Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

Кстати, у нас в библиотеке я очень любил брать выпуски «Рыболова–спортсмена». Ты только представь — вечер, ротное помещение на сто коек, отношения между кадетами всякие. Иногда так домой захочется, аж слезы из глаз. А слез показывать нельзя. Уйдешь в учебный класс, там хоть и холодно, и полы асфальтовые, а в углу печка, спрячусь за нее и сижу, читаю, пока дневальный не выгонит…

Лицо Сергея приобрело мечтательное и одновременно грустное выражение.

— Как сейчас помню, один писатель, Солоухин, кажется, про зимнюю рыбалку писал. Здорово. У него там зима, ночь и метель, и у меня так же. Окна высокие, за ними площадь пустая, необъятная, огоньки центральной улицы, Воронцовской, едва–едва за пургой виднеются…

А, да ладно об этом. Я все к чему веду — Чекменев хочет, чтобы мы с тобой снова в тот мир, что я краем увидел, сходили. Если он вправду есть, узнать, как его в военных целях использовать можно.

— Неужто можно? — удивился Ляхов.

— Князь думает, что да.

И пересказал Вадиму то, что услышал от Чекменева.

— Интересно, — привычно усмехнулся Ляхов. — Начальство у нас хорошее, с фантазией. Что ж сделаешь, придется попробовать. Мне, кстати, и самому туда заглянуть интересно было бы. Так, все же, — вернулся он к предыдущей теме, — как нам быть с тем, что мы где–то там имеем своих двойников или вообще только там и живем, а здесь — ну, я даже и не знаю!

Вадим на самом деле не знал, трогает ли его означенный факт, точнее — гипотеза. В принципе интересно, но и не более.

До тех пор, пока ты еще в силах ощущать себя собой.

Когда перестанешь, искренне уверуешь в нечто другое, это уже будет шизофрения.

Примерно так он и сказал. Успокаивая товарища и себя, наверное.

— Смотри, Серега, как ты свое детство хорошо помнишь. Я тоже, пусть оно у меня и потеплее было. А можно вообразить, чтобы в какой–то иной жизни мы с тобой тоже параллельно сосуществовали и волей Маштакова ли, других высших сил здесь оказались в аналогичных ролях и качестве. Невозможно ведь такое представить?

Тарханов согласился, что да, пусть не невозможно, но крайне маловероятно.

— Значит, погребли обратно. Девушки ждут. И костер, смотри, как здорово распалили…

Вернувшись, поставили варить уху над костром в чугунном казане.

И даже успели ее сварить и начать есть, дуя на ложки и вдыхая чудесный аромат.

Тут и загудел вызов рации дальнего действия в машине.

Достал–таки их Чекменев. На данный момент — действительно достал. В обоих смыслах.

Вадим с интересом наблюдал, как Тарханов, впитавший субординацию с первыми ложками корпусного борща, говорил с генералом, с огромным трудом удерживаясь в рамках.

Нет, ну на самом деле, в кои веки выбрался за город с девушкой, которой буквально только что сделал предложение, и на тебе!

Ляхов подмигнул одновременно Татьяне и Майе, слушая, как Сергей говорит в гарнитуру звенящим голосом:

— Но мы ведь договорились! Я же в отпуске, в конце концов. Я от вас за двести километров, и вообще еще Александр Третий говорил, что Европа может подождать, пока русский царь ловит рыбу!..

Тарханов, наверное, чтобы иметь возможность оправдаться перед Татьяной, перекинул тумблер с наушников на громкую трансляцию. И все услышали голос Чекменева.

Тот словно даже извинялся.

— Сергей, не нервничай так уж. Я не настаиваю. Но ты же все равно сегодня собирался возвращаться. Вот и приедешь. Ну ты не спеши, отдыхай, а я буду на базе. В домике Бубнова. Поверь, твои права я уважаю. Доктор с тобой? Вот оба и заскочите, когда вернетесь. Дел–то всего на полчасика. Просто поговорить надо. Да, на ту самую тему.

По тому, как, прервав связь, Сергей бросил на сиденье наушники, Ляхов уловил степень его раздражения. Но подслащивать пилюлю не захотел.

— Ага, как я и говорил, на минуточку, на полчасика, — злорадно сказал он. — Я бы его точно послал. Если не война и не всеобщая мобилизация, видал я их, господ командиров!

У Тарханова так не получалось. Разница между врачом, пусть и военным, и военным–профессионалом. Тем более сейчас — заместителем начальника управления.

Хотя Ляхов демонстративно не торопясь варил уху, разливал по тарелкам ее и по стаканам — сопутствующие напитки, как мог затягивал мероприятие, все равно отдых был испорчен. Не позвони Чекменев, они, может быть, и раньше бы собрались, но — добровольно.

А тут ешь, пьешь, разговариваешь с девушками, а у тебя словно за спиной стоят и понукают.

Доели, но почти уже не пили, помыли посуду, поехали.

По дороге Ляхов, поддержанный Майей, настоял — заезжаем к Чекменеву все вместе, пусть видит, что мы заняты.

Ты с ним говори, а девушки в машине будут ждать немым укором. Быстрее отпустит, поскольку ничего серьезного у него нет, уверен. И спокойно поедем продолжать ко мне…

— Нет, ко мне, — возразила Майя. — У меня и просторнее, и готовить ничего не придется, все есть.

На том и сошлись.

Глава тринадцатая

Чекменев ждал их не там, где рассчитывали Ляхов с Тархановым, а в одном из последних домиков в ряду офицерских коттеджей, стоявшем почти вплотную с окружающей территорию базы оградой.

Над трехметровым бетонным забором с колючей проволокой поверху нависали громадные, уходящие в небо ели с почти черной от старости хвоей. Их лапы кое–где заходили внутрь охраняемой территории, и Вадим удивился, отчего вдруг такая беспечность.

Враг ведь может, используя деревья, почти беспрепятственно проникнуть на базу или с вершины любой ели взять под обстрел чуть ли не каждый дом и любую дорожку.

Так он и спросил Тарханова, на что тот ответил примерно в том смысле:

— Не считай простых людей глупее себя. Мы не все еще книжки на свете прочитали, а вот сделать по ту сторону елок запретку и еще одно заграждение из проволоки в три кола сообразили.

«Выходит, Сергей все ж таки обиделся, — посетовал Ляхов. — А с чего? Ну, не удержал я удивления, что не всего Джека Лондона он в детстве прочел, так и что? Я тоже устав гарнизонной и караульной службы наизусть не знаю, и знать не хочу, но ведь не комплексую же…»

От ближайшего соседнего дома коттедж отделяла рощица молоденьких, нежно–зеленых сосенок. Почти прозрачная, но от случайных посторонних взглядов все же защищавшая. Хотя откуда здесь возьмутся посторонние взгляды?

Подъехали, поставили машину рядом с беседкой.

— Не скучайте, девчата. Постараемся сократить визит до минимума, — еще раз пообещал Ляхов Майе.

— За нас не беспокойтесь, найдем чем заняться.

В этом Вадим не сомневался.

Недавно познакомившиеся женщины, да еще оказавшиеся в роли подруг близких друзей, всегда найдут о чем поболтать. Как бы и останавливать не пришлось.

В просторной гостиной первого этажа, примыкавшей к застекленной веранде, Тарханов с Ляховым увидели не только генерала Чекменева, но и Розенцвейга.

Майор был хорош.

Будто на одесскую свадьбу собрался. В апельсинового цвета летнем костюме, таких же мокасинах, на шее шелковый пестрый платок вместо галстука, изящно подстриженные волосы, и даже тонкие усики у него вдруг появились.

«Какую же теперь он собрался играть роль?» — подумал Сергей, простившийся с израильтянином две недели назад. Тогда он выглядел куда более пристойно и сообразно своему возрасту и положению. Но удивляться не стал. Просто кивнул.

А в уголке скромно пристроился на диванчике вдобавок и господин Маштаков, которому вроде бы полагалось находиться в почетном заключении в Кремле.

Не так много времени прошло после их с Тархановым первой и последней встречи, а он как–то посвежел, вроде бы даже располнел, и вид имел вполне уверенный в себе.

«Что значит — страх исчез, зато чувство приближенности к высокой власти появилось», — усмехнулся про себя Сергей. Однако его здесь присутствие заведомо говорило о том, что Чекменев их обманул.

Понятно, по радио всего не скажешь, тем более — в предвоенный фактически период, когда враги следят друг за другом, как ковбои, уже расставившие ладони над торчащими из кобур рукоятками кольтов.

Но тем не менее…

На обеденном столе, выдвинутом на середину комнаты, громоздились приборы, отдаленно похожие на те, что Тарханов видел у Маштакова в Пятигорске.

Поздоровались. Сергей спокойно, а Вадим с двусмысленной улыбочкой. Обращенной к Чекменеву.

С Розенцвейгом он не виделся еще с Хайфы, оснований предъявлять ему претензии не имел, пожал руку совершенно искренне.

— Какими судьбами, Григорий Львович! Вот уж не рассчитывал в ближайшее время…

— Судьба, Вадим Петрович, только судьба. Однако — по–прежнему рад!

— Ну, тут все старые знакомые, только вот вы еще с одним нашим коллегой не встречались. А он тоже отношение имеет… — Чекменев представил профессора и Ляхова друг другу. Без чинов и должностей, только по именам–отчествам.