Рубеж - Андрей Валентинов

Отошел, обратно в кресло бухнулся.

— Узнал я, понятно, от пани Сале. Умная она, а все же баба. А баба да будет тебе ведомо, панна Загаржецка, болтлива бывает. Особливо как размякнет или в гнев впадет. Ну, размякнуть я сам ей помогал. Хе-хе!.. Ничего, мягкая становилась. А гнева да злости в ней — море целое. Знаешь ли, что кнеж ее жениха смертью казнил?

Вот даже как? Ярина только диву далась. И после этого ведьма тому кнежу служит?

Или не после? Или у пани Сало своя задумка есть? Так-так!

— Много чего она про кнежа порассказывала! Ой, много! Ну и среди прочего — такую байку сплела. Будто пращур его не просто шаблей престол взял. Заключил он завет с демоном неким. Ну, чисто Моисей на Синае!..

Вновь засветились красным огнем панские очи. Даже вперед подался — до того завелся. Ярине и самой интересно стало. И не просто интересно…

— И обещал тот демон… Гей, чего надо? Не поняла Ярина. Кому это надо? Ах да, пахолок! Подобрался тихо, теперь на ухо панское шепчет. Долго шепчет!

— Как?! Как звать, говоришь?

Вроде бы сидел только что Мацапура — а уже стоит. И не у кресла — у окна. Стоит, в стекла темные смотрит. И шабля в руке!

— Ну, веди сюда, раз пришел! Да свечей, свечей побольше! Поразилась Ярина. Или от кнежа гонец? Или сам кнеж Сагорский пожаловал? Тогда отчего один?

А вот и свечи! Что-то Мацапура с лица спал! Вот уж не думала она Дикого Пана таким увидеть!

— Сидишь, Ярина Логиновна? Ну, сиди, не вставай. Чтоб падать не пришлось!

Шаги… Вошел! Нет, это всего лишь давешний пахолок.

— Господин Теодор Еноша к господину наместнику Медного Венца!

Услышала — не поняла сперва. Теодор Еноша? Ено…

Хведир!!!

— То добрый вечер панству! Вначале узнала окуляры. Потом…

— Хведир!

Не закричала — прошептала. Услышал бурсак, улыбнулся:

Добрый вечер, Ярина Логиновна! И вам добрый вечер, пан Станислав!

Поглядела панна сотникова на потолок — не падает. На пол не — проваливается. На пана Мацапуру…

— То… То и вам добрый, пан писарь сотенный! В иной миг бы и засмеялась. Знатно глаза вытаращил, пан моцный! Ровно сом на вертеле!

— Я… Я мешать не буду. Мне только вызов передать зацному пану. Полез за пазуху, грамотку достал. Мятую.

— То пана Мацапуру-Коложанского в Полтаву кличут. Ведено пану на суд явиться.

Белым стал Мацапура — словно мелом натерли.

— А обвинения моцному пану Станиславу будут такие. Первое — ребелия, сиречь бунт супротив власти державной. Второе — невинных христиан убиение, равно как иное мучительство. Третье…

Был Дикий Пан белым — зеленым сделался. Ярина же ушам своим не верила. Что же это такое? Или пан бурсак решил, что они в Валках?

— …Третье — чернокнижие, сиречь магия, бесов вызывание, а такоже иное чаклунство упыриное…

— Да ты!.. Да как ты!.. Или разума лишился, хлопче? Качнулся свечной огонь от Мацапуриного крика.

— Ах ты, семя крапивное! На суд?! Меня?! Меня, Мацапуру-Коложанского!

— Вас, пан Станислав, — вздохнул Хведир, грамотку пряча. — Так как, поедет пан в Полтаву?

Зарычал Дикий Пан. Вскочил, сжал пальцы, что шаблю держали. Побелели пальцы, хрустнули.

— Да я!.. Ах ты, сопляк! Ах ты!..

— Ну так мы и без ласки панской обойдемся! Весело усмехнулся Хведир-Теодор, окуляры снял. Снял — Ярине подмигнул. Подмигнул, пальцами щелкнул…

…Брызнули стекла. Звякнуло. Грохнуло. Громыхнуло.

— А вот и мы! Гоп, куме, не журись, туды-сюды повернись! Хватай упыря!

— Ату волчину!

И тогда рассмеялась Ярина-Смерть. Верила! Верила! Есть Бог на свете!

…Ничего не помнила — кажется, плакала. Плакала, Хведира в обе щеки Целовала. И Мыколу. И Петра-молчуна.

— Ну, ну, Яринка, успокойся! Добре все! А скоро еще лучше станет! Очнулась, вытерла слезы.

— Хлопцы! Хлопцы!..

— Мы и есть, Ярина Логиновна!

Словно и не было ничего. Словно опять дома. Она в горнице парадной. а к ней гости завернули. Славные гости — браты Енохи. Вон Мыкола чуб за ухо заправляет, вон Хведир — никак окуляры на нос не пристроит. А вот и Петро с гаковницей…

Нет, не ходят в гости с гаковницей! Не дома она! Но как же это?

— Откуда?

Рассмеялись. Даже Петро-молчун хохотнул. Хохотнул, гаковницу с плеча снял. Добрая гаковница! И о панскую голову не разбилась!

…Ай, пан, пан мостивый! Или думал ты, что будешь кулем на полу валяться?

То-то!

— Тут, Яринка, рассказывать — ночи не хватит. Ну чего, сестренка жива?

Вздохнула Ярина, закрыла глаза. Неужто все позади? И муки, и боль, и ужас смертный? Даже не верится пока…

— Жива, хлопцы! Жива!

Юдка Душегубец

— Ты прав, Иегуда бен-Иосиф. Через Ворота можно попасть не только в иной Сосуд, но и переместиться внутри самого Сосуда. Главное — знать, как. Но ведь ты хотел спросить не об этом.

В эту ночь (вэй, тоже мне ночь!) морок уже не походил на морока. Загустел, плоти набрался.

Славный сынок у каф-Малаха. Не жалеет Имен для батьки!

Костер погас. У пустого бочонка мадеры — попоище. Пали черкасы гетьманские в Хмельницкой баталии, но пали с честью — чубами к бочке. Даже завидно!

— Я до сих пор жив, каф-Малах. Это ты попросил сотника Логина?

— Я не мог попросить. Мог лишь кое-что показать. Поэтому и опустилась его рука. Но ведь ты хочешь узнать о другом?

Смотреть на его черную личину не было сил. Пылающие узкие глаза прожигали насквозь. А ведь он — только призрак! Каков же настоящий Малах?

— Ты прав, морок! Я хотел узнать, зачем спрятанному в медальоне нужно, чтобы глупый жид Юдка нарушил заклятие?

Обидным был его смех. Всего в нем хватало — и злости, и пренебрежения ко мне, сирому.

— Ты не умнее, Иегуда бен-Иосиф, своего Двойника! Не умнее — любопытнее. Тот просто струсил.

Не удержался — взглянул в его горящие глаза. Вот даже как?

— Так с паном Рио тебе тоже не повезло? Вэй, да ты неудачник, каф-Малах!

Уязвил? Кажется, уязвил. Отвернулся морок, плечом дернул.

— Ты не первый, кто так зовет меня. Может, и правда. Но мои неудачи стоят твоих удач. Я мог бы ответить тебе, Иегуда бен-Иосиф, но не станет ли мой ответ водой, проливаемой на горячий песок? Но если хочешь, намекну. Когда нарушится заклятие. Внешний Свет разъединит верх и основу, сотрясутся сфиры, и в ракурсе Многоцветья станет возможным Чудо. Понял ли ты меня, мастер Нестираемых Имен?

Мне бы удивиться. Поразиться.

Но не стал я удивляться.

— Эге, так вот ты кто, каф-Малах! Ты не только бунтарь, ты еще и еретик! У какого безумца ты учился, сын греха? Ибо любой рав пояснит тебе, что никакого Чуда в ракурсе Многоцветья не настанет, зато в ракурсе Сосудов случится большая беда. Или ты хочешь, чтобы я стал Разрушителем Миров?