Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - Александр Юрьевич Ватлин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Теперь, когда мы имеем Коминтерн… было бы грешно не поощрять революцию в Италии»
Телеграмма И. В. Сталина В. И. Ленину о положении на Западном фронте и о поддержке выступлений пролетариата стран Центральной и Южной Европы
24 июля 1920
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5521. Л. 1–2]
Находясь на военной работе, Сталин не забывал о ее коминтерновской составляющей. В период работы Второго конгресса он обменивался с Лениным бодрыми реляциями об успешном наступлении на Запад, которое выдвигало в повестку дня «советизацию» стран Центральной Европы. «Теперь, когда мы имеем Коминтерн, побежденную Польшу и более или менее сносную Красную армию… в такой момент и при таких перспективах было бы грешно не поощрять революцию в Италии… На очередь дня Коминтерна нужно поставить вопрос об организации восстания в Италии и в таких еще не окрепших государствах, как Венгрия, Чехия (Румынию придется разбить). Короче: нужно сняться с якоря и пуститься в путь, пока империализм не успел еще мало-мальски наладить свою разлаженную телегу, а он может еще наладить ее кое-как на известный период, и сам не перешел в решительное наступление»[1388].
6.2. Как без Ленина?
Авторитет Ленина играл решающую роль в формировании единой воли его соратников после прихода к власти, помог большевикам выстоять в годы Гражданской войны и обеспечить упорядоченное отступление нэпа. Прогрессировавшая болезнь вождя, отошедшего от активной деятельности, сняла последние «скрепы», и начало открытой схватки за право называться его преемником стало только вопросом времени. Коминтерн в планах каждого из конкурентов (даже Зиновьева) играл подчиненную роль, но все же мнение иностранных компартий, которые на страницах советской прессы выступали в роли голоса прогрессивной мировой общественности, принималось ими в расчет.
Если Троцкий «открыл» для себя международное коммунистическое движение в 1922 году, то Сталин сделал это годом позже. Весной 1923 года он уже достаточно резко высказывался по его проблематике: «Нужно вдолбить лидерам компартий Запада, что эти компартии должны решительно стать на точку зрения руководящей национальной политической силы своей страны, что иначе нечего болтать о „завоевании“ политической власти, что стать такой силой они могут лишь завоевав поддержку революционных элементов деревни, что для этого необходимо между прочим выкинуть новый лозунг рабоче-крестьянского правительства, или, если хотите — лозунг рабочего правительства, опирающегося на сочувствие революционно-демократических слоев крестьянства. Такая постановка дела сразу поставила бы компартии Запада на новые рельсы, вывела бы их на широкую дорогу политической борьбы за большинство в стране»[1389].
В этой короткой записке, процитированной полностью, немало мест, которые заслуживают комментария. Во-первых, требование от компартий безоговорочной поддержки любого поворота «генеральной линии» в Москве, которое своей тональностью («вдолбить») отличалось от подхода других лидеров РКП(б). Во-вторых, понимание рабочего правительства как полностью подконтрольного коммунистам, своего рода последней ступеньки к завоеванию власти. Здесь Сталин был близок Зиновьеву, который рассматривал такое правительство как синоним диктатуры пролетариата вопреки изначальным установкам на единый фронт как средство защиты интересов рабочего класса в целом. В-третьих, подчеркивание роли крестьянства в западных странах (а не в Китае, например) явно навеяно стремлением перенести в них логику Российской революции, где аграрный вопрос играл центральную роль. И наконец, обращает на себя внимание словесная эквилибристика («революционно-демократические слои крестьянства»), выстраивавшая картину мира под априорно заданный набор идеологических постулатов.
В. И. Ленин и И. В. Сталин в Горках
Фотограф М. И. Ульянова
Август — сентябрь 1922
[РГАСПИ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 324. Л. 1]
В делах, а не в словах Сталин оставался прагматиком и после 1920 года не демонстрировал ура-революционных настроений, занимаясь исключительно партийной и хозяйственной работой. Ситуация изменилась летом 1923 года, когда в Болгарии и Германии — странах, проигравших Первую мировую войну, внутриполитический кризис достиг невиданной остроты, и для его разрешения правящие круги прибегли к авторитарным методам. Нежелание болгарских коммунистов противодействовать военному перевороту в стране вызвало острое недовольство Зиновьева, который намеревался серьезно проучить их, подстегнув их революционную энергию[1390]. Прочитав проект его статьи, который должен был выйти в «Правде», Сталин предложил додумать ситуацию до конца: «…ограничиться дискуссией нельзя, если быть последовательным — принятие репрессивных мер в отношении ЦК компартии после такого выступления напрашивается само собой».
После ухода Ленина из политической жизни Сталин обретает вкус к коминтерновской работе
Письмо И. В. Сталина Г. Е. Зиновьеву
4 мая 1923
[РГАСПИ. Ф. 588. Оп. 11. Д. 734. Л. 14–14 об.]
Таким образом генсек сформулировал свой собственный подход к внутрипартийной борьбе, которая вскоре развернется и в партии большевиков: репрессии предпочтительнее дискуссии. Поучая Зиновьева, он в характерном для себя стиле повторил высказанную мысль дважды: «Когда такие действия выносятся на открытый суд, ограничиваться критикой и дискуссией уже недостаточно, надо идти дальше, т. е. на действия ответить контрдействиями в виде репрессий. В противном случае болгарский инцидент может послужить своего рода прецедентом, расширяющим рамки партийно-дозволенного в пределах Коминтерна до беспредельности, что несовместимо с духом Коминтерна. Я уже не говорю о том, что ограничение дела рамками дискуссий при наличии такого падения ЦК компартии Болгарии может и будет расценено как слабость Коминтерна, что невыгодно для престижа последнего»[1391].
Хотя Сталин и поддержал линию Зиновьева на осуждение линии болгарских коммунистов, главным было другое — он начал выстраивать новую систему отношений внутри Политбюро, заменяя кодекс уважительного отношения к соратникам по борьбе своими директивами подчиненным. Генсек не только устроил выговор за мягкотелость Зиновьеву, который считал Коминтерн своей вотчиной, но и призвал к перестройке отношений его руководства и национальных секций на основе директив, невыполнение которых влечет за собой репрессии. Нетрудно предположить, что это и станет причиной «прозрения» Председателя ИККИ, когда он, находясь в конце июля 1923 года на лечении в Кисловодске, заговорит о «единоличной диктатуре» Сталина.
Не лучше обстояли дела и в Германии. Оккупация Рура поставила перед большевистским руководством вопрос не только о поддержке германских коммунистов, но и об угрозе новой советско-польской
