Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

– Я не малое дитя. Я должен был догадаться.

Его жалобы мешали, а не помогали, и Сара выгнала его.

Когда она перевязала раны Дориана и устроила удобнее, Тому было разрешено вернуться. Она сказала, что, хоть его брат серьезно ранен, клинок не затронул сердце, насколько она может судить. Но ей кажется, что пробито легкое: на губах Дориана кровавая пена.

– Я видела, как менее сильные люди, чем Дориан, оправлялись от более серьезных ран. Теперь все в руках Бога и времени.

Больше она ничем не могла утешить Тома. Сара дала Дориану опия и, как только снадобье подействовало, оставила с Томом и Мансуром. А сама начала готовить тело Ясмини к погребению.

Ей помогала малайская служанка, тоже мусульманка. Они отнесли Ясмини в хижину Сары в дальнем конце лагеря, положили на низкий стол и загородили ширмой. Сняли окровавленную одежду и сожгли на костре. Закрыли дивные черные глаза, блеск которых поблек. Вымыли детское тело Ясмини и натерли ароматным маслом. Перевязали единственную смертельную рану, пробившую сердце. Одели в чистое белое платье и уложили на погребальные носилки. Ясмини словно спала.

Мансур и Сара, любившие больше Ясмини только Дориана, выбрали в лесу место погребения. Вместе с экипажем «Дара» Мансур остался копать могилу, потому что закон ислама требовал, чтобы Ясмини похоронили до захода солнца в день ее смерти.

Когда носилки с Ясмини подняли и выносили из хижины, плач женщин привел в себя Дориана; очнувшись от наркотического забытья, Дориан слабо окликнул Тома, который подбежал к нему.

– Принеси ко мне Ясси, – прошептал Дориан.

– Нет, брат, тебе нельзя двигаться. Любое движение может серьезно осложнить твое положение.

– Если не принесешь, я сам пойду к ней.

Дориан попытался сесть, но Том мягко удержал его и крикнул Мансуру, чтобы погребальные носилки принесли к постели.

По настоянию Дориана Том и Мансур поддержали его, чтобы он в последний раз смог поцеловать жену в губы. Потом Дориан снял с пальца золотое кольцо, над которым произнес брачный обет. Кольцо слезло с трудом: Дориан его никогда не снимал. Мансур поддерживал руку отца, и тот надел кольцо на тонкий палец Ясмини. Кольцо было велико, но Дориан согнул палец, чтобы оно не соскользнуло.

– Иди с миром, любовь моя. И пусть Аллах примет тебя в свое лоно.

Как и предупреждал Том, усилия изнурили Дориана, и он опустился на тюфяк. Повязка на груди покраснела от свежей крови.

Ясси отнесли к могиле и осторожно опустили туда. Сара закрыла ей лицо шелковым платком. Том и Мансур никому не доверили закапывание могилы. Сара была с ними, пока они не закончили. Затем взяла Тома и Мансура за руки и отвела их в лагерь.

Том и Мансур сразу отправились к дереву, к которому был привязан Кадем. Том мрачно хмурился, подбоченясь и стоя над пленником. От удара рукоятью пистолета на голове Кадема вскочила большая шишка. Кожа на голове лопнула, черная кровь уже начинала сворачиваться в ссадине. Однако Кадем пришел в себя и был настороже. Он смотрел на Тома взглядом фанатика.

Подошел Батула и распростерся перед Томом.

– Господин Клиб, я заслуживаю твоего гнева. Твои обвинения справедливы. Я привел эту тварь в твой лагерь.

– Да, Батула. Ты действительно виноват. Чтобы заслужить прощение, потребуется весь остаток твоей жизни. А может, и сама жизнь.

– Как скажет господин. Я готов платить долг, – покорно сказал Батула. – Убить этого пожирателя свинины немедленно?

– Нет, Батула. Сначала он должен рассказать, кто он такой на самом деле и кто его хозяин, пославший на подлое деяние. Может быть, заставить его говорить окажется нелегко. Я по глазам вижу, что этот человек не живет полностью на земле, как другие.

– Да, им управляют демоны, – согласился Батула.

– Заставь его говорить, но позаботься, чтобы он умер не прежде, чем все расскажет, – подчеркнул Том.

– Как прикажешь, господин.

– Отведите его куда-нибудь, чтобы его крики не пугали женщин.

– Я пойду с Батулой, – сказал Мансур.

– Нет, парень. Это грязная работа. Тебе незачем на это смотреть.

– Принцесса Ясмини была моей матерью, – ответил Мансур. – Я не только буду смотреть – я буду наслаждаться каждым его криком и радоваться каждой капле его крови.

Том с удивлением смотрел на племянника. Куда подевался славный красивый мальчуган, каким Том знал его с детства? За один час Мансур стал суровым мужчиной.

– Что ж, иди с Батулой и Кумрой, – согласился наконец Том, – и записывай ответы Кадема аль-Джури.

Кадема в шлюпке отвезли вверх по ручью примерно на милю от лагеря и нашли другое дерево, чтобы привязать. Лоб ему обвязали кожаным ремнем и туго затянули за стволом, так что Кадем не мог шевельнуть головой. Мансур спросил, как его на самом деле зовут. Кадем плюнул на него. Мансур посмотрел на Батулу и Кумру.

– То, что мы должны сделать, справедливо. Во имя Господа, начнем, – сказал он.

– Бисмилля! – ответил Батула.

Пока Мансур караулил пленника, Батула и Кумра отправились в лес. Они знали, где искать, и через час нашли гнездо свирепых муравьев-солдат. Насекомые были ярко-красные, чуть крупнее рисового зерна. Блестящая голова вооружена парой ядовитых челюстей. Стараясь не раздавить их и еще больше стараясь не попасть им в челюсти, Батула по одному брал муравьев из гнезда бамбуковыми щипцами.

Когда вернулись, Кумра срубил на берегу ручья стебель тростника и старательно срезал один конец трубки, чтобы вставить в ухо Кадему.

– Посмотри на это маленькое насекомое. – Держа муравья щипцами, Батула поднял его. – Яд этого укуса заставляет льва кататься по земле и реветь от боли. Скажи, называющий себя Кадемом, кто ты и кто послал тебя совершить это злодеяние.

Кадем взглянул на дергающееся насекомое. Между его зубчатыми челюстями блестела чистая капелька яда. Она пахла – резко, химически. Этот запах привлекал других насекомых и приводил их в исступление.

– Я правоверный последователь пророка, – ответил Кадем, – и послан Богом исполнять Его божественное решение.

Мансур кивнул Батуле.

– Пусть муравей ясней прошепчет наш вопрос на ухо этому правоверному последователю пророка.

Кадем скосил глаза на Мансура и снова попытался плюнуть, но рот у него пересох. Батула вложил отверстие трубки ему в ухо и заткнул свободный конец комком влажной земли.

– Ты услышишь, как муравей идет по трубке, – сказал Батула Кадему. – Его шаги покажутся тебе топотом копыт. Потом ты почувствуешь, как он ползет по твоей барабанной перепонке. Он будет трогать внутреннюю перепонку твоего уха острыми концами усиков. Потом он ужалит тебя.

Они смотрели на лицо Кадема. Его губы дергались, глаза закатились, так что виднелись только белки, все лицо сморщилось.

– Аллах! – прошептал он. – Укрепи меня против этих богохульников!

Пот крупными каплями выступил из его пор, как дождь, принесенный муссоном; Кадем затряс головой, когда шаги муравья в его ухе тысячекратно усилились. Но ремень держал его голову как тисками, не давая пошевелиться.

– Отвечай, Кадем, – сказал Батула. – Я еще могу извлечь муравья до того, как он ужалит. Но отвечать ты должен быстро.

Кадем закрыл глаза, чтобы не видеть лицо Батулы.

– Кто ты? Кто тебя послал? – Батула подошел ближе и шептал в открытое ухо. – Быстрей, Кадем, или боль превзойдет даже твое безумное воображение.

Но вот в глубине уха муравей изогнул спину, и между его жвалами показалась свежая капля яда. Он вонзил заостренные концы в мягкую плоть в том месте, где слуховой нерв ближе всего подходит к поверхности.

Волны боли обрушились на Кадема, гораздо более сильной боли, чем предупреждал Батула. Кадем закричал – это не был крик человека, кричало существо из ночного кошмара. От боли мышцы его горла и голосовые связки оцепенели; он так сильно стиснул челюсти, что один из гнилых зубов в глубине рта лопнул, заполнив рот осколками и гноем. Глаза закатились под лоб, как у слепца. Спина так изогнулась, что Мансур испугался, как бы не сломался позвоночник: тело Кадема так напряглось, что узы глубоко врезались в него.