Золотая свирель - Ярослава Кузнецова

— Я поняла уже. Где?

Кукушонок оглянулся по сторонам и наклонился к моему уху:

— Он тут неподалеку схоронился. Пойдем, сама глянешь. О-о, и господин песнопевец с тобой!

— Приветствую славного рыцаря, — поздоровался Пепел. — Неисповедимы пути земные, неизбежны те, что разводят нас, трижды благословенны те, что сводят.

Я подергала Ратера за рукав:

— За Малышом охота поехала, ты знаешь?

— Знаю. Они лес пошли прочесывать, а Малыш в пойме спрятался, в камышах. Обещал дождаться меня.

— Ты с ним разговариваешь? — поразилась я.

— Вроде того. — Кукушонок повертел в воздухе пальцами. — Я ему сказал — жди, сиди, не высовывайся. А он кивнул. Понял, значит. Давай сюда свою палку, господин певун. Потащим корзинку на пару.

Солнце коснулось краем островерхих крыш, тени удлиннились. Тут и там раздавались хлопки — закрывались лавки, опускались ставни. Потянуло сладким дымом — город собирался ужинать. Мы шагали к воротам.

Кукушонок рассказывал:

— Мы с батькой в Галабру собрались. Вышли в море, мимо Снежной Вешки, к ночи как раз в Чернохолм успели. А там в кабаке я и наслушался. Скупщики из Мавера и из Старой Заставы болтали. Чудище, говорят, в лесу завелось, навроде дракона, только голова у него человечья. Ну и всяко его расписывали, и крылья, говорят у дракона, и ног шесть штук, и хвост скорпионий… Что на людей нападает, сказывали, а скотины вообще несчетно погубил. Такое дело. Я батьке говорю: «Езжай теперь в Галабру без меня, я, Бог даст, потом приеду». Он, конечно, давай отговаривать, а я ему: мол, этот дракон тот самый, что клад на Стеклянной Башне охранял. Теперь, говорю, его загнать обратно надобно, потому как это мы с Лестой его выпустили. Ну и приврал, конечно, чтоб батька не ругался. Сказал, что слово драконье знаю, и что без меня дракона не словят, и народу он много задерет. За золото, сказал, расплачиваться пора, потому пойду я дракона искать. Взял у рыбаков лодочку, поднялся по реке до Старой Заставы. Два дня по лесам шарахался, людей расспрашивал, потом сам видел… что наш с тобой дракон, барышня, на Щучьем хуторе натворил.

— Он правда что-то натворил? — ужаснулась я.

— Ну в сам дом-то он не полез, а подворье все разгромил, и овец в загоне подчистую перерезал. Слопал-то всего ничего, остальных просто в клочья порвал.

— Ты это видел?

— Угу. Я ж по следу шел, как собака. Врал тоже, конечно, чтоб люди со мой разговоры разговаривали. Сестренка, говорю, у меня пропала. А мне говорят — дракон твою сестренку унес. Мужики местные к лорду своему побежали, сами-то побоялись по лесам ходить. И то понятно, дракон ведь, не волк, не медведь даже.

— А ты ходил в лес?

— Ходил, еще бы. Я ж знал, что у него просветления бывают. Вспомнил, опять же, как он вокруг лагеря крутился. Ну когда мы с тобой за принцессой подглядывали.

— Ага.

— Вот. Я и остался на ночь в лесу. Костерок развел, хлеб с салом жарю, сам к дереву прислонился, сижу себе, звезды считаю. — Кукушонок вздохнул. — Вот тогда-то он ко мне и вышел. Представляешь?

— Обалдеть.

— Ну так. Я, хоть и ждал такого, все равно сперва струхнул крепко. Чуть штаны не намочил. Потом ничего, отдышался. Привет, говорю, Малыш. Иди, говорю, сюда.

— И он подошел? — подал голос Пепел.

— Подошел. Подошел, лег у огня. И смотрит. Ох, и красииивый! Страсть! Как такую красоту — да под мечи? Я ему ужин свой отдал. А он палочку переломил и половину мне вернул. Во как. Я с ним говорить начал. А он кивает. И волосы у него звенят. Так всю ночь просидели.

Я во все глаза смотрела на Ратера. Ну откуда, скажите мне, в простом мальчишке такое… такая… такая душа? Я уж не говорю о бесстрашии, о чувстве долга, и обо всем остальном. Пепел прав — воистину, рыцарь.

— Он на песке какие-то знаки чертил, — продолжал Кукушонок. — Да я ж не разумею грамоте-то. Что делать? На пальцах объяснялись. Я говорю, буду тебе хавку покупать, Малыш, а ты к людям больше не ходи. Деньжат мне батька отсыпал, я взял, такое дело. Утречком мы к Маверу пошли, из глуши-то, а тут охота как раз. И, слышь, такая штука, Малыш меня за руку взял, а сам палец к губам прижал: тссс! Охота мимо прошла, в двух шагах! Не увидели нас, а мы за елками стояли, на виду почти…

— Это называется «слепое пятно». — Я улыбнулась. — Ну, слава Небу, Малыш владеет этой хитростью.

— Я же сказал — не найдут, — ввернул свое Пепел.

Мы уже миновали ворота. Кукушонок вел нас по берегу речки, к болотистой пойме, заросшей камышом. На той стороне поймы темнел лес. Дорога ушла вдоль холма, мы топали по целине, забирая вправо, чтобы спуститься не в болото, а у песчаного обрывчика. Низкое солнце светило в спину, длинные тени бежали впереди нас.

— Глядите, — Пепел остановился, дернув шест с корзиной. — Всадники. Вон там!

Точно. От края леса по невидимой тропке ехали всадники. Двое. Трое. Еще один… еще… последними — двое пеших. У того, кто ехал вторым, под черным плащом светился белый налатник. У них были копья, у них были мечи.

— Это они, — выдохнула я. — Перрогварды.

— Один перрогвард, — уточнил Пепел. — Остальные — люди лорда Мавера. Возвращаются…

Кукушонок молча снял шест с плеча. Пепел вытащил палку из веревочной петли и взял ее в обе руки.

Но ведь они просто едут. Люди лорда Мавера и один псоглавый рыцарь.

Просто возвращаются домой.

Он явился ниоткуда. Серебряная молния выметнулась из камышей — прямо на грудь взвившегося свечкой коня. Всадник взлетел распятой куклой, донесся визг, ржание — и низкий, на пределе слышимого, рев, от которого замерзло сердце. Кони вставали на дыбы, темные фигурки разбегались, там и тут замелькали мечи, серебряная молния, вспыхивая веером лезвий, закружилась колесом.