Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Мистер Пикквик не мог более вынести этого зрелища и ушел в свою спальню.

Хотя смотрительская комната, не представлявшая ни малейших удобств в отношении мебели и убранства, была в тысячу раз хуже какого-нибудь лазарета в провинциальной тюрьме, однако ж в настоящем случае она имела, по крайней мере, то неоспоримое достоинство, что в ней не было ни одной живой души, кроме самого мистера Пикквика. Он сел в ногах своей маленькой железной постели и от нечего делать принялся размышлять, сколько тюремный смотритель выручает в год от сдачи в наймы этой грязной комнаты. Рассчитав по пальцам с математической верностью, что этот апартамент равен по своей годовой цене выручке квартирных денег за целую улицу в каком-нибудь лондонском предместье, мистер Пикквик углубился в размышление, по каким побуждениям грязная муха, ползущая по его панталонам, вздумала забраться в эту душную тюрьму, в то время когда пред ней был выбор самой живописной местности в необозримом воздушном пространстве. Переходя от одного суждения к другому, он пришел мало-помалу к неотразимому заключению, что вышеозначенная муха спятила с ума. Остановившись на этом умозаключении, он начал сознавать с достаточной ясностью, что его сильно клонит ко сну. Мистер Пикквик вынул из кармана свою ночную ермолку с кисточками, надел ее на голову, разделся, лег и тотчас же уснул.

— Браво, браво! Отмахни еще коленцо… раз, два, три — браво, Зефир, браво! Будь я проклят, если ты не рожден для сцены. Раз, два, три. Ура!

Эти энергичные восклицания, произнесенные громогласно и сопровождавшиеся весьма неосторожным смехом, пробудили мистера Пикквика от той вереницы грез, которая успевает пронестись над спящим за полчаса, хотя он воображает, что вращается в этой фантастической сфере уже три или четыре недели.

Лишь только замолк этот голос, в комнате послышалась такая страшная возня, что даже стекла задребезжали в своих рамах и постели задрожали. Мистер Пикквик вскочил и несколько минут смотрел с безмолвным изумлением на сцену, открывшуюся перед его глазами.

На полу посреди комнаты какой-то мужчина в длинном зеленом сюртуке, широких панталонах и серых бумажных чулках выделывал вприсядку замысловатые па национальной матросской пляски, представляя карикатурные образчики грациозности и легкости в движениях, которые были на самом деле столь же нелепы, как его костюм. Другой мужчина, очевидно пьяный, сидел на своей койке на корточках между двумя простынями и употреблял тщетные усилия припомнить мелодию какой-то комической песни; между тем, третий молодец, сидевший также на постели, апплодировал обоим своим товарищам с видом знатока и поощрял их громогласными восклицаниями, пробудившими мистера Пикквика от сна.

Этот последний джентльмен принадлежал к разряду тех удивительных молодцов, которых личность вполне может обнаруживаться только в этих странных местах. В несовершенном виде их можно временами встречать в трактирах и на постоялых дворах; но полного и самого роскошного расцвета они достигают только в этих искусственных теплицах, устроенных, по-видимому, нарочно для их комфорта.

Это был высокий и дюжий молодчина с оливковым цветом лица, длинными черными волосами и густыми косматыми бакенбардами, ниспадавшими до подбородка. Галстука на шее у него не было, так как он играл весь день в ракетки, и через открытый воротник его рубашки виднелись густые волосы, которыми обросла его грудь. На голове он носил бумажный французский колпак, один из тех, которые продаются на толкучем рынке по восемнадцати пенсов за штуку. Колпак украшался длинными арлекинскими кисточками, чудно гармонировавшими с бумазейной курткой этого джентльмена. Его толстые и длинные ноги затягивались в оксфордские панталоны. Штиблеты без пяток и грязные белые чулки довершали весь туалет. Подтяжек на нем не было, и казалось, ни одна пуговица не сходилась с петлей. Во всей этой фигуре, чрезвычайно дерзкой и нахальной, отражался какой-то особенный род совершенно оригинального молодечества, неподражаемого и неуловимого в своих оттенках.

И этот молодец первый обратил на себя внимание мистера Пикквика. Он лукаво подмигнул Зефиру и с комической важностью просил его не разбудить почтенного старика.

— Да уж старичок, кажется, проснулся, бог с ним! — сказал Зефир, делая крутой поворот налево кругом. — Здравствуйте, сэр! Мое вам глубокое почтение, мистер Шекспир. Здорова ли ваша бабушка? Как поживают Мери и Сара? В каком положении ваша прелестная супруга? Примите на себя труд завернуть к ним мой поклон в первый пакет, который вы благоизволите отправить домой. Я бы и сам не прочь отправить к ним свое наиглубочайшее, только оно, знаете, сэр, боюсь, что экипаж мой не довезет… колеса изломаются, сэр.

— Зачем ты беспокоишь маститого старца всеми этими учтивостями, Зефир? — сказал шутливым тоном джентльмен в бумазейной куртке. — Разве ты не видишь, что ему хочется выпить? Спроси-ка лучше, что он изволит кушать?

— Ах, да, ведь вот оно, совсем из ума вышло, — отвечал Зефир. — Прошу извинить, сэр. Чего вам угодно выкушать с нами? Портвейну, сэр, или хересу, как вы думаете? Элю, по моему мнению, было бы всего лучше, или, может быть, вы предпочитаете портер? Позвольте мне удостоиться счастья повесить вашу ермолку, сэр.

С этими словами Зефир быстро сорвал ермолку с головы мистера Пикквика и в одно мгновение ока нахлобучил ее на глаза пьяного джентльмена, который все еще продолжал мурлыкать комическую песню на самый печальный лад, воображая, вероятно, что он увеселяет многочисленную публику.

Схватить насильным образом ермолку с чужой головы и нахлобучить ее на глаза неизвестного джентльмена грязной наружности — подвиг, конечно, чрезвычайно остроумный сам по себе, но тем не менее в практическом отношении шутки этого рода крайне неудобны: так, по крайней мере, смотрел на это дело мистер Пикквик. Не говоря дурного слова, он диким вепрем выскочил из постели, мгновенно поразил Зефира в грудь, оттолкнул его к стене, и затем, овладев ермолкой, стал в оборонительное положение посреди комнаты.

— Ну, черт вас побери! — сказал мистер Пикквик, задыхаясь от досады и внутреннего волнения. — Двое на одного, ну, выходите!

И, сделав этот бесстрашный вызов, достойный джентльмен начал размахивать своими сжатыми кулаками таким образом, что антагонисты его должны были увидеть в нем одного из самых опытных боксеров.

Было ли то обнаружение необыкновенной храбрости со стороны мистера Пикквика, или многосложный и хитрый способ, употребленный им для того, чтоб выюркнуть из постели и наброситься всей массой на джентльмена, выплясывавшего матросский танец, только противники его остолбенели и обомлели. Мистер Пикквик был почти убежден, что в эту ночь произойдет убийство в стенах Флита; но предчувствие его не оправдалось. Зефир и товарищ его с бумазейной куртке простояли несколько минут в безмолвном изумлении, вытаращив глаза друг на друга, и, наконец, разразились громовыми залпами неистового и дикого смеха.

— Ай же да козырь! Вот это по-нашенски, старик! Люблю дружка за смелый обычай, — сказал Зефир. — Прыгайте опять в постель, не то как раз схватите ломоту в поясницу: пол дьявольски холодный. Надеюсь, между нами не будет затаенной вражды? — заключил великодушный джентльмен, протягивая свою огромную лапу с желтыми пальцами, весьма похожими на те, которые парят иногда над дверью перчаточного магазина.

— Конечно, не будет, — сказал мистер Пикквик с большой поспешностью.

Теперь, когда прошел первый пыл гнева, великий человек почувствовал, что кровь начинает мало-помалу холодеть в его потрясенном организме.

— Удостоите ли вы меня чести познакомиться с вами, сэр? — сказал джентльмен в бумазейной куртке, протягивая свою правую руку.

— С большим удовольствием, сэр, — отвечал мистер Пикквик.

Последовало продолжительное и торжественное рукопожатие.

— Имя мое Смангль, сэр, — сказал бумазейный джентльмен.

— О! — сказал мистер Пикквик, усаживаясь опять на своей постели.

— A меня зовут Мивинс, — сказал джентльмен в грязных чулках.

— Очень рад слышать это, — отвечал мистер Пикквик.

— Гм! — прокашлянул мистер Смангль.

— Что вы сказали, сэр? — спросил мистер Пикквик.

— Нет, сэр, я ничего не сказал, — отвечал мистер Смангль.

— Стало быть, мне так послышалось?

— Стало быть.

Все это было очень мило и деликатно, и чтобы утвердить новое знакомство на дружественном основании, мистер Смангль принялся в сильных выражениях уверять мистера Пикквика, что он почувствовал к нему глубочайшее уважение с первого взгляда.

— Вы попали сюда через ловушку, сэр? — спросил мистер Смангль.

— Через что? — сказал мистер Пикквик.

— Через ловушку?

— Извините, я вас не понимаю.

— Ну, как не понимать? — возразил мистер Смангль. — Через ту ловушку, что стоит на Португальской улице23.