Временные трудности (СИ) - Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они стояли друг напротив друга и молча обменивались взглядами. Ксинг не хотел воевать с другими жителями Империи, но и просто так уйти не имел права.
Предводитель хунхунов уронил на землю щит, медленно, сохраняя достоинство, опустился на на колени и, продолжая глядеть Ксингу в глаза, протянул на вытянутых руках копьё.
— Батулган гар Дархан толгож хуучин хана ирж золо!
[Батулган из Дархана склоняет колени перед своим ханом и приветствует его!]
Ксинг не понимал, что ему говорят, но его это не особо и интересовало. Он хотел лишь найти хоть кого-то, кто понимает язык Империи и может указать направление домой. Но даже без этого он владел, благодаря Альмирах, ещё одним способом общения. Так что он просто вздохнул, обуздал свою ци и убрал духовное давление. Вновь заржали лошади, послышался скрип кожаных доспехов и звон оружия. Ксинг сжал сильнее бамбуковую палку, приготовившись преподать новый урок. Но воины не нападали, они все дружно встали на колени, держа в вытянутых руках свои сабли, луки и копья.
☯☯☯
— Байрын ээн Сэнгэн-ханы эрдэнэ хурэл! — закричал Батулган, вскинув в воздух рог с выпивкой.
[За здоровье и силу нашего великого Сэнггэн-хана!]
— Баярлала! — раздался громкий дружный вопль, и все хунхуны подняли чаши, рога и кубки.
Ксинг поправил меховую шапку, которую ему для чего-то дал Батулган, тоже поднял рог и опрокинул содержимое в рот.
Вкус оказался ужасным, но очень знакомым. Когда-то в прошлой жизни на своём последнем пиру Хань Нао пил нечто похожее.
— Хунхун собрать-ла трава, ходить на гора-гар, хунхун хийх вино из травы и зерно! Хороший вино! Крепкий! — крякнул тумэн Наранбат, один из командиров войска, умевший немного говорить по-имперски.
Ксинг мог поспорить со словом «крепкий». По сравнению с его прошлой жизнью, даже выпивка хунхунов пришла в упадок. Раньше она сбивала с ног и обжигала горло, словно расплавленный металл. Теперь же пилась легко, словно вода, и если бы не травы, немного скрашивающие омерзительный привкус, пить это было бы невозможно.
— Зерно? — удивился Ксинг. — Я не знал, что вы засеиваете поля.
— Сеять-ла зерно? Хунхун? — засмеялся Наранбат. — Наранбат понимай! Сэнгэн-хан шутить! Хунхун воевать! Зерно забрать, у! На кумыс или айраг менять, ар! Вино-ар делать!
Разговор через переводчика был медленным и доставлял немало трудностей. Но, увы, попытка беседы с Батулганом, используя метод, которому когда-то научила Альмирах, вышла пусть и не полностью провальной, но и успешной её назвать тоже не получалось. Батулган являлся самым сильным воином среди хунхунов, которые, как оказалось, собрались на «курултай», где должны выбрать «хана» — самого сильного и доблестного воина. И этим самым ханом обязательно бы выбрали Батулгана, если бы не появился Ксинг. Так что теперь Батулган звался «жиргэмом», а шапка — символ самого сильного воина, досталась Ксингу. Он успел выяснить самое главное — направление в сторону Империи, а потом у Батулгана покраснели глаза и пошла носом кровь. Ксинг его, конечно же вылечил, но общаться дальше пришлось более традиционным способом. Напоследок, преодолевая боль, Батулган успел спросить, что великий Сэнгэн-хан желает отведать на пиру. Вопрос Ксинга безмерно удивил, но он всё равно ответил, что ему не надо ничего особого, достаточно куриной грудки: священного хунхунского блюда, без которого не обходится ни одно важное начинание. После этого Батулган вытер кровь из-под носа и что-то выкрикнул своим подчинённым на хунхунском. И те, похоже, перестарались, занявшись истреблением кур, бегающих между шатрами или сидящих в деревянных клетках.
— Пей-эр вино, кушай-эр куриный грудка, у! — сказал Наранбат. — Сэнгэн-хан есть великий баатар, ар!
Ксинг взял длинный кинжал, наколол на него кусок куриной грудки и подставил рог, в который Наранбат налил выпивку из большого кожаного бурдюка. Ксинг, чувствуя торжественность момента, встал с лошадиного седла, на котором сидел, обвёл взглядом хунхунов и сказал:
— Наша первая встреча вышла не очень удачной. Нам пришлось сражаться, и я очень скорблю по погибшим. Я считал, что пролитая кровь встанет между нами и вы будете считать меня врагом. Поэтому такого приёма, такого гостеприимства, такого роскошного пира не ожидал абсолютно!
— Сэнгэн-хан илтгэгэ хамгийн сайн байна, та биднийг ашигтай идэд, — громко выкрикнул перевод Наранбат, — болон тиймэс ямар че агулгар ойлгож чадагуй «абсолютли»!
[Великий Сэнгэн-хан говорит, что на нас не злится, что он доволен угощением, и что-то ещё, но я не понял слово «абсолютли»]
Хунхуны зашумели и зашептались друг с другом. Усиленный слух Ксинга чётко разобрал многократно повторяемое слово «абсолютли». Он довольно улыбнулся — всё оказалось именно так, как рассказывали мерзавец-учитель и отец. Хунхуны действительно обожали куриную грудку и действительно восхваляли богов этим странным словом.
— Знать-сказать, великий Сэнгэн-хан, что значить «абсолютли»? — шёпотом спросил Наранбат, когда Ксинг выпил, съел грудку и снова сел.
— Конечно! — всё ещё довольно улыбаясь, ответил Ксинг. — Я знаю, что для вас куриная грудка — священное блюдо, еда богов. И что каждый раз, когда вы её едите, говорите слово «абсолютли», вот так вот выражая наивысшую степень превосходства!
Наранбат удивлённо поднял брови, видать, удивляясь осведомлённости Ксинга.
— Юу хэлэв их нартай хан? — нетерпеливо спросил Батулган.
[Что сказал великий хан?]
Наранбат склонился и что-то зашептал тому на ухо. Батулган выслушал своего тысячника, о чём-то ненадолго задумался, наконец, приняв решение, твёрдо кивнул головой. Он встал, вскинул богато украшенный коровий рог и, усилив голос с помощью ци, воскликнул:
— Их Сэнгэн-хан хотол, ки бид онодрийн баярда маха зогсо, болог таны бурханд эрхэмлэнэ!
[Великий Сэнгэн-хан желает, чтобы мы на пирах всегда ели куриную грудку, и этим славили его богов!]
Хунхуны затихли, затаив дыхание.
— Бид ургэлж «абсолютли» болон «уот так уот» гэж ярилцаж байх юм!
[Мы всегда должны говорить «абсолютли» и «уот так уот»!]
Среди хунхунов поднялся гул. Они громко приветственно закричали, вскинули кубки, выкрикивая «Абсолютли!» и «Уот так уот!». Ксинг расплылся в улыбке — а ведь он поначалу решил, что подлец-учитель обманывает их с Мэй, и если бы не отец, подтвердивший позже эти слова, Ксинг так считал бы и до сих пор. Впрочем, один раз сказанная правда не делала учителя меньшим мерзавцем и подлецом!
— Харарай!
