Путешествия вокруг света - Отто Коцебу

Попрощавшись с кронштадтской крепостью семью выстрелами и услышав столько же выстрелов в ответ, мы прибавили парусов. Их наполнило свежим ветром, и вскоре крепость с ее башнями скрылась из виду.

До Готланда плавание протекало отлично, и всеобщее приподнятое настроение ничем не нарушалось. Но возле этого острова с запада налетел шторм, причем настолько неожиданно, что мы едва успели принять необходимые меры предосторожности. Высокие, беспорядочно катившиеся волны неистово швыряли нас из стороны в сторону, так что я даже почувствовал некоторое беспокойство.

Новому, еще не опробованному судну, да еще с несколько несработавшейся командой, первый шторм всегда приносит некоторые неприятности, которые затем больше не повторяются. Такое судно еще не вполне обжито. Должно быть, поэтому на нем недооценивают силу качки и иногда небрежно крепят в каютах подвижные предметы. Так случилось и у нас, особенно в кают-компании, которую населяли двадцать человек. Здесь произошла настоящая революция. Ни стулья, ни столы — ничто не пожелало остаться на своем месте; вся мебель пришла в движение и путешествовала по помещению, опрокидываясь и сталкиваясь друг с другом. Молодые, жизнерадостные офицеры забавлялись этим беспорядком. Что же касается ученых, страдавших от морской болезни, то и они не смогли удержаться от смеха, когда здоровенная свинья, растревоженная качкой и вбежавшая на шканцы, вдруг совершила дерзкий прыжок в каюту через открытое окно. Оглядевшись, она обнаружила с превеликим изумлением, что и тут не найти покоя.

Тем временем я внимательно наблюдал за поведением судна, на котором нам предстояло плыть так долго и выдержать множество штормов. Подобно тому как друзья вернее всего познаются во время жизненных бурь, свойства судна по-настоящему узнаются лишь во время беснования стихии. Я сравнил его достоинства с его недостатками и с радостью убедился в том, что первые явно перевешивают. Это был друг, на которого я мог вполне положиться в беде. Командиру корабля обязательно нужно в этом удостовериться, ибо иначе его действиям будет недоставать уверенности и определенности, которые совершенно необходимы в минуту опасности и столь существенны для успеха плавания.

Шторм прекратился через 24 часа. Попутный ветер снова наполнил наши паруса, и спокойное плавание показалось нам вдвойне приятным после перенесенных испытаний.

На рассвете 8 августа возле острова Борнхольм мы оказались в окружении кораблей русской эскадры, крейсировавшей здесь под командованием адмирала Крона. Эта встреча с соотечественниками явилась для нас приятным сюрпризом, ибо они могли принести на милую сердцу родину известие о том, что мы счастливо добрались по крайней мере до здешних мест. Мы салютовали адмиралу девятью пушечными выстрелами, услышали такой же ответ и продолжали наше плавание под всеми парусами.

Рано утром 10 августа мы прибыли в дружелюбную столицу Дании, где приняли на борт теодолит, изготовленный для нас Рейхенбахом и доставленный сюда из Мюнхена. 12 августа, еще до того, как солнце показалось над горизонтом, мы снова тронулись в путь под всеми парусами, ибо дул попутный ветер, а море было спокойно. Сплошь возделанные датские берега, вдоль которых мы плыли, в это ясное утро имели особенно приятный вид, будучи освещены лучами восходящего солнца. В тот же день мы миновали Зунд и вошли в Каттегат.

Здесь нас застигла ночью сильнейшая гроза. Черное небо нависло над нами, море окуталось зловещим мраком. Раздавались страшные раскаты грома, и сверкающие молнии обрушивались в воду вокруг корабля. Казалось, что каждый такой удар должен попасть прямо в нас. К счастью, вода обладает большой притягивающей силой и потому служит для судов хорошим громоотводом. Не будь этого, мы бы погибли.

В Северном море наше плавание протекало удручающе медленно, так как почти непрерывно дул встречный ветер, а в Английском канале [пролив Ла-Манш] оно было опасным из-за сплошного тумана. Все же 25 августа мы благополучно прибыли на Портсмутский рейд.

Поскольку я намеревался обогнуть южную оконечность Америки, пресловутый мыс Горн, в самое удобное для этого время, то есть в январе или феврале, мне пришлось возможно больше сократить свое пребывание в Англии. Тотчас по прибытии я отправился в Лондон. Я не позволил себе увлечься здешним великолепием и пробыл на суше ровно столько, сколько понадобилось для приобретения недостающих астрономических инструментов, морских карт и хронометров. Снабженный всем необходимым, я вернулся 2 сентября на корабль, чтобы выйти в море, как только задует попутный ветер. Но коварному ветру, как это часто с ним случается, угодно было испытать наше терпение. Мы смогли покинуть рейд только 6 сентября. А на следующее утро, едва мы подошли к мысу Портленд, ветер переменился и вскоре задул со штормовой силой как раз с той стороны, куда мы стремились.

Из-за многочисленных мелей и сильных неправильных течений Английский канал принадлежит к числу наиболее опасных морских путей. Каждое судно, оказавшееся здесь в штормовую ночь, подвергается величайшему риску. Недаром в этом канале ежегодно гибнет множество судов. Во время моего предыдущего плавания на «Рюрике» я сам неминуемо потерпел бы здесь кораблекрушение, если бы рассвет начался на полчаса позже. Наученный горьким опытом, я решил не вверять нашу судьбу темноте ночи.

К счастью, я еще не отослал нашего лоцмана. Этот человек, поседевший на службе и отлично знакомый с местными водами, также считал, что мы должны немедленно повернуть обратно, чтобы попытаться еще до захода солнца вернуться на Портсмутский рейд. Поэтому я приказал тотчас изменить курс. Мы оставили столько парусов, сколько было допустимо при шторме, и помчались к нашему убежищу. Хотя вскоре пришлось оставить лишь немного парусов, так как буря становилась все более сильной, корабль довольно быстро продвигался вперед. Но когда мы прошли примерно половину расстояния, отделявшего нас от Портсмута, обстановка серьезно осложнилась: небо потемнело, и на море опустился такой густой туман, что земля, до сих пор служившая нам надежным ориентиром, совершенно скрылась из виду. Видимость ограничивалась 300 саженями. Изменившийся цвет лица нашего лоцмана ясно показывал, сколь опасным стало наше положение.

Этот маленький, коренастый и толстый человек, обычно столь флегматичный, внезапно оживился. Он несколько раз произнес известное английское проклятие, которое Фигаро назвал fond de la langue [38], ожесточенно потер себе руки и, наконец, сказал: «Капитан, я хотел бы выпить стакан грогу. Черт меня побери, если я не доставлю вас невредимым в Портсмут!»