Северные огни - Джеффри Барлоу

— Если скромному школяру позволено будет высказать предположение, — проговорил Гарри, — сдается мне, она считает Дика виновным в смерти ее матери и сестры, поскольку сам он сбежал, а их бросил на произвол судьбы. Но у них ни тени шанса не было, вы уж мне поверьте. Ни малейшей надежды! Из такой переделки никто бы не спасся, не важно, сражался бы Дик Скрибблер или убежал. Чтобы один-единственный вооруженный мужчина, к тому же пеший, а не верхом, да одолел саблезубую кошку? Да это было бы чудо из чудес! Я, разумеется, не говорю о нашем мистере Хиллтопе.

— Что до Лауры Дейл, ее склонность к преувеличенным самообличениям, несомненно, проистекает из того, что девушка не смогла спасти их сама, — рассуждал вслух доктор Дэмп. — При том, что и от нее здесь ровным счетом ничего не зависело, как совершенно верно заметил Гарри. Такого рода феномены — отнюдь не редкость, знаете ли. Всепоглощающее чувство вины — это жуть что такое, тем паче если необоснованное. Это ж общеизвестно!

— Лишь благодаря фантастическому везению, доктор, и не иначе, мне удалось нанести те несколько последних ударов. Разумно было ожидать, что и мисс Дейл, и я неминуемо погибнем вместе с ее матушкой и сестрой. В конце концов кошка была здоровущая и чертовски упрямая. Я убежден: нам просто-напросто невероятно посчастливилось.

— Хотел бы я знать, что чувствует мистер Скрибблер, — проговорил профессор, задумчиво хмурясь. — Что за неописуемый ужас выпал на его долю в тот день в Бродшире! Настолько неописуемый, что он просто не может говорить о нем — равно как и ни о чем другом.

Последовала долгая пауза. Джентльмены пригубили кофе и вновь принялись строить предположения.

— Что до Фионы, возможно, Дик видит в ней двойника своей бедной маленькой сводной сестрицы, — проговорил мистер Банистер. — Заботясь о Фионе, он по-своему заглаживает свою вину перед погибшей Джульет.

— Что, если то же самое справедливо и по отношению к мисс Дейл? — рискнул высказаться мистер Киббл, разрывая кокон, в который сам себя заключил. Долой уныние, долой эгоистичную жалость к самому себе, хватит оплакивать свои мелкие, вздорные невзгоды; навек прочь и то, и другое! Что значат они в мире, где существует бескомпромиссный героизм, преданность и самоотверженность Лауры Дейл?

А профессор Тиггз между тем задумался о своей покойной сестре. Как любил он распознавать дорогие, столь памятные ему черты в зеркале лица ее дочери! Как поразительно и как чудесно, как печально, удивительно и как странно, что и он, и мисс Дейл, и чудаковатый Дик Скрибблер — все трое угадывают столь сходные образы в лице одного и того же невинного ребенка!

Позже тем же вечером, уже на Пятничной улице, проходя через прихожую, профессор едва не заговорил с Лаурой на пресловутую тему. Дойдя до арки у лестницы, он обнаружил, что девушка сидит за книгой в старомодной гостиной. На ней было повседневное голубое полотняное платье, очень простенькое; золотисто-каштановые волосы рассыпались по плечам. Заметив вошедшего, гувернантка поднялась на ноги. В ласковых серых глазах читался вопрос:

— Сэр?

— Хм! Видите ли, мисс Дейл… меня занимает один… хм… вопрос, о котором мне бы хотелось…

Но, еще не договорив, профессор понял, что неправ.

— Сэр?

На ходу передумав, профессор Тиггз выдержал некоторую паузу и в самой своей добродушной манере сказал:

— Хм… доброй ночи, дорогая моя. Я… хм… желаю вам приятных снов.

Мисс Дейл, слегка удивившись, в свою очередь, пожелала профессору доброй ночи. И вновь вернулась к занятиям, и читала до тех пор, пока у нее не заболели глаза. Тогда девушка закрыла книгу и поднялась наверх. Но, невзирая на собственную сонливость и добрые пожелания профессора, она долго ворочалась под одеялом во власти необъяснимого возбуждения, а корабль в царство Морфея все не приходил. Когда же пробило полночь, а уснуть ей так и не удалось, Лаура встала и открыла створное окно — взглянуть на зимнюю луну. Луна стояла у самого горизонта, огромная, точно большая кремовая монета, зажатая между двумя подушками облаков. Яркий оттиск горел перед закрытыми глазами девушки еще долго после того, как она возвратилась в постель. Когда же Лаура, наконец, задремала, сон ее был беспокоен и чуток.

Но вот в дрему постепенно вплелось странное видение. Будто бы луна зашла, а ее, Лауру, разбудил легкий шум. Поначалу девушка никак не могла понять, откуда он доносится и что его производит. Ритмичное тиканье и пощелкивание наводило на мысль о перестуке бильярдных шаров. Но ведь в профессорском доме нет бильярда! Может, это часы? Нет, поблизости от ее комнаты нет часов с таким звуком.

Девушка волей-неволей поднялась с постели, проверить, что же все-таки потревожило ее сон. Теперь, когда луна села, в доме царила непроглядная тьма. Лаура зажгла свечу и выскользнула в коридор. Взгляд не различал ровным счетом ничего необычного, только настойчивое тиканье звучало громче. Девушка дошла до конца коридора и завернула за угол; с каждым шагом звук нарастал. К вящему ее изумлению, там, где прежде высилась глухая стена — одна из внешних стен дома! — теперь обнаружилась открытая дверь, ведущая в некую комнату.

Из разверстого проема тянуло леденящим холодом, ничего подобного ему Лаура в жизни своей не испытывала — ни по силе, ни по ощущению. Оттуда же доносилось и тиканье. Мрачные предчувствия охватили девушку: ей казалось, будто в комнате нечто ужасное. Однако она совладала со страхом. Глядя прямо перед собою, Лаура высоко подняла свечу и переступила порог.

Внутри не обнаружилось ничего, кроме грубо сколоченной длинной деревянной скамьи — вроде как в церкви. На ней, лицом к Лауре, восседала детская тряпичная кукла. Крайне необычная тряпичная кукла, надо заметить, ибо лицо ее было лицом Фионы. Громкое размеренное тиканье исходило от куклы. Подойдя ближе, Лаура заметила, что тикают огромные темные глаза куклы: они синхронно двигаются туда-сюда с ритмичностью часового хода. Тик-так, тик-так, тик-так. Время летит, минуты идут и отсчитывают, отсчитывают… что?

Комната растворилась в круговерти тьмы и хаоса. Лаура проснулась. Во сне она перекатилась на живот и зарылась лицом в подушку. Сердце ее колотилось так неистово, что в ушах стоял грохот, а матрас отзывался на перестук эхом, отчасти повторяющим ритм движения кукольных глаз.

Мало-помалу мысли Лауры пришли в порядок. Девушка вскочила, поспешно набросила пеньюар, бросилась в комнату Фионы, подбежала к кроватке: ребенок мирно спал. Тем не менее Лаура обняла крохотную фигурку и привлекла ее к себе, вознамерившись защищать свою подопечную от любой подстерегающей опасности.