот сволочь, наш директор, всё сам один жрёт, чтоб он подавился! – допивал он пиво, дёргая небритым кадыком и швыряя бутылку в кусты. – Прошлый раз чучело крокодила из музея украл и продал! Хороший был крокодил – на нём закусывать было удобно и в карты играть. Нет, продал, сволочь, какому-то цеховику!.. Ну, ничего, я такое сделаю! – грозил Валико то ли Богу, то ли директору. – Всех кроликов съем! Они вкусные, ес ли их как чахохбили[17] приготовить!
Почему фазанов становится всё меньше, мы уже и сами понимали – от фазаньего сациви[18] ещё никто не отказывался. Да и приплод у горных козлов весь был строго сосчитан и распределён наперёд: у директора скоро день рождения, как без шашлыка из козлёнка?.. У бухгалтера –
