Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андрэ Моруа

Гамбетта, Луи Блан, Бриссон, Локруа, Клемансо окружили Гюго и провели его в председатели левого крыла Собрания. Дни его были целиком заполнены: Национальное собрание, заседания левой, писательский труд. В свободное время он прогуливался с малышами - Жоржем и Жанной. "Меня можно именовать - Виктор Гюго, представитель народа и нянька детей". 26 февраля ему исполнилось шестьдесят девять лет; 28-го Тьер внес на утверждение Собрания "гнусный мирный договор". Эльзас и Лотарингию отторгли от Франции. В комиссии Гюго заявил, что не будет голосовать за эти предложения.

"Париж готов скорее пойти на смерть, чем допустить бесчестье Франции. Достойно внимания и то обстоятельство, что Париж дал нам наказ поднять свой голос не только в защиту Франции, но одновременно и в защиту Европы. Париж выполняет свою роль столицы континента".

Гюго сказал тогда, что, если даже Франция подпишет договор, Германия не будет владеть двумя провинциями:

"Захватить - не значит владеть... Завоевание - это грабеж, и ничего больше. Это стало фактом, пусть; но право не выводят из фактов. Эльзас и Лотарингия хотят остаться Францией; они останутся Францией вопреки всему, ибо Франция олицетворяет Республику и Цивилизацию; и Франция, со своей стороны, никогда не поступится своим долгом в отношении Эльзаса и Лотарингии, в отношении самой себя, в отношении мира. Господа, в Страсбурге, в прославленном Страсбурге, разрушенном прусскими снарядами, высятся два памятника - Гутенбергу и Клеберу. И вот, повинуясь внутреннему голосу, мы клянемся Гутенбергу не позволить задушить Цивилизацию, мы клянемся Клеберу не позволить задушить Республику..."

Он объявил, что придет час возмездия:

"И час этот пробьет. Оно уже близится, это ужасное отмщение. Уже сегодня мы слышим грозную поступь истории - это шагает наше победоносное будущее. Да, уже завтра все начнется, уже завтра Франция будет проникнута только одной мыслью: прийти в себя, обрести душевное равновесие, стряхнуть кошмар отчаяния, собраться с силами; взращивать семена священного гнева в душах детей, которым предстоит стать взрослыми; отливать пушки и воспитывать граждан; создать армию, неотделимую от народа; призвать науку на помощь войне; изучить тактику пруссаков, подобно тому как Рим изучал тактику карфагенян; укрепиться, стать тверже, возродиться, снова сделаться великой Францией, какою она была в 1792 году, Францией, вооруженной идеей, и Францией, вооруженной мечом... В один прекрасный день она внезапно распрямится! Да! Это будет грозное зрелище; все увидят, как одним рывком она вернет себе Лотарингию, вернет Эльзас! И что же, это все? Нет! Нет! Послушайте меня, она займет Трир, Майнц, Кельн, Кобленц... весь левый берег Рейна... и тогда все услышат громкий голос Франции: "Наступил мой черед! И вот я здесь, Германия! Но разве я твой враг? Нет! Я твоя сестра. Я все у тебя отвоевала и все тебе возвращаю, но при одном условии - мы станем отныне единым народом, единой семьей, единой Республикой..." [Виктор Гюго. За войну в настоящем и за мир в будущем. Заседание Национального собрания 1 марта 1871 г. ("Дела и речи", "После изгнания")]

При выходе из зала он услышал, как один из представителей правой сказал своему соседу: "Луи Блан - мерзавец, а этот еще хуже". Поэту хотелось, чтобы вся группа левых покинула зал заседаний вместе с представителями Эльзаса и Лотарингии. Он не мог их уговорить. Когда Национальное собрание, испугавшееся Парижа, решило заседать в Версале, он возражал: "Господа, не будем посягать на Париж. Не следует заходить дальше Пруссии. Пруссаки искалечили Францию. Не будем же ее обезглавливать". Его не послушали.

Восьмого марта Собрание обсуждало вопрос о Гарибальди. Было предложено отменить состоявшееся в Алжире избрание в депутаты великого итальянца, который в самый тяжелый для Франции момент встал на ее защиту. В бурной обстановке, при неистовых криках большинства Собрания, Гюго возражал. Как? Единственный иностранец, пришедший сражаться за Францию; единственный из всех генералов в этой войне, кто не понес поражения, и его вознамерились исключить!.. Виконт де Лоржериль перебивал его на каждой фразе, называл Гарибальди "статистом из мелодрамы" и заявил наконец, что "Собрание отказывается слушать господина Виктора Гюго, ибо он говорит не по-французски". Среди страшного шума и возгласов: "К порядку!", председатель попросил Гюго объясниться.

- Я удовлетворю вас, господа, - сказал Гюго, - и пойду еще дальше, чем вы ожидаете. Три недели назад вы отказались выслушать Гарибальди... Сегодня вы отказываетесь выслушать меня. Этого с меня достаточно. Я подаю в отставку... [Заседание Национального собрания от 8 марта 1871 г. ("Дела и речи", "После изгнания")].

Напрасно председатель от имени Собрания выразил сожаление; напрасно Луи Блан говорил о душевной боли, испытываемой столькими французами из-за того, что гениальный человек вынужден оставить Национальное собрание Франции...

- Он сам этого захотел! - закричал один из правых.

- По собственной воле, - поддержал его герцог де Мармье.

Левая в полном составе направилась в дом поэта. Он же 11 марта начал готовиться к отъезду в Аркашон. Он был в прекрасном настроении, радуясь, что хлопнул дверью, уходя из Собрания, которое он презирал. Однако он сожалел, что не мог разрешить ряд задач, и записал в своей книжке: "Задуманные акты, которые отставка моя помешала мне совершить: Отмена смертной казни. - Отмена позорящих и бесчестящих наказаний по приговору суда. - Реформа магистратуры. - Подготовка к организации Соединенных Штатов Европы. - Обязательное и бесплатное обучение. - Права женщины..." Программа на сто лет.

Он пародировал Национальное собрание, изображая, как бы там Корнель попытался произнести фразу: "А как вы думаете, что он мог против троих?" Вот как бы это происходило, писал Гюго.

"Корнель. А как...

Дориваль. Дурак!

Белькастель. Красный!

Правая (в один голос). Опасный! (Продолжительный смех.)

Рауль Дюваль (Корнелю). Уважайте законы!

Корнель. ...вы...

Анисон дю Перрон. Увы! Увы! (Всеобщий смех.)

Корнель. ...дума...

Бабэн-Шеве. Нет ума? Да, да, вязать сумасшедших.

Пра-Пари (Корнелю). Таких, как вы!..

Аббат Жафр (Корнелю). Ваша речь недостойна Собрания.

Виконт де Лоржериль. Господин председатель, лишите слова Пьера Корнеля. Он говорит не по-французски.

(Корнель открывает рот, пытаясь продолжать.)

Правая (в один голос). Довольно! Довольно!

(Последние слова фразы, которую хотел произнести Корнель, теряются в шуме.)"

В этой пародии, увы! не было никакого преувеличения.

В течение нескольких дней Гюго плохо спал. Он думал о том, что число "тринадцать" преследует его, вот даже покинуть свою временную квартиру в Бордо он должен 13 марта. Дурное предзнаменование. Он прислушивался к ночным стукам, - казалось, кто-то бьет молотком по доске. Тринадцатого он весь день осматривал Бордо, был во дворце Гальена. Вместе с Алисой, Шарлем и тремя друзьями он должен был обедать в ресторане Ланта. В назначенный час Алиса и другие приглашенные уже собрались там. Поджидали Шарля. Вдруг вошел официант и сообщил Виктору Гюго, что его просят выйти на улицу. Это приехал господин Порт, владелец дома N_13 по улице Сен-Мор.