Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Мда… — Лаури резко поднял бурдюк и улыбнулся: — А чего ты хочешь? Я ведь феодал. Неизбежный отпечаток… Но вообще-то я и там любил верховодить. Я даже со Свеном сперва грызся. Пока не понял, что он — лучше. Был лучше. Ну, — он поднял кружку, — вы, русские, любите тосты. Как вы говорите: будем?

— Будем, — согласился я, стукнувшись глиняным боком своей кружки о его.

Мой первый и единственный опыт со спиртным состоял в ста граммах яблочной наливки, выпитых на позапрошлый Новый Год. Я и вкуса-то не помнил… У вина был какой-то непонятный и не очень приятный горьковато-кисло-сладкий оттенок, от которого загоралось в горле и щипало язык.

— Гадость, — признался я, через силу допивая то, что было в кружке. — Налей ещё, что ли?

Вторую я усадил, как компот, и она на вкус показалась мне куда приятней, хотя у меня начала плавно кружиться голова (тоже, кстати, не сказать, что неприятно). Лаури совершенно без эмоций разлил по третьей… и вдруг спросил:

— Ты кем хотел стать, Олег?

— Я? Военным, — немного удивлённо ответил я. Лаури поднял бровь:

— А, ну да, у вас же все мечтают стать военными…

— Ну, вообще-то это немного не так, — возразил я, отхлебывая из кружки. Чёрт, а штука-то приятная… — Но я всегда мечтал стать военным. Не ради славы, нет… понимаешь, я думал, что кто-то должен защищать свою родину. Понимаешь?

— Кажется, да, — Лаури покивал. — Знаешь, а я мечтал стать историком. Только, наверное, не стал.

— Почему? — искренне удивился я. Лаури покривился и печально вздохнул:

— Неперспективная профессия.

— История?! — поразился я. — Знаешь, история мне тоже нравится… Как это — неперспективная?

— А вот так. Родители хотели, чтобы я стал менеджером по информационным технологиям — это профессия с будущим…

— Тебе не кажется, что это глупо? — осведомился я. — Хотел стать историком, а стал этим… менеджером, потому что историком не перспективно. И что за жизнь у тебя будет?

— Да я понимаю, — Лаури отпил из кружки. — Мне иногда кажется, — он посмотрел в неё, — что тут, в этом мире, я чувствую себя лучше, чем там. Только не говори, что я пьян. Это правда. По крайней мере, тут можно решать самому, а там за тебя решает мир, в котором ты живёшь. Не такой уж хороший мир. У вас тоже так? В Союзе?

— Не знаю, — вопрос застал меня врасплох. — Я как-то не думал об этом никогда… Знаешь, — вдруг признался я, — у меня не получилось бы стать военным. У нас не берут в училища ребят с неправильным прикусом, а у меня ещё и картавость.

— Ничего себе правила у вас! — удивился Лаури. — Правильно, наверное, у нас всех вашей армией пугают… Но из тебя, мне кажется, получился бы хороший военный.

— А из тебя? — я допил и налил себе сам.

— Да… — он задумался, потягивая вино, потом признался: — Знаешь, это, наверное, сидит в каждом мужчине… Ты умеешь петь?

Хороший вопрос. Мы говорили вроде бы связно, но я серьёзно задумался над сказанным, пока ответ не оформился в слова:

— Умею, но так себе. А что?

Вместо ответа Лаури вдруг дёрнул по-английски — и очень даже мелодичным голосом:

— Старичина Зевс обзавёлся тёлкой.Гера ни на грош в ней не видит толка!— Знаю я, зачем муженьку телица!Не хочу ни с кем первенством делиться!За здоровье Зевса, за любовь к животным!Как ни клялся шалопут:Все, мол, в фермеры идут, —Был супругою он вздут —Урок наглядный вот вам!

Я засмеялся, отхлёбывая из кружки. Лаури подмигнул мне:

— Юный Адонис славился немало:Всё же кой-чего парню не хватало;Афродита зря бёдрами вертела —Не расшевелить импотента тело!Спи спокойно, малый — заслужил ты вышку!Вепря подстрелить не смог —И клыки вонзились в бок…Эх, какую ж ты, пенёк,Проморгал малышку!Полюбил кентавр даму-лапифянку:Заманить хотел на тихую полянку.Шлюшка же ему (охай или ахай)Фыркнула в ответ: — А пошёл ты на х…й!

— Ну, дальше там уже полный мат, — оборвал он себя. — Давай ещё выпьем.

Мы выпили ещё и опять разлили… Лаури откинулся на массивную спинку стула, а я попросил:

— Слушай, спой опять, а?

— Ладно, — он не стал ломаться. Несколько мгновений смотрел в стол, потом поднял на меня потемневшие внимательные глаза:

— Пусть в кубках пенится вино,забудьте о былом.Пусть будет то, что суждено нам на пути земном.

Забудьте кров, забудьте дом и тот зелёный холм,где навсегда уже вдвоём уснули мать с отцом.

Забудьте мир, забудьте сон без страха и тревог.Забудьте колокольный звон и из трубы дымок…

Танюшка проснулась от того, что кто-то шуршал занавесью у входа и время от времени страшным голосом взрёвывал по-немецки:

— Русланд! Дойчланд! — дикий хрип: —

Унд зиганд!

Русланд! Дойчланд!

Ди коммен цверден

Йе эррбанд! — или что-то вроде этого. Танюшка вскочила, схватив из перевязи охотничий кинжал. Чиркнула одной рукой «зажигалку», выбивая искру на фитиль — лампа загорелась.

Олега не было. Точнее — не совсем не было. Его не было в постели. Зато у входа он очень даже был.

Олег сражался с занавеской, пытаясь её наконец-то обойти, но путался в ней, как в лабиринте. Куда бы он не совался, в руках у него обязательно оказывался не тот, так другой край. Впрочем, Олега это, кажется, ничуть не смущало — он не выглядел рассерженным, а вполне энергично орал что-то на псевдонемецком, снова и снова повторяясь. Кроме того, он то и дело за эту занавеску цеплялся, как за последнюю надежду и вроде бы падал.

— Олег, ты чего? — сердито и удивлённо спросила Танюшка, бросая кинжал в ножны. — Рехнулся, что ли?

Олег осекся и, завозившись интенсивней, выпал в комнату — но не упал, вцепившись в кровать и пытаясь увидеть Татьяну, однако явно её не различая.

— Да ты же… — Танюшка вгляделась и обалдело ахнула: — Да ты же совсем пьяный!

— Ни-ка-да, — убеждённо сказал Олег и, потянувшись в пространство, рухнул на кровать ничком. Больше он ни одного движения не сделал — остался лежать, разбросав руки и ноги и громко дыша в меховое одеяло открытым ртом.

— Напился, — растерянно повторила Танюшка. Ей внезапно стало смешно — по-настоящему, не от нервов. — Ёлки-палки, да как напился! В сиську напился…

Хихикая, она обошла кровать и, перевалив Олега на спину, придержала его мотнувшуюся руку — чтобы не ударилась о край кровати.