Рыцарь из ниоткуда. Книга II. Сборник (СИ) - Бушков Александр Александрович

– Конечно, доеду, – повеселев, кивнула Бади. – Нет никаких страхов, мне просто неуютно в здешнем многолюдстве, вот и все…

– Ну, тогда отдыхай, – сказал Сварог. – Я сейчас распоряжусь.

Он вышел, отдал парочку приказаний тут же подскочившему Баруте и направился к своему месту за ковром. Едва он вновь устроился в позе «вольготно полулежа», Гургата поинтересовался, тщательно пряча эмоции:

– Государь, уж не означает ли все это, что она собирается остаться в нашем мире:

– Именно так, славный тилерн, – сказал Сварог.

– И вы забираете ее к себе?

– Вы хотели бы, чтобы она осталась у вас? – небрежно спросил Сварог.

– Наоборот, – сказал тилерн с промелькнувшим в глазах облегчением. – Возникли бы некоторые… сложности. К ней всегда относились хорошо… но раньше она появлялась очень редко и бывала в нашем мире недолго. А вот останься она у нас навсегда… Обязательно воз никли бы некоторые сложности. Она не таит никакой угрозы, но она – непонятная. А непонятного люди нигде не любят. Ее непременно нужно было бы принять в один из родов, потому что определять в «степные бродяги» вроде бы не за что… Но мне думается, многие не согласились бы. Из-за той самой ее непонятности.

– Никаких сложностей, тилерн, – сказал Сварог. – Я ее забираю в Латерану, так что не будет у вас никакой головной боли…

Яна оглянулась на шатер из золотой парчи с неприкрытым любопытством. Тем самым, извечным женским. Наверняка ей хотелось подольше пообщаться с столь загадочной особой, но приходилось соблюдать этикет, оставаться за ковром.

…Уже смеркалось, и костер пылал ярко. Рядом с ним горели крупные, раскаленные угли, под которыми запекались в глине утки. С точки зрения Сварога, это и была самая приятная часть утиной охоты – дожидаться, когда поспеет дичь. Ну не любил он охотиться на все летающее, что поделать…

Зато Яна, по лицу видно, полулежала у костра в самом прекрасном расположении духа. Чуть поодаль расположились Барута и пятеро его людей. Изредка доносилось тихое пофыркивание – кони паслись совсем неподалеку, в небе уже затеплились первые звезды, и далеко простиралась покойная степная тишина, пахнувшая разными травами, разве что на озере, в полулиге, иногда слышались голоса припозднившихся уток.

И никакого многолюдства, столь неприятного Бади. Это на волков или степных антилоп, диких быков охотятся большими кавалькадами, часто с немаленькими сворами гончаков. А на уток ходят такими вот маленькими группами. Объявись здесь многолюдная охота, утки быстро переполошились бы и подались всем скопом переждать опасное время где-нибудь подальше.

Сварог без всяких мыслей смотрел на пляшущее пламя. К его превеликой радости, охота осталась позади. До сих пор по всему Талару на уток и прочих птиц охотились с луками и стрелами, молчаливо осуждая тех косоруких лентяев, что пользовались ружьями. Это Яна из лука стреляла великолепно, так что ее богатую добычу собирали оба егеря и все четыре собаки, приученные вплавь доставать подбитых уток из воды. Сварог из лука попал бы в лучшем случае в мамонта уардов этак с пятнадцати, не дальше. А в две минуты обзавестись должным умением посредством магии ларов он и не подумал: среди охотников Империи такое считалось неспортивным. Так что он, порой ругаясь под нос, несколько часов бродил по отведенному ему немаленькому участку берега, иногда по колено в воде забираясь в камыши – чтобы было хоть какое-то разнообразие. Пару раз подворачивался случай даже с его неумением подстрелить все же дичину – очень уж близко оказались утки. Но они плавали в камышах, а бить птицу на воде считалось опять-таки неспортивно – только влет. И от егеря, и от собаки он отказался, небрежным тоном пояснив Баруте, что магией подтянет к берегу подбитую утку почище собаки. Барута посмотрел с уважением и не спорил.

Зато в той стороне, куда пошла Яна, то и дело слышалось отчаянное хлопанье крыльев, шум падения в воду сбитой на лету утки, азартный визг собак, всплески, когда они без команды кидались в воду. Королева Хелльстада азартно радовалась жизни – вот и прекрасно, давненько не охотилась, а забаву эту очень любит. Да к тому же последнее время выглядит чуточку осунувшейся, словно усталой – хотя не было никаких серьезных дел и забот, даже мелких…

В конце концов от скуки, ближе к вечеру, Сварог расстрелял весь колчан по ближайшим камышинам – даже один раз ухитрился попасть в коричневую шишку – точности ради, располагавшуюся от него уардах в пяти. Единственный его успех на охоте. Душа прямо-таки возликовала, когда с наступлением сумерек раздался звук охотничьего рога, трубившего охотникам сбор. Будь он не коронованной особой, наверняка был бы встречен шутливыми насмешками, когда вернулся с пустыми руками, но с его величеством, конечно, никто не смел так поступить, все притворились, будто так и надо, разве что Яна не удержалась от быстрого смешливого взгляда. Вспомнив классику, Сварог решил, что непременно ее накажет. Нынче же ночью.

Как и остальные, он уже несколько раз с нетерпением поглядывал на широкий круг рдеющих углей, уже превратившихся в темные комочки с прозрачно-розовой сердцевиной. Яна – самая здесь опытная в утиной охоте, следует признать, – этим не ограничилась: два раза с нескрываемым намеком поглядывала на самого Баруту. Тот оставался невозмутим, притворяясь, будто ничего не замечает вокруг, покуривает себе гнутую трубочку в серебре, глядя в пламя. Здесь не было ничего от пресловутого ратагайского мужского превосходства – скорее уж от кулинарного. Барута с большими на то основаниями считал себя искусным мастером в приготовлении всевозможной охотничьей добычи всеми известными способами – и не любил, когда его торопили, а уж советов не стерпел бы ни от кого на свете.

Так что приятное нетерпение затягивалось. Все было готово – кожаные походные тарелки, бурдючки с вином, мешок со свежевыпеченным хлебом и мешок с пучками разнообразной зелени (среди которой Сварог в свое время с самыми разными смешанными чувствами обнаружил черемшу, в точности такую, как на Земле, – оказалось, ее и в Ратагайской Пуште знатоки хороших мест собирали мешками. С тех пор она прочно прописалась на дворцовой кухне Латеранского дворца). Хорошо еще, что от покоившихся под углями в толстом слое глины утиных тушек не исходило ни малейшего запаха, иначе еще труднее было бы дожидаться, когда глина треснет под ударом обушка заседельного топорика.

Совсем рядом шумно всхрапнула лошадь, и Сварог невольно отпрянул в сторону костра. На него надвинулась высокая темная тень, но не наступила, конечно, осталась совсем рядом. Кони – и заводной, нагруженный добычей Яны – сбились в тесную кучку, вздрагивая всем телом, так и теснясь поближе к людям, порой ржали жалобно и тоненько, как жеребята, очень испуганные жеребята…

Собаки вели себя еще беспокойнее – просились к людям, жались, лезли на колени, прятали морды под полами расстегнутых кожаных камзолов, поскуливая так, что, казалось, плачут, скребли землю задними лапами, напирая. Яна вскочила на ноги – еще немного, и не особенно крупная собака ее опрокинула бы наземь, так напирала…

Яна и вскрикнула первой:

– Это еще что такое?

Все поднялись, глядя в ту сторону, – справа, на равнине, словно плыло над самой травой облачко бледного, тусклого света, приближавшееся со скоростью идущей неспешной рысью лошади. Оно было довольно близко, двигалось по прямой, проходившей не так уж далеко от костра, словно бы рассыпаясь на части самой разной формы…

Один из егерей вдруг вскрикнул и, прижимая к лицу шапку с меховой оторочкой, упал ничком, словно стараясь вжаться в землю, исчезнуть. Точно так же рухнули наземь и двое других.

Барута, вмиг выхватив из ножен саблю, сделал шаг вперед, заслоняя Сварога с Яной – и так же, чуть запоздав, поступили оба его племянника. В их позах была упрямая готовность драться насмерть, но Сварог отчетливо видел, что клинки чуть-чуть подрагивают – ну конечно не сами по себе, чуточку дрожат держащие их руки…

Потом он увидел все четко. Жуткая кавалькада той же неспешной рысцой двигалась мимо них уардах в ста.