Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945] - Леонид Леонов

Те, кто выжил, перенес все ужасы неволи, рвались быстрее вернуться на Родину. Каждого прибывшего к ним советского офицера они встречали одним и тем же вопросом: «Когда вы нас отправите домой?» На сборном пункте в городе Зоесте Рейн-Вестфальской области оказалась группа бывших рабочих и служащих Мариупольского металлургического завода имени Ильича, насильно вывезенных оккупантами в неметчину. Ожидая возвращения в свой город, они написали коллективное письмо на родной завод, в котором рассказали, сколько мук и страданий, какие унижения и издевательства пришлось им перенести на фашистской каторге. Их поддерживала только надежда на победу Советской Армии.

«Бывало, в особенно тяжелые минуты, когда отчаяние закрадывалось в душу, — писали земляки и товарищи прославленного мариупольского сталевара Макара Мазая, замученного фашистами, — воспоминания о матери-Родине… ободряли нас, служили единственным утешением. Нет, не сломили нас ни издевательства, ни пытки, ни бешеная злоба фашистских варваров. Стоит жить и бороться, если есть надежда снова служить Родине. Нет на свете страны, прекрасней нашей Родины — сильнее ее, свободнее, счастливее и богаче! Привет вам, родные, привет и наша любовь! Знали бы вы, как мы все стремимся к вам, как хотим поскорее вернуться в родные цеха, к машинам, к станкам! Там наша жизнь, там наше счастье!»

Это письмо подписали Макарьян Григорий Иванович — мастер, Глебов Николай Иванович — слесарь, Кирюшин Федор Сергеевич — сталевар, Ковтун Харитина — маркировщица, Лоскутова Александра Васильевна — строгальщица, Калиниченко Варвара Дмитриевна — работница доменного цеха.

Нельзя было без волнения читать опубликованное в одной из наших газет письмо Веры Ковалевой своей учительнице Любови Александровне на Орловщину. Вера рассказала, как ее и младшую сестру Лену в мае 1942 года немцы схватили прямо на улице, отвели в комендатуру, посадили в грязную тесную камеру, где уже находилось человек тридцать избитых, полураздетых девушек и женщин, а через несколько дней в наглухо заколоченных товарных вагонах отправили в Германию, причем сестер затолкали в разные вагоны. Так Вера и не увидела больше свою сестру. Это было большое, политое слезами письмо, но кончалось оно радостными словами: «Только что нам объявили, что завтра едем на Родину. В груди стало так тепло, что кажется, будь его столько в ужасную зиму 1941–1942 годов, я согрела бы всю нашу семью. До свидания, до скорого свидания на Родине!»

Иногда нам открыто противодействовали официальные представители американского и английского командования. В лагерях советских военнопленных они заменяли гитлеровскую охрану своей, и наши люди оставались в плену, получалась только смена вывесок. Нам пришлось потратить немало нервов, чтобы американцы сняли свою охрану в одном из лагерей бывших советских военнопленных в городе Льеже, а затем только решительное вмешательство генерала Драгуна положило конец этому своеволию американского командования.

К началу июля 1945 года основная масса советских граждан была сосредоточена на сборных пунктах, и сотни тысяч их вернулись на Родину. На территории 21-й группировки английских войск были взяты на учет сотни тысяч освобожденных советских граждан, размещенных затем в 115 лагерях и сборных пунктах. Со второй половины июня 1945 года началась массовая отправка их на Родину. Удалось установить тридцать четыре фундаментальных памятника в местах, где были захоронены, замучены и уничтожены фашистами советские граждане.

Конец 1945 года. Париж. Немногим больше года пробыл я на чужбине, а казалось, что целую вечность. И вот, попрощавшись с друзьями, вместе с другими офицерами отправляюсь на аэродром. Самолет берет курс на Берлин, далее — Варшава, Минск и, наконец, Москва!

Здравствуй, Родина! Здравствуйте, родные и близкие. Я — дома. А главное — мы помогли вернуться домой из неволи тысячам и тысячам своих соотечественников.

Петр Дунаев. Полет в бессмертие

Они встретились через четверть века. В книге, которую назвали «Журналом встречи» и положили в вестибюле школы-интерната, появились примерно такие записи: «Прибыл с сыном и внуком», «С женой, сыном, дочерью и внуками»…

Там, где стоит интернат, во времена ленинградской блокады лежал пустырь, покрытый чахлым мелколесьем. Здесь, разумеется, не было ни станции метро «Дачное», ни этих обжитых проспектов и скверов.

На этом месте когда-то погиб экипаж комэска Николая Смирнова. Бомбардировщики возвращались с задания. На малой высоте выскочил летящий со стороны Ленинграда «хейнкель». Короткий бой — и печально памятным стал для полка этот пустырь…

Проходили годы, десятилетия, но память не остывала. Как по тревоге, со всей страны съезжались однополчане в Ленинград. Теперь уже поседевшие пожилые люди, у которых была общая фронтовая молодость и могла оказаться общей смерть. Многих унесла война, сократили жизнь старые раны.

Утро 16 декабря 1965 года. Ночью выпал снег, пушистой шалью укрывший асфальт улиц, проспектов, двор школы-интерната. У входа в интернатовский коридор среди ветеранов войны — бывший командир полка Владимир Сандалов в блеске генеральских погон и орденов. Рядом с ним — полковник Марьяновский. На встречу ветеранов он приехал с братом, доцентом Московского энергетического института. В годы войны тот командовал гвардейским танковым батальоном. Его Золотая Звезда Героя Советского Союза — за Могилев, два ордена Александра Невского — это Днепр и Березина.

Тяжело опираясь на костыли, к ветеранам полка подходит Николай Коломиец. В сентябре 1941 года в небе Ленинграда он был тяжело ранен в ногу, но свою «пешку», как называли тогда самолет «Пе-2», довел до аэродрома «на честном слове и на одном крыле». По излечении, углубив свои знания в Академии гражданской авиации, Николай Павлович десятки лет был руководителем службы движения управления гражданской авиации.

Вместе с ним прибыл и техник его самолета Георгий Светличный. 16 лет прослужил Георгий Петрович в 125-м БАП. Из этих шестнадцати лет 900 дней пришлось на блокадный Ленинград. Другой бывший техник Анатолий Соколов в дни боев в блокадном Ленинграде обслуживал самолет командира эскадрильи, человека песенной храбрости, своего тезки Анатолия Резвых. Невозмутимый и доброжелательный, он был похож на борца-профессионала. Случалось, Соколов в одиночку подвешивал к самолету стокилограммовые бомбы, а иногда, если ослабевшие от голода товарищи по оружию не могли свернуть гайку ключом, пальцы Анатолия Соколова их раскручивали. За годы войны техник-лейтенант Соколов совершил 14 боевых вылетов, с 22 июня 1941 года по 3 сентября 1945 года обслужил 768 боевых вылетов.

Обслужил… Запомним, что «технари» готовили к вылету боевые самолеты и в зной и в лютый мороз, в ливень и в пургу, днем и ночью. Делали свое дело под обстрелами и бомбежками, работали без сна и отдыха. Это легко сказать: обслужил, но за этим словом подвиги летчиков, их боевая судьба. И горько, что боевую славу пилотов не разделял техник самолета.

Резвых и Соколов. Разные по характеру люди, но комэск, блистательный воздушный боец, был уверен всегда в готовности «пешки» к бою. Рядом с самолетом неизменно стоял не менее блистательный «технарь», для которого жизнь командира была дороже своей. Но когда Резвых не вернулся с боевого задания, полк вздрогнул. Почему? Почему не вернулся комэск? Может быть, лишь потому, что был измучен так, как может быть измучен на войне командир, которому приходится раздвигать пальцами обгорелые веки, чтобы видеть прицел. Трое суток Анатолий Соколов не уходил с летного поля. Он ждал своего командира. До конца своей жизни Анатолий Иванович помогал семье боевого друга словом и делом. Не без его влияния сын комэска — Константин Резвых посвятил жизнь авиации, стал доктором технических наук. А внука назвали Анатолием — в честь деда и в честь дяди Толи. Три года срочной службы сержант А. Резвых служил в гвардейском полку, которым командовал дедушка, в котором капитан Резвых защищал Ленинград.

С венками, букетами роз и гвоздик мы направляемся на Пискаревское кладбище.

Здесь тихо. Воздух сух и прозрачен. Невыразимое чувство скорби и печали вызывают безымянные холмы-могилы, в которых захоронены жертвы блокады и павшие защитники города-героя. На гранитных плитах цифры: 1941–1942, а впереди огромная гранитная стена и изваяние женщины, осеняющей дубовым венком эту героическую землю, в которой нашли вечный покой сотни тысяч ленинградцев.

Рвет сердце печальная музыка оркестра, по суровым лицам мужчин, ходивших рядом со смертью, льются слезы, в голос ревут женщины.

Герой Советского Союза полковник Алексей Петрович Поздняков, обращаясь к своему товарищу по оружию, боевому другу, тоже Герою Советского Союза Ивану Михайловичу Павкину, тихо говорит, показывая на гранитные холмы-усыпальницы: