Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

— Вот и вы! — сказал Вильсон. — И не слишком-то рано!

В ленивой и добродушной усмешке Вильсона было сегодня что-то уклончивое. Остроконечная бородка беспокойно дёргалась, что у него всегда было признаком душевного волнения.

— Очень жаль, что вы вчера пропустили собрание. Комитет был сильно этим озабочен. Ведь никогда не знаешь, с чем придётся столкнуться.

— Думаю, что нам предстоит трудная борьба, — отвечал Дэвид спокойно.

— Может быть, труднее ещё, чем вы думаете, — заметил Вильсон. — Слышали, кого они выставляют против вас? — Он помедлил, смущённо и пытливо глядя в глаза Дэвиду. Потом бросил резко:

— Гоулена.

У Дэвида сердце остановилось, весь он похолодел и содрогнулся при звуке этого имени.

— Джо Гоулена! — повторил он глухо. Натянутое молчание. Вильсон хмуро усмехнулся.

— Это выяснилось только вчера вечером. Он теперь живёт в «Холме» — и живёт на широкую ногу. С тех пор как он вновь открыл «Нептун», он стал местной знаменитостью. Всеми командует — и Ремеджем, и Конноли, и Лоу. Большинство консерваторов слушается его во всём, ест из его рук. Из Тайнкасла тоже сильно нажимают в его пользу… Да, он выставлен кандидатом. Это окончательно оформлено.

Тупое удивление, смешанное с чем-то похожим на ужас, овладело Дэвидом, он не в силах был поверить. Нет, это слишком дико, слишком немыслимо. Машинально он спросил:

— Вы это серьёзно говорите?

— Никогда в жизни не говорил серьёзнее.

Снова пауза. Значит, это правда. Значит, потрясающая жестокая новость — правда. С застывшим лицом Дэвид поднял саквояж и пошёл за Вильсоном. Они вышли из вокзала и зашагали по Каупен-стрит, не обменявшись больше ни одним словом. Джо, Джо Гоулен упорно не выходил у Дэвида из головы. Преимущества Джо несомненны: у него — деньги, успех, влияние. Он пройдёт в парламент, как прошёл Леннард, например, который, нажив состояние продажей дешёвой дрянной мебели, хладнокровно купил Клиптон на последних выборах; Леннард, который не произнёс в своей жизни ни единой речи, который в свои редкие посещения Палаты только и делал, что угощался в буфете или решал «головоломки» в курительной. И это один из законодателей страны! Впрочем, — с горечью сказал себе Дэвид, — не в пример легкомысленному Леннарду, Джо использует своё пребывание в парламенте для чего-нибудь посерьёзнее, чем решение «головоломок». Нельзя предвидеть, для каких разнообразных и любопытных целей Джо может использовать своё положение, если попадёт в парламент…

Дэвид резко отогнал горькие мысли. Что пользы в них? Единственный ответ на создавшееся положение заключается в том, что Джо не должен пройти в парламент. «О господи, — думал Дэвид, шагая навстречу резкому морскому ветру. — О господи, если суждено мне ещё хоть что-нибудь сделать, пускай это будет победа на выборах над Джо Гоуленом».

Более, чем когда бы то ни было, полный сознания лежавшей на нём ответственности, он позавтракал у Вильсона, и они принялись усердно обсуждать положение. Вильсон не скрывал ничего от Дэвида. Непредвиденная задержка Дэвида в Лондоне создала неблагоприятную атмосферу. Более того, Дэвид уже знал, что Исполнительный комитет Рабочей партии не поддержал его кандидатуры. Со времени его речи в Палате о новом угольном законе он считался бунтовщиком, к нему относились враждебно и подозрительно. Но партия, бывшая в долгу у Союза горняков, не хотела открыто проваливать его кандидата. Это не помешало ей, впрочем, послать агента для агитации среди шахтёров в пользу другого кандидата.

— Он затесался среди, нас, как какой-нибудь проклятый шпион, — прорычал Вильсон в заключение своего рассказа. — Но ничего ему не удалось сделать. Местная организация шахтёров хочет вас. Она нажала на избирательную комиссию, и этим все дело кончилось.

Затем Вильсон настоял на том, чтобы Дэвид пошёл домой и выспался до заседания, которое должно было состояться в три часа. Дэвиду спать не хотелось, но он всё же пошёл домой. Надо было на досуге все самому обдумать.

Марта ожидала его — он накануне вечером известил её о приезде телеграммой. Глаза её сразу устремились на траурную повязку. Эти глаза ничего не выдавали, только вобрали в себя чёрную повязку, и Марта ничего не спросила.

— Ты изрядно опоздал, — сказала она. — Вот уж целый час завтрак готов и ждёт тебя.

Он сел к столу.

— Я завтракал с Вильсоном, мама.

Недовольная этим, она настаивала:

— Неужели ты не выпьешь хотя бы чашку чаю?

— Ну, хорошо, — согласился Дэвид. Он наблюдал, как она заваривала свежий чай, сначала налив кипятку в коричневый чайничек, затем точно отмерив порцию чая из медной коробки, доставшейся ей ещё от матери. Он наблюдал её уверенные и чёткие движения и с чем-то вроде удивления подумал о том, как мало она изменилась. Ей уже около семидесяти лет, а она всё та же крепкая, черноволосая, упрямая, неукротимая женщина. Дэвид вдруг произнёс вслух:

— Дженни умерла три дня тому назад.

Лицо Марты осталось все так же непроницаемо и несколько сурово.

— Я так и думала, что этим кончится, — сказала она, ставя перед ним чай.

Наступило молчание. Неужели это всё, что она может сказать? Дэвиду показалось нестерпимо жестоким, что мать приняла весть о смерти Дженни без единого слова сожаления. Но пока он про себя возмущался её злопамятностью, Марта сказала почти резко:

— Мне жаль, что ты огорчён, Дэвид.

Она словно выжала из себя эти слова. Затем с каким-то замешательством искоса глянула на него:

— А что ты будешь делать теперь?

— Снова выборы… снова все сначала.

— И не надоело тебе это?

— Нет, мама.

Напившись чаю, он пошёл наверх полежать час-другой. Лёг, закрыл глаза, но сон долго не шёл. В голове всё время стучала одна мысль, настойчивая, тревожащая, походившая на молитву: «О господи, помоги мне провалить Джо Гоулена, не допустить его в парламент». Все то, против чего он боролся в своей жизни, сконцентрировалось в этом человеке, теперь выступившем его противником. Он должен победить Джо Гоулена. Должен. Он хотел этого всеми силами души. И в мыслях об этом он задремал, а потом наконец и совсем заснул.

Следующий день, 16 октября, был днём официального оглашения кандидатов, и в одиннадцать часов утра, когда кампания ещё только что началась, Дэвид столкнулся с Джо. Встреча произошла перед входом в зал муниципального совета. Дэвид с Вильсоном поднимался по лестнице, чтобы вручить комиссии свои документы, и в это же самое время Джо, сопровождаемый Ремеджем, Конноли, преподобным Лоу и всеми членами их комитета, а также группой сторонников, выплыл из двери и начал спускаться вниз. Увидев Дэвида, он круто остановился в картинной позе и посмотрел на него с видом благородного человека, отдающего должное и врагу. Он стоял на две ступеньки выше Дэвида, красивый, крупный, внушительно выпятив грудь; двухбортный пиджак расстегнут, в петлице — большой пучок голубых васильков. Возвышаясь над Дэвидом во всём своём грубом великолепии, он протянул ему мясистую руку. Он улыбался своей характерной, открытой улыбкой, улыбкой мужчины мужчине.

— Добро пожаловать, Фенвик, — воскликнул он. — Лучше рано, чем поздно, а? Надеюсь, что у нас будет честное состязание. Во всяком случае таким оно будет с моей стороны. Честная игра, никому никаких привилегий. И пусть выигрывает лучший!

В группе сторонников Джо пробежал шёпот одобрения, а Дэвид, с омерзением в душе, старался сохранить внешнее хладнокровие.

— И не думай, — продолжал Джо, — что это будет бой в лайковых перчатках, — нет, никаких перчаток. — Всё время — голыми руками. Я считаю, что сражаюсь здесь за конституцию, Фенвик, да; за британскую конституцию. Предупреждаю тебя, чтобы ты не ошибался на этот счёт. Во всяком случае мы будем сражаться открыто и честно. Как британские спортсмены, вот что я хочу сказать, — как британские спортсмены!

Снова возгласы одобрения из быстро увеличивавшейся толпы сторонников Джо, и в порыве энтузиазма несколько человек протиснулось вперёд, чтобы пожать ему руку. Дэвид отвернулся с холодным отвращением. Не сказав ни слова, он вошёл в зал. А Джо, весьма неприятно поражённый невежливостью своего соперника, продолжал направо и налево пожимать руки. О, он, Джо, не тщеславен, видит бог, он готов пожать руку любому человеку, если это человек порядочный, британец и славный малый. Стоя на лестнице ратуши, Джо почувствовал потребность выразить свои чувства собравшейся перед ним аудитории. Объявил:

— Я охотно и с гордостью готов пожать руку каждому порядочному человеку… — (Пауза под влиянием глубокого волнения.) — Если он желает пожать мне руку. Но большевики пускай и не пытаются. Нет, клянусь богом, пусть и не пытаются!

Джо задорно выпятил грудь. Он ощущал свою силу, влияние, он упивался ими.