Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен] - Майкл Муркок

Она покачала головой.

Джерек повернул локомотив к черепичной крыше их дома, видимого за кипарисами и тополями. Он приземлился на лужайке, и она немедленно направилась к дому. Все еще всхлипывая, она взбежала по лестнице в свои апартаменты. Джерек слышал, как захлопнулась дверь. Он сел у подножия лестницы, размышляя над природой этого нового всепоглощающего чувства отчаяния, которое угрожало отнять у него способность двигаться, но никаких мыслей не приходило в голову. Джерек был подобен раненому зверю, познав жалость к себе и сопереживание к ней, и он, который всегда выражал себя в терминах действия (желание Амелии всегда было законом для него, даже когда он случайно неправильно истолковал его), не мог ничего придумать, ни малейшего жеста, который принес бы ей успокоение и облегчил бы их страдания.

Спустя некоторое время он медленно отправился в постель.

Снаружи за домом, огромные потоки крови все еще падали с необузданной силой с черных утесов, наполняя бурлящее озеро, где плавали, таинственные чудовища и обсидиановые острова с темной сочной листвой, шуршащей на горячем приятном ветру.

Глава двадцать пятая

Призыв долга

Впервые за всю свою долгую жизнь Джерек Карнелиан, чье тело всегда могло быть модифицировано, чтобы не нуждаться во сне, познал муки бессонницы. Он хотел одного лишь забвения, но оно не приходило. Мысль за мыслью проносились в его голове, и каждая ни к чему не приводила. Он подумал, не поискать ли Джеггеда, хотя что-то остановило его. Это была Амелия, только Амелия — единственная компания, которой он жаждал, хотя (должен был признаться себе здесь) в настоящий момент он боялся ее. Мысли его закружились в жутком вальсе нерешительности, в ритме вперед — назад, назад — вперед. Джерек впервые ощутил горечь самоотвращения. Всю свою жизнь он доверял своим импульсам, не ведая всей смуты вопроса, сомнения и стеснительности, как и остальные обитатели Конца Времени. Теперь импульс раздвоился и Джерек метался, словно беспомощный шарик, зажатый полюсами магнита. Он рос в гармонии восприятия и поступка — тем сильнее была осада его личности. Если у него два импульса, значит, должно быть два Джерека. И если он был двумя людьми, какого лучше было сохранить, а от какого избавиться? Таким образом, Джерек открыл старую ночную игру, качели, в которой третий Джерек, тоже не слишком твердый в своей решимости, пытался судить двух других, в постоянных колебаниях и угрызениях. И другую — «Я должен потребовать от нее…» и «Она заслуживает лучшего, чем я…»— были двумя началами мыслей, новых для Джерека, хотя, несомненно, знакомых многим современникам миссис Ундервуд, особенно тем, кто пережил расставание с любимым существом, или они находились в положении выбора между старыми привязанностями и новыми, скажем, между занемогшим отцом и прекрасным кавалером, или, на самом деле, между любимым мужем и любовником, предлагающим женитьбу. Именно на полпути через эти мысленные упражнения Джерек открыл трюк с постановкой себя на место другого — что если она испытывает те же муки, какие испытывает он? И немедленно жалость к себе исчезла. Он должен пойти к ней и утешить ее. Но нет — он обманывает себя, просто желает повлиять на нее, сфокусировать ее внимание на его дилемме. И качели начинали раскачиваться снова с выносящим решение Джереком, пытающимся сохранить равновесие на точке опоры. И так продолжалось до тех пор, пока она не открыла дверь с приглушенным вопросом, не спит ли он.

— О, Амелия! — он тотчас сел на кровати.

— Я причинила тебе боль, — прошептала она, хотя поблизости не было никого, кто мог бы подслушать. — Мое самообладание покинуло меня сегодня.

— Я не слишком хорошо тебя понимаю, — сказал он ей, поворачивая лампу около своей постели так, чтобы она давала чуть больше света, и он мог видеть ее изможденное лицо с красными от слез глазами, — ведь ты не причинила мне вреда. Это я потерпел крах. Я не нужен тебе.

— В тебе такое великолепие отваги и невинности. Я говорила тебе это прежде, Джерек. Я лишила тебя невинности.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Как жаль, что я не достоин тебя.

— Нет, нет, мой дорогой. Это я — раба воспитания, хотя я знаю, что это воспитание было ограниченным, лишенным воображения, даже жестоким, и оно в сущности цинично, хотя я никогда не могла признать этого. Но в тебе нет ни капли цинизма, как я считала сначала, что ты и твой мир — сплошной цинизм. И теперь, когда я увидела твою готовность перенять привычки моего мира — цинизм, лицемерие, страх эмоционального участия, замаскированного под самоотрицание — им нет числа.

— Я просил тебя научить меня этим вещам.

— Ты не знал, о чем просишь.

Он протянул к ней руку, и она взяла ее своей холодной, чуть подрагивающей, оставаясь стоять рядом.

— Я не во всем еще разобрался, — нежно поделился он.

— Я молю бога, чтобы ты в этом никогда не разбирался.

— Доброе утро, мой мальчик.

Лорд Джеггед Канари вошел в гостиную и, казалось, заполнил ее всю. Он поклонился всем присутствующим, которые уставились на него.

— Я помешал? Я пришел сказать вам, сэр, — обратился он к путешественнику во времени, — что кристалл затвердел удовлетворительно. Вы можете отправиться утром, как хотели.

— С Гарольдом, инспектором Спрингером и всеми остальными! — почти выкрикнула Амелия.

— А, вы знаете.

— Мы знаем все… — она раскраснелась, глаза сверкнули, — кроме того, почему вы организовали это!

— Путешественник во времени любезно предложил транспортировать джентльменов назад в их собственное время. Это их последний шанс. Другого не появиться.

— Вы сделали наверняка, Лорд Джеггед, чтобы они захотели уехать. Это возмутительное видение!

— Боюсь, что я не понимаю вас, прекрасная Амелия, — Лорд Джеггед вопросительно посмотрел на Джерека.

Амелия села на диванчик, сжав зубы.

— Нам кажется, — лояльно ответил Джерек своему отцу, — что вы имеете отношение к недавнему видению Гарольда Ундервуда, в котором ему явился Бог в горящем шаре и приказал вернуться в 1896 год с миссией предостеречь мир от грядущего ужаса.

— Видение? — улыбнулся Джеггед. — Но его сочтут сумасшедшим, если он попытается сделать это. И они все так настроены?

— Все! — со злостью пробормотала Амелия.

— Ему никто не поверит, — Джеггед рассуждал, будто впервые узнал эту новость.

— Конечно, — подхватила Амелия. — Поэтому они не смогут повлиять на будущее. Или, если на них подействует эффект Морфейла, будет слишком поздно возвращаться сюда. Этот мир будет закрыт для них навсегда. Вы все рассчитали, предусмотрительный Лорд Джеггед.