Баллада о Лорелее (СИ) - Морозевич Юрий В.

— Хочешь списать все на техническую ошибку? — криво усмехнулся Роман. — Не получится. Она осознавала, что делает.

— Возможно. Но я не берусь судить ее за поступок, возможно, — я говорю возможно! — внушенный извне и к тому же совершенный в виртуальном пространстве. А вот ваша реакция… Она-то была абсолютно реальной и, на мой взгляд, во многом неадекватной.

— Это почему же? — с вызовом спросил Роман.

— Потому что вы судили Наташу за преступление, которого она не совершала. Вместо того, чтобы помочь, поддержать хотя бы добрым словом, вы устроили ей настоящую обструкцию, оставив наедине со своими мыслями. Только представь себе… Полное, практически абсолютное одиночество, когда рядом нет никого, с кем можно было бы просто поговорить, поплакаться в жилетку… не к кому обратиться за помощью. Все, кого ты знал и любил… буквально все вдруг начинают стыдливо прятать глаза и обрывают разговор на полуслове, после чего поспешно уходят… а ты остаешься в недоумении и растерянности, безуспешно пытаясь изгнать из головы мысли одна мрачнее другой… А самое обидное здесь, наверное, — полное непонимание того, почему вдруг отвернулись лучшие друзья, с которыми ты много раз делил тяготы самых сложных походов… которых ты, несомненно, воспринимал как продолжение самого себя… которых когда-то, возможно, даже спасал или они спасали тебя… Представил? Согласись, подобное поведение однозначно должно было восприниматься и, несомненно, воспринималось Наташей как предательство… А потом кто-то рассказал ей правду, холодно и жестоко, по сути толкнув на путь, приведший к трагедии. И я даже догадываюсь кто.

Роман смотрел на бывшую подследственную, неожиданно превратившуюся в обвинителя, стиснув зубы и сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Женщины зачастую бывают куда более категоричными и бескомпромиссными, нежели мужчины. Особенно в неопределенных ситуациях, когда мужчины склонны скорее простить и забыть… Это была Мария, не так ли? Или все-таки ты? Что скажешь?

— Ничего не скажу, — процедил Роман, одаривая собеседницу ненавидящим взглядом. — Почему именно Мария? Это мог быть кто угодно… хоть тот же Захаров или парочка этих… визитеров из Управления. А что? Очень может быть, что именно Захаров и выложил Наташе всю правду. Ему, как начальнику Центра подготовки, по рангу положено.

— Возможно, — неожиданно легко согласилась Дороти-Катерина. — Но моя интуиция почему-то настойчиво подсказывает, что здесь не обошлось без женщины.

Роман возмущенно засопел и потупил взгляд.

— Даже если так, — сказал он. — Тебе-то что за дело. Ты не судья, а мы не обвиняемые, поэтому можешь оставить свое мнение при себе. А здесь оно никого не интересует.

— Ошибаешься, — женщина выпрямилась, взирая на Романа сверху вниз. Легко звякнули металлические браслеты на тонких руках. — Я сейчас именно судья. И намерена огласить свой приговор.

«Судья в наручниках, — мелькнула мысль, показавшаяся Роману абсурдной. — Это что-то новое.»

— Хочу напомнить древнюю мудрость: «Не судите, да не судимы будете». Сказано очень давно, но будто про вас… Итак, я утверждаю, что тридцать с лишним лет назад вы сочли себя вправе осудить человека за несуществующее преступление, и теперь вам воздастся той же мерою. «Око за око», как сказано в той же книге. Пришла пора расплачиваться за совершенную когда-то ошибку, цена которой — человеческая жизнь. Поэтому будет только справедливо, если взамен той, погубленной вами жизни, я заберу ваши.

— Что-о?! — не поверил услышанному Роман. — Ты хочешь сказать…

— Да. Я приговариваю вас к смерти. Тебя, Марию и всех твоих отпрысков. Чтобы от всего вашего рода не осталось даже воспоминания.

Роман нервно рассмеялся.

— Забавно как-то выходит. Сидит тут в наручниках и грозит немыслимыми карами… Да кто вообще дал тебе такое право?! Не забывай, под арестом пока еще ты, а не я. Это твоя дальнейшая судьба зависит сейчас от меня, и никак не наоборот. А я еще посмотрю, что ты за человек такой… «необычный», да и человек ли, если вглядеться как следует. Будь спокойна, именно так я и сделаю! И наверное, не только я. Напоминаю, что это у тебя есть все шансы закончить существование, будучи препарированной в какой-нибудь суперсекретной лаборатории, а вовсе не у меня. И если ты и дальше намерена грозить моей семье, то я приложу все усилия к тому, чтобы обеспечить тебе подобное будущее. Ни на какое снисхождение с моей стороны даже не надейся… Все понятно?! Так, может, расскажешь, по какому праву ты суешь нос не в свое дело?! Кто ты такая, черт тебя побери?!

Он с силой грохнул кулаком по столу, словно убеждая самого себя в том, что по-прежнему является хозяином положения.

Женщина даже не дрогнула, она спокойно взирала на фонтанирующего эмоциями Романа, а затем сказала:

— Что ж… приговоренный к смерти имеет право знать. Как я уже говорила, зовут меня Екатерина. А фамилия — Решетникова. Ну как, теперь до тебя дошло?

Роман побелел как полотно и отшатнулся, словно увидел перед собой призрак.

— Вижу, что дошло. Надеюсь, больше нет сомнений в моем праве судить и карать?

— Т-ты… ты н-не можешь… — глухим голосом, запинаясь на каждом слове, произнес Роман. — А к-как же твои п-принципы? Не с-судите, мол… Т-ты сама не б-боишься, что найдется к-кто-то, кто ос-судит тебя?

— Вот оно как. Обо мне, значит, беспокоишься? Что ж, может ты и не совсем безнадежен. Но я тебя успокою: за мою совесть можешь не волноваться. Если возникнет такая необходимость, за свои поступки я отвечу перед кем угодно. Но тебе и твоей семье это все равно никак не поможет. Вы умрете, потому что я так решила.

— Только после тебя, — сказал Роман и нарочито медленным движением достал из ящика стола и положил перед собой лазерный пистолет. Несомненно, оружие придало незадачливому следователю уверенности в собственной неуязвимости. Краска вновь вернулась на его лицо, речь стала более внятной. — Убита в результате неудачной попытки нападения. Как тебе такой вариант?

Катерина криво усмехнулась.

— Уверен, что эта игрушка меня остановит?

Роман взял пистолет за рифленую рукоятку и направил ствол прямо ей в лоб.

— Думаю, в сочетании с наручниками у меня довольно неплохие шансы.

— Ну-ну… Пожалуй, придется кое-что тебе показать, чтобы излечить от излишней самоуверенности. Смотри внимательно и не дергайся попусту, твой час пока еще не пробил.

Она встала, слегка погремела наручниками, привлекая его внимание, а затем произошло невозможное. Тонкие женские руки внезапно удлинились, стали еще тоньше, а затем в мгновение ока выскользнули из металлических браслетов, бессильно упавших на поверхность стола с коротким металлическим лязгом. Руки столь же быстро вернулись к прежнему виду, после чего с неуловимой на глаз скоростью трансформировались в кошмарного вида когтистые лапы, более всего уместные в облике какого-нибудь выходца из самой глубокой преисподней. Одно неуловимое движение — и пистолет воистину с нечеловеческой силой оказался вырван из ладоней застывшего от ужаса Романа. Округлившимися глазами в полном бессилии он наблюдал за тем, как ужасная лапа без особого напряжения сминает в бесформенный комок закаленный металл, как на полированную поверхность стола неторопливо, словно в замедленной съемке, осыпается пластиковая крошка с бывшей рифленой рукоятки… осколки стекла…

— Вот так, — сказала Катерина, отбрасывая в дальний угол то, что осталось от казавшегося таким грозным оружия. — Во избежание непонимания.

— Ч-что ты собираешься делать? — одними губами произнес Роман, не отрывая взгляда от острых, словно бритва, когтей. У него не осталось сил даже на то, чтобы просто пошевелиться. Сердце внезапно дало ощутимый сбой в предвидении самого худшего.

— Не бойся, — усмехнулась Катерина. — Ты умрешь не сейчас. День и час твоей смерти я выберу сама, а до той поры желаю тебе как следует помучиться в ожидании неизбежного. Кстати, к твоей семье это тоже относится. Надеюсь, когда-нибудь вас все-таки посетит раскаяние. А пока я оставлю тебе на память вот это…