Прошедшие войны - Канта Ибрагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже, когда Цанка провожал девушку домой, Мадлена беспорядочно говорила:
— А что, этот Басов действительно в горкоме партии работает? Какая у них квартира! А мебель!.. А тебя они любят… А эта мымра — как ее — Алла Николаевна — она по-моему ревнует тебя. Как она смотрела. А ты видел, как у них расставлена мебель? Просто колхоз. А ковер на полу? Нет чтобы повесить его на стену… А ты видел, как расставлена посуда в серванте? Просто уродство. Никакого вкуса… Ой, мне бы такую квартиру, я бы из нее конфету сделала… А у тебя в твоем Чиили — двухкомнатная квартира? Со всеми удобствами? И ты там один живешь?
Цанка только кивал головой.
— Это хоть город — Чиили? продолжала болтать Мадлена. — А там хоть театр кино — есть? А филармония? Ну, деревня. И ты там собираешься жить… Я думаю, что такой работник, как Басов, все может решить. Я имею в виду переезд в Алма-Ату, работу, квартиру и прочее… Тем более, что видно как они любят тебя… И чем ты их покорил? Наверное своими голубыми глазами. Ты умеешь их "строить"… А торт какой был? Просто безвкусица. Ты знаешь как я готовлю? Это моя слабость…
На следующее утро во время завтрака Алла Николаевна была строгой, даже злой.
— Ну успокойся, перестань, — гладил по руке ее супруг.
— Нет, не могу, — не выдержала женщина, — я ему как мать… Цанка, молчать не могу — она тебе не пара. Красивая кукла. Да, внешне красивая, а так пустышка, если не хуже.
— Ну, перестань, не говори так. Она еще молодая, — сглаживал обстановку Альфред Михайлович.
— Какая молодая? Ей тридцатый год. Она повидала жизнь. Я чувствую по-женски, она тебя не стоит, тебе нужна серьезная женщина, а не эта размазня, взбалмошная красотка…
Однако Цанка Басову не слушал, его сознание и все существование дышало и жило другим. Накануне вечером, провожая Мадлену, он не выдержал и решительно обнял ее, пытался целовать. Девушка отчаянно сопротивлялась, но он успел осознать молодость и гибкость ее упругого, рельефного тела, дурманящую злачность ее алых губ.
Вечером Цанка уехал, его на вокзале провожали Мадлена, ее мать и дочь. Глядя на них, он почему-то вспомнил Аллу Николаевну и подумал: "Старая дура". Он радовался, восторгался в душе, весь сиял. Вечер был теплый, спокойный. На крыше вокзала гоготали голуби, в сварах кружились воробьи. Небо было чистое голубое, высокое. Только далеко на западе в лучах заходящего солнца алым пламенем зардели редкие облака. В воздухе пахло пылью, вокзальной копотью и ранней оттепелью. Наступала весна. Это новая жизнь, новое поколение, новые чувства. Цанка махнул из окна рукой провожающим. Бабушка и внучка ответили ему тем же, и только Мадлена в смущении опустила лицо, искоса бросала печальный взгляд, пыталась скрыть выступившую слезу. "Какая прелесть! — подумал он в очередной раз, — как я смогу без нее жить?" Поезд прогудел, медленно тронулся.
…Через несколько дней Арачаев с сослуживцами сидел во дворе водхоза, курили. Вдруг мимо них, свирепо мурлыча, не видя ничего, прошел облезлый, немолодой, весь истерзанный в боях мартовский кот.
— Ты смотри, а этот еле ползет, а туда же, — подшутил кто-то.
Все хором захохотали. Смеялся и Цанка.
* * *Стремительно наступила весна. С марта по июль месяцы были самыми напряженными в работе водхоза. Практически круглые сутки Цанка пропадал на работе. К тому же в это самое время заболел пневмонией и слег в больницу Саренбаев. Нагрузка на Арачаева возросла вдвойне. Весь день он ездил по каналам и шлюзам, а ночами занимался документацией.
Переписка с любимой стала вялой — не хватало времени и сил. В одном письме Мадлена просила слезно Цанка приехать в Алма-Ату, говорила, что тоскует и не верит в искренность его слов. Вслед за этим неожиданно получил письмо от Бакарова, военный друг сообщал, что Басов значительно помог ему и многим чеченцам в новом трудоустройстве и с жильем. В конце письма Далхад писал: "Я слышал, что у тебя серьезные намерения к Исходжаевой. Смотри, не связывайся, у них дурная репутация, нехорошее поведение, да и имена у них — и не русские, и не чеченские, и не казахские, а хрен знает какие. Подстать именам и манеры… Короче — сторонись их". От этих строк сердце Арачаева тревожно ёкнуло, но в следующее мгновение он подумал: "А, проделки Аллы Николаевны", и с облегчением вздохнул. Однако какой-то червь в памяти остался.
После этого он начал писать Мадлене почему-то еще реже, и послания его совсем укоротились и стали носить форму ритуальной отписки. Молодая певица оскорбилась, последовала гневная реакция. Цанка спокойно выдержал этот напор и даже не ответил. Тогда случилось совсем неожиданное — он получил телеграмму следующего содержания: "11 мая выезжаем 191 поездом Кзыл-Орду родственникам. Проездом будем Чиили. Вагон 9. Встречай. Мадлена".
Ранним утром Цанка стоял на перроне. Поезд опаздывал. Он нервничал, его к девяти утра вызвали в исполком с докладом. Наконец поезд прибыл, женщины вышли, они поразили весь вокзал своим столичным нарядом, багажом.
— А зачем чемоданы выносите? — удивился Арачаев. — Ведь скоро поезд тронется.
— А мы решили у тебя денек-другой погостить. Ведь ты нас приглашал, — ехидно улыбалась тонкими губами Милана.
— Но ведь вы в Кзыл-Орду едете?
— Ну если ты против гостей, то мы поедем дальше, — насупилась мать Мадлены.
— Нет, нет, я очень рад, — с натугой улыбался Цанка. — А где дочь?
— Ее отняли родственники отца, — вела диалог мамаша. — Мадлену жалко, извелась вся… Посмотри на нее — как она похудела, совсем осунулась… Да и ты хорош — пишешь всякую дребедень… Ну ладно, куда идти? Мы так устали, такой грязный поезд, а останавливается у каждого столба.
Дома у Цанка был холостяцкий бардак, все было неухожено, грязно. Он никак не ожидал, что гости к нему приедут, думал, что увидятся на вокзале и поедут дальше.
— Проходите, проходите, — говорил он женщинам, войдя вперед них в квартиру с парой больших чемоданов в руках. — Так, располагайтесь… Это кухня, вот санузел… Я не убрался, все некогда, работы много… Я на столе оставлю деньги, купите, пожалуйста, на базаре и в магазине продукты, а я должен ехать в исполком… Я опаздываю.
Его в коридоре провожала Мадлена, она преданно смотрела в его глаза.
— Ты не задержишься? — печально спросила она и чуть дотронулась до его рукава, слегка погладила, в ее глазах были преданность и любовь.
— Не знаю… Но до вечера вряд ли освобожусь… Ты извини, — на ходу отвечал ей Цанка, и знакомые амурные чувства вновь вернулись в его озабоченную службой голову.
Освободился он от работы только в десятом часу. Весь день у него ничего не получалось, провалил доклад в исполкоме, потом переругался в районном ЦСУ, затем дергал за шиворот пьяного тракториста, сбившего ворота в контору, после обеда разносил руководителей подразделений на планерке. После работы заехал проведать Саренбаева в больницу. Там его настигла дежурная по водхозу — оказывается приехали ревизоры из области. Вернулся обратно в контору, устроил контролеров в гостиницу, выпил с ними положенный литр… Были еще неотложные дела, но Цанка все бросил, помчался домой.
Квартира его блестела, пахло духами, вкусной едой, женщинами. Втроем долго сидели на кухне, ужинали. Цанка выпил два стакана водки, налитые Миланой, после этого часто икал.
— Ну хватит, мама, больше не наливай ему, — говорила озабоченно Мадлена. — Ему много нельзя… Да и вообще он не пьет.
— Да, я непьющий, — говорил заплетающимся языком Арачаев.
— А это квартира твоя собственная или служебная? — интересовалась мамаша, оглядывая потолок.
— Служебная.
— А нельзя ее оформить в собственность?
— Все мо-о-ожно.
— А почему не делаешь?
— Да-а-а, в-всё н-некогда.
— Я думаю, что ее можно будет обменять на однокомнатную или в крайнем случае на комнату в коммуналке в Алма-Ате?
Цанка молчал, он страшно устал, был пьян и хотел спать.
— Да, конечно, — вместо него ответила Мадлена.
— А Басов еще поддерживает с тобой отношения?
— Да, — мотнул головой Цанка, — он мне — родной.
— А ты им?
— Тоже.
— Ну иди спать, завтра еще поговорим, — ласково командовала мать Мадлены.
На следующий день было примерно то же. А еще через день наступила суббота, и Цанка в обед вырвался домой. Как только он зашел, Милана засуетилась.
— Я пойду прогуляюсь, на базар схожу, на почте у меня дела. К вечеру вернусь, — хлопнула за ней дверь.
Цанка долго умывался, потом зашел на кухню. Сто был изысканно для Чиили накрыт, вкусно пахло, у него разыгрался аппетит.
— Давай, Мадлена, пообедаем, — предложил он девушке.
— Нет, нет, мы только что пообедали, ты ешь, садись.
— А что она ушла? — удивился хозяин отсутствию Миланы.
— Да она очень устала… Решила прогуляться, в магазин, на базар сходить… Кстати, она говорит, что ты очень порядочный и добрый человек… Ну садись, а то остынет.