История России с древнейших времен. Книга VII. 1676—1703 - Сергей Соловьев

23 февраля 1697 года боярин Лев Кириллович Нарышкин прислал в Преображенское стременного полка Конищева пятидесятника Лариона Елизарьева, который известил о разговоре своем с Цыклером. Цыклер: Смирно ли у вас в полках? Елизарьев : Смирно. Цыклер : Ныне великий государь идет за море, и как над ним что сделается, кто у нас государь будет? Елизарьев : У нас есть государь царевич. Цыклер : В то время кого бог изберет, а тщится и государыня, что в Девичьем монастыре. — Елизарьев сослался на другого пятидесятника своего полка, Григория Силина, который показал: «Цыклер сказал ему про государя, что можно его изрезать ножей в пять; известно государю, прибавил Цыклер, что у него, Ивана, жена и дочь хороши, и хотел государь к нему быть и над женою его и над дочерью учинить блудное дело, и в то число, он, Иван, над ним, государем, знает, что сделать».

Цыклер в расспросе и на очной ставке заперся; на пытке указал на Соковнина: «Был я в доме у Алешки Соковнина для лошадиной покупки, и он, Алешка, меня спрашивал: каково стрельцам? Я сказал, что у них не слыхать ничего. Алешка к моим словам молвил: где они, б….. дети, передевались? знать, спят! где они пропали? можно им государя убить, потому что ездит он один, и на пожаре бывает малолюдством, и около посольского двора ездит одиночеством. Что они спят, по се число ничего не учинят? Я сказал: в них малолюдство, и чаю, что опасаются потешных. Алешка отвечал: чаю в стрельцах рассуждение о царевиче — для того они того учинить и не хотят. Я сказал: и я в них то ж рассуждение чаю; сам ты об себе рассуди, что и тебе самому каково, сказываешь, тошно, что с детьми своими разлучаешься. И Алешка сказал: не один я о том сокрушаюсь. После того в два мои приезда Алешка говорил мне про государево убийство и про стрельцов; ведь они даром погибают и впредь им погибнуть же. Я ему, Алешке, говорил: если то учинится, кому быть на царстве? Алешка сказал: Шеин у нас безроден, один у него сын и человек он добрый. Я ему сказал: счастье Борису Петровичу Шереметеву, стрельцы его любят; и Алешка говорил: чаю, они, стрельцы, возьмут по-прежнему царевну, а царевна возьмет царевича, и как она войдет, и она возьмет князя Василья Голицына, а князь Василий по-прежнему станет орать. И я ему говорил: в них, стрельцах, я того не чаю, что возьмут царевну. Алешка мне молвил: если то учинится над государем, мы и тебя на царство выберем. Я ему говорил: пеняешь ты на стрельцов, а сам того делать не хочешь, чтоб впредь роду твоему в пороке не быть. И Алексей сказал: нам в пороке никому быть не хочется, а стрельцам сделать можно, даром они пропадают же. Князь Петр Голицын — человек прыткий и шибкий, мы чаяли от него, что то все учинит над государем. Князь Борис Алексеевич сам пьян и государя пить научил».

Соковнину было 10 ударов: повинился и оговорил зятя своего Федора Пушкина: «После Цыклерова приезда приезжал ко мне зять мой Федька Пушкин и говорил про государя: погубил он нас всех, можно его за то убить, да для того, что на отца его государев гнев, что за море их посылал». Соковнин показал также, что сын его Василий говорил ему: «Посылают нас за море учиться неведомо чему». После пяти ударов Пушкин повинился и прибавил: «Накануне Рождества Христова был я у Алексея Соковнина в доме, и Алексей мне говорил: хочет государь на святках отца моего, Федькина, ругать и убить до смерти и дом наш разорить; и я ему говорил: если так над отцом моим учинится, и я государя съехався убью».

Цыклер оговорил пятидесятника Конищева полка Василья Филиппова: «Был у меня Васька Филиппов, и я его спрашивал: приехали ныне козаки, а тебе они знакомцы, что они, благодарны ли милости государевой? И он, Васька, говорил, что ему в козаках знакомцы есть и говорил с козаком, Демкою зовут, а говорил козак, что они не благодарны, за что им благодарным быть? Я говорил Ваське: дано им ныне 1000 золотых; и Васька говорил: то они ни во что ставят для того, что им на войско делить нечего. И я спросил: чего у них чаешь? И он, Васька, сказал: козак Демка говорил ему: дай нам сроку, поворотимся мы, как государь пойдет, и учиним по-своему, полно, что и преж сего вы нам мешали, как Стенька был Разин, а ныне мешать некому, и я говорил Ваське: будет от того разоренье великое, и крестьяне наши и люди все пристанут к ним. Васька же Филиппов говорил мне, что козаков прельщает турецкий султан, чаю, и письмо прислал». Цыклер признался, что говорил Филиппову: как государь поедет с посольского двора, и в то время можно вам его подстеречь и убить. И велел ему о том убийстве и стрельцам говорить. Цыклер объявил: «Научал я государя убить за то, что называл он меня бунтовщиком и собеседником Ивана Милославского и что меня он никогда в доме не посетил»; признался, что говорил: «Как буду на Дону у городового дела Таганрога, то, оставя ту службу, с донскими козаками пойду к Москве для ее разорения и буду делать то же, что и Стенька Разин».

Филиппов объявил, что говорил с козаком Петром Лукьяновым, а не с Демкою, и Лукьянов ему говорил: дано 1000 золотых, чего то на войско делить? служи да не тужи, нам и по копейке не достанется; как вы, стрельцы, пойдете с Москвы на службу, и в то число наши козаки зашевелятся и учинят по-своему. И Цыклер к этому рассказу примолвил: как они, козаки, зашевелятся, и он, Иван, с ними пойдет вместе, зовет же его государь бунтовщиком. Потом козак говорил: «Козаки отпишут турецкому султану о помощи для московского разоренья, и он к ним пришлет в помощь кубанцев, так они великое разоренье учинят». Цыклер, по показанию Филиппова, говорил: «В государстве ныне многое нестроение для того, что государь едет за море и посылает послом Лефорта, и в ту посылку тощит казну многую, и иное многое нестроение есть, можно вам за то постоять». Филиппов оговаривал стрельца Тимошку Скорняка, которому при нем Федор Пушкин говорил про государя, что живет небрежением, не христиански и казну тощит.

Козак Петрушка Лукьянов сначала запирался, не подействовали 25 ударов; потом признался, что говорил спьяна, а мысли на московское разоренье у них никакой не было; а если милости государевой к ним не будет, разве им воровать, а про тот бунт слышал он верхних городков от голых козаков. Потом сказал, что верхние станицы смешались от козаков Трушки да Илюшки Иванова, бурлака, а говорили ему те слова на кабаке, в то время как он государя провожал, говорили ему Трушка и Илюшка: «Чаю, и наша голутьба заворует для того, что жалованье дают им малое». И к московскому разоренью он, Петрушка, с Ваською Филипповым говорил: «Как бы вы с конца, а мы с другого»; а бунта учинить не хотел и ни с кем не умышлял, а говорили они те слова в пьянстве.

Оговорен был также пятидесятник Рожин, которому Цыклер говорил: «Службы вашей много, можно вам себя и поберечь, а то корень ваш не помянется». Советовал бить челом боярам и своей братье на государя и убить его.

Перед казнью Цыклер сказал: в 1682 году, после побиения бояр и ближних людей стрельцами, призывала его царевна и говорила ему, чтоб он стрельцам говорил, чтоб они от смущения унялись, и по тем ее словам он стрельцам говаривал. А перед крымским первым походом царевна его призывала и говаривала почасту, чтоб он с Федькою Шакловитым над государем учинил убийство. Да и в Хорошове, в нижних хоромах, призвав его к хоромам, царевна в окно говорила ему про то ж, чтоб с Шакловитым над государем убийство учинил, а он в том ей отказал, что того делать не будет, и говорил ей, царевне: если государя не будет, и за тобою ходить никто не станет, можно тебе его, государя, любить; и царевна ему сказала: я бы его и любила, да мать не допустит; и он, Иван, ей говорил: мать рада, хотя бы и татарин его, государя, любил. И за то она на него гневалась: знать, ты передался на другую сторону. И в то время у ней в хоромах была княгиня Анна Лобанова. И за то его, Ивана, царевна послала в крымский поход; а как он из крымского похода пришел, и она ему о том же говаривала и сулила дмитровскую деревню Ивана Милославского, Кузнецово, которая была за мелетийским (имеретийским) царевичем, и он ей также отказал, и за то она его и в другой крымский поход послала; а пришед из крымского похода, о том она ему не говорила. А Иван Милославский к нему, Ивану, был добр и женат он был у него, Ивана».

Цыклер напомнил о своем собеседничестве с Иваном Милославским, рассказал, как подучала его Софья на убийство: у Петра отуманилась голова; ему захотелось достать Ивана Милославского, хотя мертвого; ему захотелось угостить сестру, дочь Милославской…

Великий государь указал Соковнина, Цыклера, Пушкина, стрельцов Филиппова и Рожина, козака Лукьянова казнить смертию. И на Красной площади начали строить столб каменный. И марта в 4-й день тот столб каменный доделан, и на том столбу пять рожнов железных вделаны в камень. И того числа казнены в Преображенском ведомые воры и изменники, и в то время к казни из могилы выкопан мертвый боярин Иван Мих. Милославский и привезен в Преображенское на свиньях, и гроб его поставлен был у плах изменничьих, и как головы им секли, и кровь точила в гроб на него, Ивана Милославского. Головы изменничьи были воткнуты на рожны столба, который был построен на Красной площади.