Трольхеттен - Сергей Болотников

12.

Ночью Никита спал плохо. Ворочался с бока на бок, слушая мощный ровный храп Дивера, через который пробивалось вялое шуршание снега за окном. Звук этот не успокаивал, скорее пугал. Пустая квартира, еще одна, находившаяся сразу над комнатой Сергеева поражала своей неубранностью и запустением. Клубки пыли собирались в гулах, липли друг в друга, образовывая каких химерических многолапых чудовищ. Никита смотрел на них во все глаза и иногда ему казалось, что пыльные эти твари вот-вот оживут, да поползут к нему. Он даже звук придумал, с каким они будут двигаться - тихое шуршание-шипение, вот как у снега. Еще его пугал Евлампий Хоноров, что вот уже пятый час сидел неподвижно привалившись к стене и уставившись в пространство черной, замызганной тряпкой, что теперь заменяла ему глаза. Губы его шептали загадочные слова и иногда расходились в теплой сердечной улыбке, от которой тем не менее мороз драл по коже. Самое страшное, что Евлампий и вправду начинал что-то видеть, что-то реальное, и зрение это было в чем-то схожим с тем, что посещала иногда самого Никиту. Схожим, и одновременно совершенно ему противоположным. Будь здесь Влад, умный взрослый Влад, который прочитал много книг, он возможно бы сказал, что у слепых иногда открывается подобное зрение, уже тогда когда они лишаться своих реальных глаз. Что-то вроде внутреннего ока, которое видит куда больше, чем утраченное физическое зрение. Рассказал бы и об идущих из седой древности истории о тайных ритуалах, проводимых черными колдунами - те сами жертвовали своими глазами, дабы видеть только внутренним зрением. Но Влада не было, а Никита был еще слишком мал, чтобы рассуждать. Поэтому он только чувствовал, и боялся. -Ты здесь, малыш? - ласково спросил Хоноров, и Никита весь сжался от страха, - я слышу те не спишь. Никита не отвечал. -Это была большая земля, - продолжил тем временем слепец, - и она вся принадлежала ИМ. Они - хозяева. Понимаешь, меня. -Нет, - тихо сказал Никита. -Поймешь. Вырастешь и поймешь. Впрочем ты не вырастешь, ты... -Ну что еще? - очнулся от тяжелого сна Дивер, - Хоноров, ты опять бузишь?! Молчи, не смущай мальца! Евлампий послушно замолк и стал руками выводить в ночной темноте замысловатые фигуры, исполненные, как ему казалось высшего смысла. В конце-концов Никита заснул, детский организм его взял свое, погрузив Трифонова в полное путаных кошмаров сновидение. А потом ему приснился сон, который впрочем не был сном, а скорее смахивал на видение. Очередной, безумно яркий и достоверный. Никита даже застонал от навалившейся тоски. Снова бежать, крупная слеза выползла из уголка глаза спящего ребенка и капнула на матрас. Во сне же он не плакал. Потому что птицы не плачут. Судьба на этот раз закинула не в хилое тельце розового кролика, и даже не в мощную тушу лесного вепря, всего обросшего роговыми колючками, не стал он и человеком, превратившись в мелкую суетливую пичугу с безумной красоты розовозолотым оперением. Впрочем, оперения он не видел, так как воспринимал цвета немного иначе чем люди. Смотреть поочередно правым и левым глазом было не удобно, но потом он привык. Сорвался с древесной ветви и полетел. Это тоже далось легко - мы часто летаем во сне. Крылья несли его к дерене, вот она раскинулась меж двух холмов, на берегу говорливой речушки. На площади масса народа. Да, опять Выбор. Никите он был знаком по десятку своих ранних ипостасей, и не раз он наблюдал зоркими звериными глазами, как очередного несчастного уводят вверх, в зеленый туман. Вот и сейчас глуповатого вида поселянин вытащил черную плашку. Смотрит, словно она заключает в себе все тайны вселенной. А остальные подбадривают его на расстоянии - подойти к выбранному никто не решался. Внезапный порыв захватил его с головой. Ему дали крылья, значит надо лететь наверх, в замок, и увидеть наконец ИХ воочию, понять, что свершают они над Выбранными жертвами. Что же представляет из себя Исход. Дождавшись, пока Выбранного поведут наверх по холму, Никита снова воспарил в воздух и стелой понесся к близкой кромке переливающегося тумана, туда, где его острое птичье зрение различало пятно неприятной, режущий глаз черноты. В тумане ориентироваться стало сложнее, но какой то инстинкт безошибочно вел его, так что разноцветная птаха влетела в главный покой замка как раз в тот момент, когда пленника довели до его входных ворот. Мягко приземлился Никита на выступ причудливой резьбы под самым потолком, отсюда хорошо был весь зал. Здесь запах трав был силен, экзотические благовония поднимались к потолку разноцветным дымом, пахло резко и оглушающе, так что пленник, выведенный из высокой стрельчатой арки остановился и ошарашено заморгал. Зал был черен, и покрыт золотой и белой резьбой, что создавало очень резкий контраст, и резьба, казалось, светилась, играла яркими своими красками. Тут и там выделялись агатовые фрески, изображающие кошмарных многоногих и многоглазых химер. В глазницы каменных тварей были вставленные огненные рубины, красные как артериальная кровь. Камни эти мягко светились, играли изнутри живым огнем, так что казалось будто глаза тварей сонно мигают. Пол бы выстлан полированным черным камнем с сахарной белизны прожилками, а на полу... Два десятка существ, нелюдей с зеленой, покрытой жесткой чешуей кожей, они толпились на сверкающих плитах, бешено размахивали искривленными конечностями, тряслись крупной дрожью и воздымали уродливые свои головы к потолку, под которым плавал туман смешиваясь с курящимися смолами. Ор стоял оглушительный - вой, визги, кваканье! Чешуйчатые вращали свои пустыми рыбьими глазами с почти белой радужкой, разевали широкие, полные мелких зубов пасти. Стоило появиться пленнику, как они все отпрянули, обнажив начертанный на полу странный, причудливый знак, полный резких углов и пересечений. Линии его вились прихотливо, соединяясь в некотором подобии рун, и снова расплетаясь, расходились веером. Знак тоже был черным, вот только почему-то очень хорошо виден на полу. Может быть, потому что бы матовым. Визжащая толпа, отпрянувшая при виде пришедшего, сорвалась с места и подскочив к Выбранному скопом навалились на него, скрутив руки, потащили его к символу. Выбранный кричал, вырывался, но крики его тонули в гвалте чешуйчатых. А потом вошли Хозяева, сразу из всех входов, что присутствовали здесь во множестве. И гвалт затих, лишь Выбранный тихо стонал, раз за разом выговаривая странные слова: -Своих да?! Своих?! При виде Хозяев из глаз спящего Никиты капнули еще две слезы. О да, знакомые массивные силуэты. Он хорошо их помнил, пусть в той книжке они были сильно стилизованны и изменены. Но сомневаться не приходилось, это были они. Выбранный, абсолютно один, остался стоять на коленях посередине зала, встать он не мог - был прикован к широким стальным кольцам посередине знака. При виде Хозяев он дернулся всем телом, чуть не упал, пытался отползти, но цепи держали, не пускали, как две вороненые стальные змеи. -Исход! - заорал кто-то из чешуйчатых, пока тролли приближались к Выбранному, - Исход!!! - подхватил другой и вот уже весь зал содрогался от визгливых криков: - Исход! Исход! Исход! Никита смотрел. Не закрыл глаз, когда Хозяева подошли в Выбранному. Не закрыл их и потом, досмотрев церемонию до конца. И понял, в чем заключается Исход. Не тот, когда покидаешь дом и родных, оставляя лишь пыль, и запустение словно ты никогда здесь и не жил, не тот, когда тебя выбирают и ты уходишь из деревни. А настоящий Исход, которым вполне можно было пугать детей. Теперь Трифонов понял, почему не остается ничего после того, как очередной "чумной" покинет город, поверхность. Ведь если ушел, это все равно, что... "Так просто?" - спросил бы Влад, увидь он картину Исхода очередного бывшего горожанина. Но Никита мог лишь бояться. И потому со слезами проснулся. Занимался рассвет, солнце нехотя поднималось над горизонтом, чтобы через несколько часов снова погрузить замерзающий город во мрак. А внизу, напротив, будет тепло и светло. Никита вдруг ощутил, что злиться. Странное чувство для ребенка, который умел лишь бояться.