Ночная прогулка - Боб Шоу

— Да окаменелость. Ну, моего сына. Дома я ее в кармане не нашел. — Улыбка Конвери была почти издевательской, словно он подначивал Бретона воспользоваться своим правом и вышвырнуть назойливого полицейского из своего дома. — Вы представить себе не можете, какую взбучку мне задали дома.

— По-моему, ее здесь нет. То есть я бы, конечно, заметил. Не мог бы не обратить внимания.

— Ну что же, — равнодушно ответил Конвери. — Наверное, я ее оставил где-нибудь еще.

Все это не было случайным, с тоской понял Бретон. Конвери очень опасен — умный фанатичный полицейский самого худшего типа. Человек с инстинктами ищейки, доверяющий им, упрямо цепляющийся за свои предположения вопреки логике и материалам следствия. Так вот, значит, почему Конвери время от времени навещал Джона Бретона все эти девять лет! Он затаил подозрения. Какой злобный каприз судьбы привел эту неуклюжую суперищейку на сцену, которую он с такой тщательностью подготовил на этот октябрьский вечер?

— Туфлю потеряли?

— Туфлю? — Бретон проследил направление взгляда Конвери и увидел, что сжимает в руке черную мужскую туфлю. — Ах, да! Я становлюсь рассеянным.

— Как и мы все, когда нас что-то гнетет… Вот как с этой окаменелостью.

— Меня ничто не гнетет, — тотчас отозвался Бретон. — А вас что беспокоит?

Конвери отошел к «линкольну» и прислонился к нему, положив ладонь на багажник.

— Да ничего такого. Все пытаюсь заставить говорить мою руку.

— Не понимаю…

— Не важно. Да, кстати, раз уж мы заговорили о руках, у вас костяшки пальцев ободраны. Подрались с кем-нибудь?

— С кем бы это? — Бретон засмеялся. — Не могу же я подраться с самим собой!

— Ну, например, с типом, который пригнал вашу машину. — Конвери хлопнул ладонью по незакрытой крышке багажника и она задребезжала. — Эти механики так разговаривают с клиентами, что мне и самому часто хотелось отделать кого-нибудь. Это одна из причин, почему свою машину я содержу в порядке сам.

У Бретона пересохло во рту. Так значит Конвери заметил, что машины не было, когда он приходил в первый раз!

— Нет, — ответил он. — Я с моей станцией техобслуживания в наилучших отношениях.

— И что же с ней там сделали? — Конвери посмотрел на «линкольн» с пренебрежением практичного человека.

— Тормоза отрегулировали.

— А? Мне казалось у этих бегемотов они саморегулирующиеся.

— Может быть Я в них не заглядывал. («Долго ли еще это будет продолжаться?» — подумал Бретон.) — Знаю только, что они слабо схватывали.

— Хотите дельный совет? Прежде чем сесть за руль, хорошенько проверьте гайки на колесах. Я видел машины, у которых после проверки тормозов гайки были только чуть навинчены.

— Не сомневаюсь, что все в ажуре.

— Не доверяйте им, Джон. Если можно что-то не закрепить, чтобы тебя сразу за руки не схватили, они закреплять не станут.

Внезапно Конвери выпрямился и, прежде чем Бретон успел пошевельнуться, стремительно повернулся к багажнику, ухватил крышку за ручку, приподнял и с треском захлопнул.

— Видели? Она ведь могла отскочить на большой скорости. Очень опасная штука. Ну как, убедились?

— Спасибо, — пробормотал Бретон. — Весьма обязан.

— Не на чем. Наша обязанность беречь налогоплательщиков. — Конвери задумчиво подергал себя за ушную мочку. — Ну, мне пора. У моих ребят день рождения, и мне вообще не полагалось отлучаться. До встречи!

— Всегда рад, — отозвался Бретон. — Заглядывайте в любое время.

Он неуверенно помялся, потом пошел следом за Конвери вокруг дома и успел увидеть, как зеленая машина под тявканье выхлопов понеслась по улице. Он повернулся и пошел назад к «линкольну», а холодный ветер гнал ему под ноги шуршащие листья. Последние слова Конвери были зловещими. Они показали, что зашел он не случайно и не просто так, а Конвери вряд ли бы проговорился нечаянно. У Бретона сложилось четкое впечатление, что его предупредили. Он вдруг оказался в неясном, а потенциально и губительном положении.

Пойти на риск и убить Джона Бретона, когда лейтенант Конвери, возможно, кружит по соседним улицам, ожидая дальнейшего, он не мог.

Однако не мог он и оставить Джона Бретона в живых, после того, что произошло. А времени искать выхода из этой дилеммы почти не было.

11

Прошло несколько десятилетий с тех пор, как генерал Теодор Эбрем в последний раз побывал на поле сражения, однако он постоянно ощущал, что обитает на эфемерной ничьей земле, разделяющей две военные машины, грознее которых не знавала кровавая история человечества.

Не выпадало часа, минуты, даже секунды, когда бы он со всей ответственностью не сознавал, что является жизненно важным компонентом передней линии обороны своей родины. В случае кульминационного столкновения от него не потребовали бы нажимать на кнопки — орудия его ремесла были бумажными, а не стальными. Тем не менее он был воином, ибо бремя ответственности за техническую готовность мог выдержать только патриот и герой.

Кошмарное существование генерала Эбрема осложнялось еще и фактом, что ему приходилось иметь дело с двумя совершенно разными полчищами врагов.

Во-первых, нация, против которой его народу, возможно, когда-нибудь придется взяться за оружие; а во-вторых, его собственные ракеты, а также ученые и техники, которые создавали их и держали в состоянии боевой готовности. Иссеченный шрамами богатырь, предназначенный природой сражаться мечом и булавой, он не имел вкуса к войне машин, и еще меньше — к бесконечному ожиданию, ее единственной альтернативе. Насколько это было возможно, он избегал лично посещать подземные базы — слишком часто семь из восьми ракет страдали от каких-то неполадок в их невообразимо сложных внутренностях, а обслуживающий персонал не желал считаться с тем, что эти «мелкие неполадки», устранение дефектов и последующие испытания снижали ударную мощь их родины до малой ее номинальной величины.

Эбрем не понимал, почему баллистическая ракета обязательно должна состоять из миллиона деталей, и уж вовсе не мог постигнуть математику надежности, согласно которой соединение такого количества индивидуально безупречных компонентов неизменно создает капризное, непредсказуемое целое, чья эффективность колеблется от минуты к минуте. За годы пребывания на своем посту он проникся жгучей неприязнью к ученым и инженерам, кому он был обязан всеми минусами своего положения, и не упускал случая проявить ее.

Он посмотрел на часы. Доктор Раш, старший научный консультант министерства обороны, позвонил, прося принять его, и должен был вот-вот приехать. При мысли, что ему в конце рабочего дня придется терпеть жиденький голосок этого карлика, его наставительный тон, нервы генерала Эбрема, и без того натянутые, зазвенели как провода в бурю. Когда он услышал, что наружная дверь его кабинета открылась, он хмуро наклонился над столом, готовый размозжить ученого силой своей ненависти.