Всё о Манюне (сборник) - Наринэ Абгарян

Осенью, когда леса сплошь застелены буковым орехом и желудями, наступает раздолье для кабанов. Они объедаются ими до такого состояния, что иногда с места сдвинуться не могут. Однажды Ба снарядила дядю Мишу в горы – за сепарированной сметаной и домашним маслом. День был туманным, в горах очень часто случаются густые, молочные туманы, дядя Миша рулил осторожно, чуть ли не на ощупь пробирался, чуть ли не по-пластунски, и посреди горной дороги неожиданно уткнулся Васиным бампером в пятачок кабана. Обошлось без жертв, кабан не пострадал, Вася возмущенно тарахтел, но в целом не выкаблучивался.

– Вы бы видели, какой несчастный вид имел кабан, – рассказывал потом дядя Миша, – отъелся до такого состояния, что сдвинуться с места не мог, глядел осоловелыми глазами и лишь изредка протяжно похрюкивал, аж всхлипывал. Пришлось долго сигналить, чтобы бедолага отполз в придорожные кусты.

А еще в наших горах растут трюфели. Те самые трюфели, чтобы полакомиться которыми эксцентричный француз может и машину свою заложить. Да-да, встречаются среди французов такие нерачительные люди.

К трюфелям бердцы относятся настороженно. Как к инопланетному разуму. Это ведь не сладкий топинамбур – выдернул из земли, очистил и съел – это нечто непонятное, вызывающее скорее живой интерес и даже священный трепет, чем желание использовать его по прямому назначению.

В четвертом подъезде нашего дома проживает местная достопримечательность, эстетствующий алкоголик дядя Володя. Первую половину дня, если позволяет погода, небрежно облокотившись о перила балкона и попивая вино, он декламирует прохожим поэтов Серебряного века. Вторую половину дня скрашивает стихами Бодлера. Так что уходим мы в школу под «О закрой свои бледные ноги», а возвращаемся под «О, завитое в пышные букли руно!». Из родных у дяди Володи измученная жена тетя Маргрит – высокая худющая женщина с выражением вечной загнанности на лице – и поджарый хряк Ара Прекрасный.

Тетя Маргрит общается с мужем исключительно со двора и исключительно на повышенных тонах.

– Опять с утра зенки залил, – причитает она, глядя снизу вверх на непутевого мужа, – и чего ты на весь город позоришься, а? Господи, за что мне такое, у всех мужья как мужья, а у меня – горький пьяница!

От претензий жены у дяди Володи затуманиваются глаза и делается страдальческое выражение лица. До прямого ответа он не снисходит, откликается выразительным взглядом и стихами про «лазури гордый царь два белые крыла» и «простертый на земле, освистанный шутами, ты исполинских крыл своих не развернешь» [38]. Иносказательные намеки мужа оскорбляют тетю Маргрит до глубины души – она плотно сжимает губы и, чеканя шаг и беспомощно сутулясь, уходит в сторону улицы Маштоца, в нотариальную контору, где работает секретарем.

– «Ты плачешь? Послушай – далеко на озере Чад изысканный бродит жираф» [39],– декламирует вслед уходящей жене поэтический муж.

Ара Прекрасный живет в гараже – там ему отвели самый теплый и благоустроенный угол. В сезон грибов дядя Володя уходит с ним в горы – охотиться на трюфели. Хряк прекрасно науськан на поиск драгоценных грибов, резво вспахивает землю под дубами, ориентируясь на запах. Дядя Володя нюхом Ары Прекрасного похвастаться не может, поэтому ориентируется на косвенные признаки, например – на традиционно роящихся над местом схрона грибов мошек. Одновременно он зорко следит, чтобы поисковые работы Ары Прекрасного не закончились триумфальным поеданием драгоценных грибов, и отдергивает его за импровизированный веревочный поводок за секунду до того, как хряк, счастливо похрюкивая, попытается воровато их сожрать. Задетый таким неджентльменским поведением хозяина, Ара Прекрасный отзывается оскорбленным визгом и с удвоенной силой кидается на поиски новых трюфелей.

«Уж в этот раз ты их из-под моего носа не уведешь!» решительно хрюкает он.

Дядя Володя петляет следом и, не изменяя своему изысканному вкусу, декламирует стихи, притом предпочитает на природе Чаренца [40]

– «Поднимите глаза! Я иду, я иду! Из угрюмого чрева веков…» – обращается он к неведомым далям. Неведомые дали впечатленно внимают поэзии.

Субботний вечер накануне пикника проходит в приятном волнении – взрослые готовятся к выезду на природу, а дети корпят над учебниками – нужно успеть доделать уроки, чтобы весь завтрашний день со спокойной душой колобродить на свежем воздухе, ура!

Так уж завелось исторически, что за мясо для шашлыков отвечает папа – дядя Миша покупать его не умеет, а если раз в сто лет и решается на такой неосторожный шаг, то приносит домой такие доисторические мослы, что Ба потом три дня всполохами исходит, отчитывая сына. Поэтому обязанность покупать мясо папа раз и навсегда взвалил на себя. Сначала он придирчиво выбирает у знакомого мясника сочную корейку, когда свиную, а когда баранью, разделывает дома мясо на крупные куски, пересыпает солью и кольцами лука, добавляет немного сушеного горного майорана. В идеале мясо должно мариноваться с вечера, но в целом двухтрех часов может быть вполне достаточно. В отдельной миске, засыпанная солью и специями, лежит мелкорубленая печень и несколько пленок нутряного сала. Шашлык из печени – любимое яство взрослых. Печень плотным рядом нанизывают на шампур, обматывают пленкой сала и быстро жарят на углях – жир схватывается хрустящей корочкой, подергивается дымом костра. «Ммм, как вкусно», – приговаривает папа, поливая скворчащие кусочки шашлыка соусом из барбариса и быстренько заворачивая их в лаваш. Нам вкус печени не очень нравится, мы строим гримасы и отказываемся ее есть. Нам обычное мясо подавай!

– Тем лучше, – хмыкает Ба, – нам больше достанется. Что вы понимаете в правильной еде!

А чего понимать в правильной еде? Правильная еда – это когда тебе не тыкают в нос тарелкой супа или тушеными овощами. Правильная еда – это жареная картошечка, например. Или жареная курочка. Или же правильный, завернутый в лаваш на минуту-другую «подумать», пересыпанный кольцами злого лука шашлык. Такую вкуснятину можно есть с утра и до вечера каждый день! Берешь кусочек мяса, впиваешься зубами в сочную мякоть и урчишь от удовольствия. А потом еще косточку грызешь, потому что косточка – объедение и вообще приятное времяпрепровождение. Нагрызешь целую тарелку ребрышек от корейки, заешь салатом из запеченных овощей, запьешь шипучим лимонадом «Буратино». Вот это я понимаю «ммм»! А то печень или сыр с плесенью. Фу! Как вообще можно такое есть?

Утро воскресенья – счастливая пора. Просыпаешься спозаранку и припускаешь к окну. В кварталах с частными домами с вызовом перекукарекиваются петухи, по дороге, отчаянно гремя запчастями, прокатывается древний грузовик, на востоке, тяжело вздыхая, поднимается солнце – ему снова выспаться не дали, разбудили ни свет ни заря и погнали на небо – сонно потягиваться и исходить золотыми лучами. Наспех позавтракав и сложив пикничный скарб в машины, мы дружной кавалькадой выдвигаемся за город – впереди едет пучеглазая Генриетта, следом – надутый от такой беспардонной наглости – где ж это видано, чтобы бабы форсили впереди мужчин, – Вася. Пока дядя Миша с папой разводят костер, мама с Ба накрывают на стол – расстилают клеенчатую скатерть, раскладывают миски с брынзой, домашними соленьями, зеленью и овощами, баночки с аджикой и барбарисовым соусом. На этом женские обязанности заканчиваются – все остальное – шашлык, печенная в золе и щедро приправленная сливочным маслом и мелкорубленым зеленым луком картошка, скворчащие с огня шляпки шампиньонов, печень в нутряном сале и даже салат из запеченных овощей готовят мужчины. Такая у нас традиция – женщина к открытому огню не допускается, потому что считается, что не женское это дело – возиться у огня. Мама с Ба редко когда соглашаются с нашими традициями, но эту всячески поддерживают.

– В кои веки почувствуем себя людьми, – выдыхает Ба, расстилает на деревянной лавочке плед, с комфортом усаживается и отвинчивает крышку большого китайского термоса с синей лилией на боку. В термосе она заварила стратегический запас крепкого чая с чабрецом. Пока мужчины хлопочут вокруг огня и, периодически покрикивая на нас, гоняют за водой, женщины чаевничают и тихо беседуют о чем-то своем, взрослом. Оставшаяся без внимания Сонечка топает по поляне с батоном под мышкой, отщипывает по кусочку и одаривает всполошенную от такой щедрости живность – жучков, птичек, прочих зверушек.

– Хьёбусик будись? – ведет она басовитые переговоры с ползающей по стволу бука шеренгой бойких муравьев. – Бу-у-у-удись! – и с размаху припечатывает сокрушительным куском хлеба. А потом по муравьиным пенатам ходит легенда о трубном гласе, свалившемся с небес недельном запасе манны небесной и всяких других необъяснимых чудесах!