Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945 - Альберт Шпеер

Примерно с середины сентября мне также приходилось решать судьбу промышленности на территории самой Германии, поскольку руководители предприятий, естественно, не стремились разрушать их. Как ни удивительно, их поддержали некоторые гауляйтеры районов, оказавшихся под угрозой захвата вражескими войсками. Это был странный период – как в войне, так и в нашей жизни. Окольными путями, с помощью намеков и недомолвок все пытались прозондировать мнение собеседника – формировались группы единомышленников, но любое откровенное высказывание могло привести к гибельным последствиям.

На тот случай, если Гитлер узнает, что заводы в прифронтовых районах не уничтожены, я в отчете о своей поездке 10–14 сентября сообщил ему об их вполне удовлетворительной работе. Например, если завод в Аахене ежемесячно выпускает четыре миллиона патронов для стрелкового оружия, то разумно до последнего момента, даже под артобстрелами, снабжать патронами наши сражающиеся армии. Я убеждал также не останавливать коксовые предприятия Аахена, поставлявшие горючее в Кёльн и в войска. Более того, было бы ошибкой закрыть электростанции, расположенные в непосредственной близости от линии фронта, поскольку от подачи электричества зависит телефонная связь, как армейская, так и гражданская.

В то же время я по телетайпу напомнил гауляйтерам о предыдущем приказе Гитлера и еще раз предупредил: промышленные объекты не уничтожать ни в коем случае.

Неожиданно все мои усилия чуть не оказались напрасными. По возвращении в Берлин я встретился с начальником своего центрального управления Либелем в нашей гостинице для специалистов в Ванзее. Либель доложил, что во время моего отсутствия Гитлер разослал во все министерства категорический приказ безжалостно проводить на немецких территориях тактику «выжженной земли».

Чтобы надежно избавиться от прослушивания, мы расположились на лужайке. Было солнечно, как в конце лета; по озеру медленно скользили парусные суда, а Либель растолковывал мне страшную суть последних приказов фюрера. Ни одного немца не должно остаться на территории, оккупированной врагом. Несчастные, осмелившиеся остаться, окажутся в пустыне, лишенной всех достижений цивилизации. Будут уничтожены не только промышленные предприятия, но и электростанции, телефонные узлы, системы снабжения газом и водой. Все, абсолютно все, необходимое для жизнеобеспечения, будет уничтожено: продовольственные карточки, записи актов гражданского состояния, банковские архивы. Также следует уничтожить все продовольственные запасы, сжечь фермы, забить скот. Не должны сохраниться даже произведения искусства, уцелевшие в авианалетах. Памятники, дворцы, замки, церкви, театры, как драматические, так и оперные, – сровнять с землей. Несколькими днями ранее, 7 сентября 1944 года, по распоряжению Гитлера, в «Фёлькишер беобахтер» появилась передовица, воспевшая этот разгул вандализма: «Ни одного стебелька немецкой пшеницы не должно достаться врагу, ни единого слова не услышит он из немецких уст, ни один немец не протянет ему руку помощи. Враг не найдет на нашей земле ни одного целого моста, ни одной незаблокированной дороги; враг увидит развалины, ощутит нашу ненависть и встретит здесь свою смерть»[284].

В своем последнем докладе я пытался пробудить в Гитлере сочувствие к жертвам войны: «В окрестностях Аахена по всем дорогам, как во Франции в 1940 году, движутся вереницы несчастных беженцев с младенцами и немощными стариками. С расширением покидаемых жителями районов поток беженцев многократно увеличится, поэтому необходимо проявить сдержанность, издавая приказы об эвакуации». Я призывал Гитлера «выехать на Запад и своими глазами посмотреть, что там происходит… Народ ждет этого от вас».

Однако Гитлер никуда не поехал. Наоборот. Узнав, что районный руководитель Аахена Шмеер не предпринял необходимых мер для эвакуации города, он лишил его всех постов, исключил из партии и отправил на фронт простым солдатом.

Бесполезно было даже пытаться убедить Гитлера отменить этот приказ, а моих полномочий явно не хватало для самостоятельных действий. Однако я был так сильно встревожен, что продиктовал телетайпное послание, которое, в случае одобрения Гитлером, Борман передал бы восьми гауляйтерам западных областей. Я пошел на военную хитрость, чтобы заставить Гитлера изменить точку зрения. Я ни словом не упомянул о его жестких приказах последних дней, но вспомнил о прежних решениях по отдельным вопросам и просил принять решение, пригодное для любой ситуации. Не имело значения, искренне ли Гитлер верил в победу либо притворялся, что верит, но я все поставил на эту карту: если он не откажется от тактики «выжженной земли», значит, признает, что война проиграна, а подобным признанием он лишит себя главного аргумента в призывах ко всеобщему сопротивлению. Моя телеграмма начиналась так: «Фюрер твердо уверен в том, что в скором времени потерянные территории будут нами отвоеваны. Поскольку расположенные на западных территориях объекты жизненно важны для нашей военной промышленности, необходимо проводить эвакуацию с учетом возможности восстановления производства в полном объеме… Выводить из строя промышленные объекты следует лишь в последний момент… Необходимо сохранить электростанции в угледобывающих районах, чтобы непрерывно вести контроль за уровнем воды в шахтах. Если насосы остановятся и шахты будут затоплены, то на их восстановление потребуются многие месяцы».

Вскоре я позвонил в Ставку выяснить, передали ли мою телеграмму Гитлеру, и оказалось, что соответствующая директива уже издана. Я был готов к сокращениям и к вероятным ужесточениям мер по выводу предприятий из строя, но, к моему удивлению, Гитлер оставил текст без изменений, лишь в одном месте, где речь шла о его уверенности в победе, самолично сделал правку. Теперь первая фраза выглядела так: «Ни в коем случае не подлежит сомнению возврат части территорий, потерянных нами на Западе».

Борман передал директиву гауляйтерам, не преминув добавить: «От имени фюрера я передаю вам сообщение рейхсминистра Шпеера. Все изложенные требования подлежат безусловному и строгому исполнению»[285]. Даже Борман не стал мне мешать. Видимо, он куда яснее Гитлера сознавал губительные последствия тактики «выжженной земли» на оставляемых нами территориях.

Говоря о «возвращении части территорий, потерянных нами на Западе», Гитлер просто пытался сохранить лицо, ибо даже ему в конце концов стало ясно, что, если мы и добьемся стабилизации фронта, через несколько месяцев война все равно будет проиграна из-за недостаточной материально-технической базы. Йодль подтвердил мои предыдущие прогнозы, указав на важное в стратегическом плане обстоятельство: армия держит под своим контролем слишком большие оккупированные территории. Он даже сравнил вермахт со змеей, проглотившей слишком большую добычу и потерявшей быстроту реакции. Йодль предложил вывести войска из Финляндии, Северной Норвегии, Северной Италии и с большей части Балкан. В результате мы смогли бы занять более географически выгодные оборонительные позиции вдоль рек Тисса и Сава и южных оконечностей Альп, а также высвободили бы много дивизий. Сначала Гитлер упорно возражал, но в конце концов 20 августа 1944 года позволил мне хотя бы рассчитать, сможем ли мы обойтись без сырьевых ресурсов этих территорий.