Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Чарльз Диккенс

— Мы начнем с самого начала и посмотрим сперва вот это, сэр, если вам угодно.

Председатель взглянул на записку холодно, с улыбкой, явно не одобрявшей медлительную и методическую повадку своего соглядатая. Но не прочел он и десятка строчек, как выражение его лица начало изменяться, и по мере того как он читал ее, оно становилось все более сосредоточенным и серьезным.

— Номер два, — сказал мистер Неджет, подавая ему вторую записку и отбирая первую. — Прочтите номер два, сэр, будьте любезны. Чем дальше, тем оно становится любопытнее.

Тигг Монтегю откинулся на спинку стула и устремил на своего агента взгляд, полный такого остолбенелого изумления, смешанного с испугом, что мистер Неджет счел нужным еще раз повторить свою просьбу, уже высказанную дважды, для того чтобы привлечь его внимание. Намек подействовал, и мистер Монтегю прочел записку номер два, а потом и номер три, и номер четыре, и номер пять, и так далее, по порядку.

Все эти записки были написаны почерком мистера Неджета и, по-видимому, продолжали одна другую, набросанные кое-как на изнанке старых конвертов, да и вообще на любом клочке бумаги, какой подвертывался под руку. Это были крупные, небрежные каракули, малопривлекательные по внешнему виду, зато содержание их было весьма важно, насколько можно было судить по лицу председателя.

Тайное удовлетворение мистера Неджета все возрастало, по мере того как увеличивалось волнение Монтегю. Сначала мистер Неджет сидел, низко опустив очки на нос, и, глядя поверх очков на своего патрона, тревожно потирал руки, Немного погодя он изменил свою позу на более свободную и на досуге спокойно читал следующий документ, держа его наготове, словно теперь ему достаточно было лишь время от времени поглядывать на своего патрона и не оставалось больше никаких причин тревожиться и сомневаться. И, наконец, он встал и подошел к окну, где и стоял с торжествующим видом, пока Тигг Монтегю не кончил чтения.

— И это последняя, мистер Неджет?

— Да, сэр, это последняя.

— Вы удивительный человек, мистер Неджет!

— Я думаю, что ошибки тут быть не может, — возразил тот, собирая свои бумажки. — Это стоило хлопот, сэр.

— Хлопоты будут как следует вознаграждены, мистер Неджет. — Неджет поклонился. — Пахнет паленым гораздо больше, чем я ожидал, мистер Неджет. Могу поздравить себя с тем, что вы такой ловкач по части всяких тайн.

— О, без тайны мне никакое дело не интересно, — ответил Неджет, завязывая тесемкой записную книжку и пряча ее в карман. — У меня пропадает почти всякое удовольствие, когда я открываю тайну даже вам.

— Неоценимая черта характера, — возразил Тигг. — Великий дар для джентльмена вашей профессии, мистер Неджет. Гораздо лучше, нежели осторожность, хотя и этим качеством вы обладаете в выдающейся степени. Мне кажется, я слышал стук. Будьте любезны, выгляните в окно и скажите мне, не стоит ли кто-нибудь у дверей?

Мистер Неджет тихонько поднял окно и осторожно выглянул на улицу, словно оттуда в любую минуту можно было ожидать сильного ружейного залпа. Убрав голову из окна с такими же предосторожностями, он сообщил, не меняя ни голоса, ни манеры:

— Мистер Джонас Чезлвит!

— Я так и полагал, — отозвался Тигг.

— Мне уйти?

— Я думаю, что это будто лучше. Хотя погодите! Нет, останьтесь, пожалуйста, здесь, мистер Неджет.

Удивительно, как Монтегю Тигг побледнел и встревожился в одно мгновение. Неизвестно, чему следовало это приписать. Его взгляд задержался на бритве, — но при чем тут бритва?

Доложили о мистере Чезлвите.

— Впустите его сейчас же, Неджет. Не оставляйте меня наедине с ним — смотрите, не оставляйте! Клянусь богом! — прибавил он про себя, понизив голос. — Почем знать, что может случиться?

С этими словами он поспешно схватил головные щетки и начал приглаживать себе волосы, как будто его туалет и не прерывался. Мистер Неджет удалился к камину, где разведен был небольшой огонь для нагревания щипцов, и, воспользовавшись удобным случаем просушить носовой платок, не теряя времени, вытащил его из кармана. Так он и стоял в течение всего разговора, держа платок перед огнем и только изредка оглядываясь через плечо.

— Дорогой мой Чезлвит! — воскликнул Монтегю при появлении Джонаса. — Вы поднимаетесь с жаворонками. Хотя вы ложитесь в постель с соловьями, зато поднимаетесь с жаворонками. У вас сверхчеловеческая энергия, дорогой Чезлвит!

— Ей-богу, — с угрюмым и скучающим видом ответил Джонас, усаживаясь на стул, — я бы рад был не подниматься с жаворонками. Но у меня чуткий сон, и уж лучше рано встать, чем валяться в постели, считая, как заунывно бьют часы на колокольнях.

— Чуткий сон? — воскликнул его друг. — Ну, а что такое чуткий сон? Я часто слыхал это выражение, но, честное слово, не имею ни малейшего понятия, что это такое.

— Эй! — сказал Джонас. — Это еще кто? А, этот — как его там, — и вид у него такой же, как всегда, будто ему хочется заползти в щель.

— Ха-ха! Не сомневаюсь, что так оно и есть.

— Ну, я полагаю, он здесь не нужен, — сказал Джонас. — Он может уйти, верно?

— Пусть его останется, пусть останется! — сказал Тигг. — Это все равно что стол или стул. Он только что пришел с докладом и теперь дожидается приказаний. Ему велено, — сказал Тигг, повышая голос, — не терять из виду некоторых наших друзей и ни в коем случае не думать, что он с ними разделался. Он знает свое дело.

— Надо полагать, — ответил Джонас, — потому что по внешности это такое старое чучело, что хуже я просто нигде ни видывал. Боится меня, что ли?

— Мне тоже кажется, — сказал Тигг, — что он вас боится, как отравы. Неджет, дайте-ка мне это полотенце!

В полотенце ему так же не было надобности, как Джонасу не было надобности вздрагивать. Однако Неджет быстро подал полотенце и, помедлив немного, ретировался на свой прежний пост перед камином.

— Видите ли, дорогой мой, — продолжал Тигг, — вы слишком… но что с вашими губами? Как они побелели!

— Это от уксуса, — сказал Джонас. — На завтрак у меня были устрицы. Где же они побелели? — прибавил он, бормоча проклятия и оттирая губы платком. — Не думаю, чтобы они побелели.

— Как погляжу теперь, они не побелели, — ответил его друг. — Теперь они опять такие же.

— Говорите, что вы собирались сказать, — сердито крикнул Джонас, — и оставьте меня в покое! Пока я могу показать зубы, когда потребуется, — а я это отлично могу, — цвет моих губ ровно ничего не значит.

— Совершенная правда, — сказал Тигг. — Я хотел только заметить, что вы слишком проворны и ловки для нашего приятеля. Он робок, где ему справиться с таким человеком, как вы, но свои обязанности он выполняет неплохо. Совсем неплохо! Но что же это значит, когда человек спит чутко?

— Да подите вы с ним к черту! — раздраженно воскликнул Джонас.

— Нет, нет, — прервал его Тигг. — Нет. Зачем такие крайности.

— Спит чутко — это, значит, спит некрепко, — объяснил Джонас угрюмым тоном, — спит мало, и сон у него плохой, нездоровый сон.

— И видит кошмары, — сказал Тигг, — и кричит так, что слушать страшно, а когда свеча догорает ночью, мучится от страха, и прочее в том же роде. Понимаю.

Они помолчали немного. Потом заговорил Джонас:

— Теперь, когда мы покончили с бабьей болтовней, мне надо сказать вам два слова, до того как мы с вами встретимся там. Я недоволен положением дел.

— Недовольны! — воскликнул Тигг. — Деньги поступают хорошо.

— Деньги поступают неплохо, — возразил Джонас, — а вот получить их довольно трудно. Добраться до них довольно трудно. Я не имею никакой власти: все в ваших руках. Ей-богу! То у вас одно постановление, то другое постановление, то вы голосуете в качестве акционера, то в качестве директора, то у вас права по должности, то ваши личные права, то права других лиц, которых представляете опять-таки вы, а у меня и прав никаких не осталось. Все эти чужие права — мне кровная обида. Какой толк иметь голос, если тебе не дают слова сказать? Будь я немой, и то было бы не так обидно. Так вот, я этого терпеть не намерен, знаете ли.

— Да? — сказал Тигг вкрадчивым тоном.

— Да! — возразил Джонас. — Вот именно, не намерен. Если вы будете водить меня за нос по-прежнему, я вам покажу, где раки зимуют: будете рады откупиться от меня за хорошие деньги.

— Клянусь вам честью… — начал Монтегю.

— О, подите вы с вашей честью! — оборвал его Джонас, который становился тем грубее и заносчивее, чем больше ему возражали, — что, может быть, и входило в намерения мистера Монтегю. — Я хочу распоряжаться своими деньгами. Вся честь остается вам, если угодно, за это я вас к ответу не потяну. Но терпеть такое положение дел, как сейчас, я не намерен. Если вам взбредет в голову улизнуть с деньгами за границу, не знаю, как я смогу вам помешать. Нет, этак не годится. Обеды здесь были хороши, но только уж очень дорого они мне обошлись. Никуда не годится.