Витте - Сергей Ильин

На просьбу последовал категорический отказ — смышленый премьер сразу понял, откуда ветер подул. Д. М. Сольскому он заявил, что вопрос об Основных законах не решаем без Совета министров. Через некоторое время С. Ю. Витте получил сообщение, что по воле императора готовый их проект после обсуждения у Сольского будет передан для отзыва Совету министров.

В конце февраля 1906 года С. Ю. Витте получил от графа Д. М. Сольского проект Основных законов в том виде, в каком они легли на стол императора. Как и ожидал премьер-министр, проект Государственной канцелярии представлял собой невообразимую мешанину из либеральных и консервативных, чтобы не сказать реакционных, положений. «Это дело является характерным показателем того сумбурного психологического состояния, которым в то время было охвачено не только русское общество, все без каких бы то ни было заметных исключений, но и его представители»192. В частности, статья 4, определявшая характер императорской власти, допускала толкование в смысле неограниченности власти монарха, хотя сам термин «неограниченный» в ней не употреблялся. Ни Дума, ни Государственный совет по Указу 20 февраля 1906 года не наделялись правом инициативы изменения, дополнения либо пересмотра Основных законов Российской империи. Статья же 51 проекта Государственной канцелярии по своему смыслу такого права не исключала. «Основные законы могут быть предметом законодательного пересмотра не иначе, как с соизволения Его императорского величества», — говорилось в ней. Проект вводил даже некоторое подобие ответственности правительства перед народным представительством — за нарушение Основных законов, нанесение тяжкого ущерба интересам государства бездействием, превышением или злоупотреблением властью министры могли быть привлекаемы Думой и Государственным советом к ответственности преданием Верховному уголовному суду. Это попахивало уже явным парламентаризмом.

Собственное впечатление от проекта чиновников Государственной канцелярии С. Ю. Витте в дипломатичной форме довел до сведения императора: «Проект, по моему мнению, с одной стороны, содержит несколько статей таких, которые допускать опасно, а с другой — не содержит таких положений, которые при новом порядке вещей являются безусловно необходимыми»193. В «Воспоминаниях» он выразился уже без обиняков: «…Если бы эти Основные законы я пропустил, то оказалось бы, что государь вторично после 17 октября добровольно, или, вернее, бессознательно ограничил свою власть не только до степени несравненно ниже власти микадо нашумевшей в последние десятилетия Японской империи, но ниже власти французского, а в некотором отношении даже швейцарского президента республики. С такими основными законами государство и его правительство было бы политически кастрировано»194.

4 марта 1906 года председатель правительства получил высочайшее повеление: представить собственную редакцию Основных законов.

Кардинальную переделку проекта Государственной канцелярии С. Ю. Витте, до предела загруженный беспокойными текущими делами, поручил барону Э. Ю. Нольде, управляющему делами Комитета министров, который занимался этим вместе со своим секретарем И. И. Тхоржевским. На заключительной стадии документ читал и самолично правил премьер-министр. Обсуждению этого «первостепеннейшей важности» дела, как назвал С. Ю. Витте работу над Основными законами, было отведено целых пять заседаний Комитета в период между 10 и 19 марта.

20 марта министерский проект был направлен императору. 7, 9, 11 и 12 апреля 1906 года он обсуждался в совещании под председательством царя.

Дебаты разгорелись лишь по некоторым статьям этого большого документа. У Государственной думы надо отобрать все то, что опасно трогать, — в этом суждении председателя правительства ясно обнаружилась его боязнь народа и вообще тех инициатив, которые идут снизу. «Не опасно говорить о свободах, о законности, правах граждан — все это можно, но есть безусловно опасные вопросы — как основания устройства Думы и Совета, основные положения бюджетных правил и правил о займах, прерогативы монарха как верховного главы государства. Таких правил около 30. Если допустить возможность их тронуть, то даже возбуждение их вселит смуту во всей стране… Но если будут изданы одни эти 30 статей, то впечатление, вероятно, будет неблагоприятное; поэтому лучше издать Основные законы полностью, где будут статьи о монархе, о Думе, о подданных. Это может произвести хорошее впечатление. Если же только сказать о монархе, а о подданных умолчать — это будет гораздо хуже. О главе исполнительной власти теперь ничего не определено. Надо ее поставить и материально, и нравственно в вполне определенное положение»195.

Определение царской власти с первого (в редакции Основных законов 1892 года) переместилось на четвертое место. Открывая дискуссию по 4-й статье, император Николай произнес необычайно длинную и прочувственную речь: «Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден при этом в необходимости отречься от самодержавных прав и изменить определение верховной власти, существующее в статье первой Основных законов уже 109 лет. Мое убеждение, что по многим соображениям крайне опасно изменять эту статью и принять новое ее изложение, даже то, которое предложено Советом министров. Если этого не сделать, то может быть впечатление неискренности: могут сказать, что это отступление от обещаний, данных 17 октября. Я это знаю и понимаю. Во всяком случае, этот упрек должен быть обращен ко мне лично. Я всю ответственность принимаю на себя. Что бы ни было и что бы ни говорили, меня не сдвинуть с акта прошлого года и от него я не отступлюсь. Я знаю, что если статья 1 при этом останется без изменений, то это вызовет волнения и нападки. Но надо уразуметь, с чьей стороны будет укор. Он, конечно, последует со стороны всего так называемого образованного элемента, пролетариев, третьего сословия. Но я уверен, что 80 % русского народа будут со мной, окажут мне поддержку и будут мне благодарны за такое решение… Но вопрос о моих прерогативах — дело моей совести, и я решу, надо ли оставить статью, как она есть, или ее изменить»196.

Статья 1 Свода основных государственных законов 1892 года гласила: «Император всероссийский есть монарх самодержавный и неограниченный. Повиноваться верховной власти его не токмо за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает». Встает вопрос: почему в статье были соединены два определения русской монархической власти? Одни юристы доказывали, что они являются синонимами. Другие придерживались противоположной точки зрения — термин «самодержавие», говорили они, указывает на монархический суверенитет, а «неограниченный» вводит суверенитет абсолютный. Воля монарха определяет закон и освобождает носителя верховной власти от его действия, а не наоборот, монарх неограничен в субъективно-правовом отношении197.