Россия на историческом повороте: Мемуары - Александр Керенский

Когда после длительного перерыва мирная конференция 2 января 1918 года возобновила свою работу, германская делегация стада настаивать на праве сохранить «по стратегическим соображениям» свои войска на территории Польши, Литвы, Белоруссии и Латвии.

Общественность России пришла в замешательство. Многие из самых яростных противников Ленина были готовы вместе с ненавистными большевиками выступить на защиту отечества. Условия, выдвинутые немцами, грозили расколоть большевистскую партию. В партийных комитетах, в городах, на Балтийском флоте и даже в некоторых большевистских полках все громче стали звучать голоса протеста и требования разорвать переговоры с «германскими империалистами» и начать «революционную войну». Для Ленина было абсолютно очевидно, что такая революционная война неизбежно приведет к его падению и уже никогда не сбудется его мечта превратить Россию в базу для грядущей пролетарской революции на Западе. А это значит, что надо любой ценой задушить патриотические чувства, столь неожиданно пробудившиеся даже в сердцах партийных лидеров.

8 января 1918 года, сразу после роспуска Учредительного собрания, в Петрограде было созвано совещание членов ЦК партии с партийными работниками. В нем приняли участие 63 делегата, прибывшие из всех частей страны. Ленин сразу же решил взять быка за рога и зачитал свои «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира»,[291] которые подготовил специально для этого случая.

В отличие от тезисов по Учредительному собранию этот документ был весьма расплывчат и противоречив и, что еще более нехарактерно для Ленина, был выдержан в оборонительной тональности, как об этом можно судить из следующего весьма своеобразного заключения: «Тот, кто говорит: «мы не можем подписать позорного, похабного и прочее мира, предать Польшу и т. п.», не замечает, что, заключив мир на условии освобождения Польши, он только еще более усилил бы германский империализм против Англии, против Бельгии, Сербии и других стран. Мир на условии освобождения Польши, Литвы, Курляндии был бы «патриотическим» миром с точки зрения России, но нисколько не перестал бы быть миром с аннексионистами, с германскими империалистами».

Ленин потерпел на совещании поражение, и резолюция в поддержку революционной войны была принята абсолютным большинством в 32 голоса. Неопределенная формула Троцкого «ни мира, ни войны», которая по сути своей носила антиленинский характер, получила 16 голосов. Лишь Ленин, Зиновьев и 13 их сторонников проголосовали за «позорную и постыдную» капитуляцию. Ленин не нашел другого выхода из создавшегося положения, как сделать «шаг назад», чтобы выиграть время.

Троцкий тут же пустил в ход все свое красноречие против презренной капитуляции и даже начал заигрывать с бывшими союзниками России. Однако тактика проволочек со стороны большевиков усилила раздражение немцев, и, стремясь положить конец всем этим маневрам, они решили продемонстрировать силу. 10 февраля они внезапно объявили о прекращении мирных переговоров, а 18 февраля Верховное командование Германии предприняло наступление в направлении Петрограда.

18 февраля в Смольном было созвано чрезвычайное заседание Центрального Комитета, однако ленинское предложение об «аннексионистском» мире было отклонено семью голосами против шести. Позднее же, в тот же день, с нарастанием панических настроений Троцкий изменил свою позицию, и за ленинское предложение проголосовало в конце концов семь человек при шести выступивших против. Было немедленно принято решение направить в Берлин радиограмму о согласии с первоначальными требованиями и готовности, если необходимо, вести переговоры даже на более жестких условиях. Радиограмму подписали Ленин и Троцкий.

Лишь заручившись голосами большинства в Центральном Комитете большевистской партии, поддержавшего капитуляцию перед кайзером, и отправив унизительную радиограмму в Берлин, Ленин решился открыто выступить против поборников «революционной войны» и в поддержку сепаратного мира. Но даже теперь он сделал это, прикрывшись псевдонимом. 21 февраля 1918 г. «Правда» поместила статью «О революционной фразе» за подписью «Карпов». 24 февраля «Известия»[292] опубликовали январские «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира». 28 февраля в Брест-Литовск прибыла новая большевистская делегация, чтобы безоговорочно принять тяжелые и безжалостные условия мира. Тем не менее триумфальное продвижение германских войск в направлении Петрограда продолжалось вплоть до 3 марта, когда был официально подписан мирный договор. Именно в этот день части генерала Людендорфа вступили в Нарву, расположенную на границе с Петроградской губернией.

Таким образом, ради того чтобы заключить сепаратный мирный договор, Ленин был вынужден скрыть свои планы даже от ближайших соратников, сломить сопротивление большевистской фракции в Учредительном собрании и распустить это собрание, прежде чем поведать партийной элите свои тезисы о сепаратном и аннексионистском мире.

Иногда мне кажется, что Россия только выгадала, если бы Ленин действовал более расторопно и принял условия, предложенные более умеренным фон Кюльманом. Однако у него не хватило мужества преждевременно сбросить с себя облачение борца «за всеобщий и справедливый мир в интересах трудящихся», и его двойная игра лишь усилила апетиты берлинских претендентов на мировое господство.

К концу пребывания в лесной сторожке меня стала преследовать навязчивая идея: попытаться пробраться в Петроград к открытию Учредительного собрания. Я считал, что это мой последний шанс изложить стране и народу, что я думаю о создавшемся положении.

В начале декабря к сторожке подкатило двое саней. Из них вывалилось несколько солдат в папахах, с ружьями и гранатами в руках. Это были надежные и отважные друзья, которые должны были отвезти меня в тайное лесное убежище, расположенное по дороге в Новгород.

Лесное поместье принадлежало богатому лесопромышленнику 3. Беленькому. Зимой оно было полностью отрезано от внешнего мира, а полуразвалившийся дом утопал в снежных сугробах. Сын Беленького проходил службу в гарнизоне Луги, и это он организовал мое бегство из Гатчины. Теперь он приехал, как и обещал, за мной. Появление «большевиков» до смерти перепугало моих дорогих хозяев, и успокоились они лишь, когда узнали зачем явились мои гости.

Я переоделся, чтобы не отличаться от своих спутников. На прощанье чета стариков, не удержавшись от слез, подарила мне маленькую нательную иконку. Эта иконка — единственная вещь, которую я взял с собой, покидая Россию. Сердце мое разрывалось от печали, и я ничем не мог отплатить им за их доброту. Денег они бы не приняли, у меня не было даже возможности спасти их от возможных последствий оказанного мне теплого гостеприимства. Мой спутник матрос Ваня возвратился на свой корабль.