История России с древнейших времен. Книга VII. 1676—1703 - Сергей Соловьев

Цыклер напомнил о своем собеседничестве с Иваном Милославским, рассказал, как подучала его Софья на убийство: у Петра отуманилась голова; ему захотелось достать Ивана Милославского, хотя мертвого; ему захотелось угостить сестру, дочь Милославской…

Великий государь указал Соковнина, Цыклера, Пушкина, стрельцов Филиппова и Рожина, козака Лукьянова казнить смертию. И на Красной площади начали строить столб каменный. И марта в 4-й день тот столб каменный доделан, и на том столбу пять рожнов железных вделаны в камень. И того числа казнены в Преображенском ведомые воры и изменники, и в то время к казни из могилы выкопан мертвый боярин Иван Мих. Милославский и привезен в Преображенское на свиньях, и гроб его поставлен был у плах изменничьих, и как головы им секли, и кровь точила в гроб на него, Ивана Милославского. Головы изменничьи были воткнуты на рожны столба, который был построен на Красной площади.

Через пять дней, 10 марта, великое посольство выехало из Москвы. Первые впечатления по выезде за шведский лифляндский рубеж были неблагоприятные. Ехали медленно не столько от распутицы, сколько от недостатка подвод и кормов, потому что в стране был голод. В Риге посольству сделана была почетная встреча, но губернатор Дальберг счел своею обязанностию не нарушать строгого инкогнито царя, так как русские уверяли, что весть о царском путешествии есть детское разглашение, что царь едет в Воронеж для корабельного строения. С другой стороны, желание Петра осмотреть рижские укрепления не могло не возбудить подозрительности губернатора. Отец этого самого царя стоял с войском под Ригою, а сын без устали строит корабли и вместо того, чтоб сражаться с турками, предпринимает таинственное путешествие на Запад! Но легко понять, как эта подозрительность и недопущение осмотреть город должны были раздражить Петра при его нетерпеливости все сейчас осмотреть, при его непривычке к бездействию при его непривычке встречать препятствия своим желаниям. Враждебное чувство глубоко залегло в его сердце. Тремя днями прежде посольства он переправился в лодке через Двину в Курляндию. В каком он был расположении духа при отъезде, всего лучше видно из письма его к Виниусу от 8 апреля: «Сегодня поехали отсель в Митау. Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением. Торговые люди здесь ходят в мантелях, и кажется, что зело правдивые, а с ямщиками нашими за копейку м….. лаются и клянутся, а продают втрое». Несмотря, однако, на то, что сыт был только зрением, Петр кой-что успел смекнуть и пишет к Виниусу: «Мы ехали через город и замок, где солдаты стояли на 5 местах, которые были меньше 1000 человек, а сказывают, что все были. Город укреплен гораздо, только недоделан. Зело здесь боятся, и в город и в иные места и с караулом не пускают, и мало приятны». Вследствие этой малой приятности Рига осталась в памяти Петра как «проклятое» место.

За Двиною в Курляндии другой прием: с герцогами курляндскими у русских царей были всегда дружественные сношения. Из Митавы Петр поехал в Либаву, где в первый раз увидался с Балтийским морем. Из Либавы Петр один, без великих послов, отправился морем в Пруссию и был отлично принят в Кенигсберге курфюрстом бранденбургским Фридрихом III. В ожидании великих послов ехавших сухим путем, Петр не терял времени и стал учиться артиллерии; учитель, подполковник фон Штернфельд, дал благопомянутому господину Петру Михайлову свидетельство, «что он в непродолжительное время, к общему изумлению, такие оказал успехи и такие приобрел сведения, что везде за исправного, осторожного благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника признаваем и почитаем быть может». Приехали великие послы и были приняты великолепно. Курфюрст хотел воспользоваться случаем и заключить с Россиею оборонительный союз; но Петр отклонил предложение, боясь переменить существующие отношения России к европейским державам до окончания турецкой войны. Был заключен с Бранденбургом не союзный, но дружественный договор, в котором было постановлено о свободной торговле с обеих сторон, о непринимании бунтовщиков и неприятелей, о позволении со стороны курфюрста ездить чрез его земли русским людям для наук в Германию.

Петр зажился в Пруссии долее, чем сколько было ему нужно, зажился по польским делам. Мы упоминали о междуцарствии в Польше по смерти Яна Собеского. Кандидатов на престол было много: сын покойного короля Яна, Иаков Собеский, пфальцграф Карл, герцог лотарингский Леопольд, маркграф баденский Людовик, внук папы Одескальки, французский принц Конти. курфюрст саксонский Фридрих Август и несколько пястов, т.е. польских вельмож; напоследок виднее всех явились два кандидата — Конти и Август. Отношения России к этому избранию были просты: кто бы ни был на польском престоле — все равно, лишь бы до заключения общего мира с турками Польша не выходила из священного союза четырех держав; поэтому Россия должна была противиться только одному кандидату — принцу Конти, потому что Франция находилась в дружественных отношениях к Турции и враждебных к Австрии. Польша с королем-французом легко могла подчиниться французской политике, и действительно, французский посланник заявил польским вельможам обещание султана заключить с Польшею отдельный мир и возвратить ей Каменец, если королем будет избран французский принц. Так как это заявление очень усиливало французскую партию, то Петр из Кенигсберга послал панам радным грамоту, что до сих пор он не вмешивался в выборы, но теперь объявляет, что если французская факция возьмет верх, то не только союз на общего неприятеля, но и вечный мир зело крепко будет поврежден: французский король, имея дружбу с турецким султаном, во всем ему помогает во вред союзным христианским государям; какой же после того будет христианский союз, когда француз сядет на престол польский? Конти предлагают султан турецкий и хан крымский: может ли он воевать с турками и татарами? Мы, заключал Петр, такого короля французской и турецкой стороны видеть в Польше не хотим; хотим, чтоб вы выбрали из какого ни есть народа, только бы он был в дружбе и союзе с нами и цесарем римским против общих неприятелей креста святого.

17 июня совершились выборы — двойные: одна партия провозгласила Конти, другая курфюрста саксонского. Члены противных партий рубились саблями. Приверженцы Августа сильно опирались на царскую грамоту, для подкрепления которой Петр прислал еще другую того же содержания; саксонская партия начала брать явный перевес. Виниус, уведомляя Петра об избрании Августа, писал ему: «Я с тем новым королем вашу милость, господина моего, яко кавалера, больше к немецкому народу, неже к петуховому (французскому), склонному, от всего сердца поздравляю». Царь послал поздравительную грамоту Августу и велел объявить панам раде, что для защиты республики от Конти и его партии придвинуто к литовской границе русское войско под начальством князя Ромодановского. Август вступил в Польшу с саксонским войском и присягнул, что принял католическую веру. Получив царскую поздравительную грамоту, он объявил русскому резиденту Никитину, что дает честное слово быть с царем заодно против врагов креста святого и что изъявленный ему Петром аффект никогда не изгладится из его памяти. Посылая поклон царю король поклонился гораздо низко.

Между тем, вследствие благоприятных известий из Польши, Петр решился оставить Пруссию и ехать далее на запад. К нему навстречу спешили две образованнейшие женщины Германии: курфюрстина ганноверская София и дочь ее курфюрстина бранденбургская София-Шарлотта. Петр выбрался за границу, чтоб посмотреть на диковины цивилизации, понаучиться многому; цивилизованная Европа выслала двух своих представительниц со своей стороны посмотреть на Петра, на эту диковину, высылаемую нецивилизованною Восточною Европою. Курфюрстины записали впечатления, произведенные на них Петром, — свидетельство драг ценное для нас, потому что обе женщины взглянули на удивительное существо прямо и ясно; их поразила двойственность его натуры: они увидали необыкновенного человека, поражавшего своими блестящими способностями и в то же время своими недостатками, показывавшими, из какого общества вышел он, какое воспитание получил. Их поразила эта двойственность, это противоречие, но они не постарались сгладить его, не мудрствовали лукаво, остались верны своему впечатлению и произнесли самый верный приговор о Петре: «Это человек очень хороший и вместе очень дурной».

Будучи одиннадцатилетним ребенком, Петр поражал своею необыкновенною красотою и живостию. Современники находили, что он лицом был в материнскую родню, и особенно был похож на дядю Федора Кирилловича Нарышкина. Красота и живость остались; но преждевременное развитие, страшные потрясения, неумеренность в трудах и потехах потрясли крепкую натуру Петра и оставили следы на прекрасном лице его: голова тряслась и на лице являлись конвульсивные движения. Быстрый и пронзительный взгляд его производил неприятное впечатление на людей непривычных Новгородский архиепископ Феодосий Яновский рассказывал, что когда он представлялся обоим царям, Ивану и Петру, то к руке первого подошел безо всякого страха, «а как пришел до руки царя Петра Алексеевича, тогда таков на меня страх напал, что мало не упал, и колени потряслися, и от того времени всегда рассуждал, что мне от тоя руки и смерть будет».