Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

– Но не попробовал выгнать из сада.

– Ты же не сделала ничего дурного.

– Да-а… Я не сделала ничего дурного… И я ушла. А потом я пришла вновь и увидела свои цветы.

Волшебник заулыбался:

– Кстати, желтые розы мне тоже пришлись по душе. Жаль, ты решила их поменять – все до единого. Правда, те бархатные штуки…

– …нарциссы…

– …нарциссы, да-да! оказались еще краше. Я твой поклонник, Анна Харфагра.

Душа девушки осторожно приняла в себя последние слова мага и покатала их, как катают на языке изысканные вина. Проглотила. Оказывается, иногда мужчины способны говорить умные вещи. И не только папа.

– Я ничего не меняла. Я думала, это ты прямо из головы украл у меня образы цветов.

– Такого могущества за мной никогда не водилось. Жаль, конечно… – волшебник мечтательно посмотрел на стол, заваленный книгами. Очевидно, где-то там жила инкунабула, повествующая о магах древности, обладавших способностью воровать мысли из голов соседей, а то и прожигать взглядом дыры в их амбарах. – Просто ты пришла во второй раз, и я тебя видел, я… тобой любовался… что, право же, не главное… да-да… вот… ты… подумала тогда о других цветах на том же месте. И они в скором времени появились, зато старые исчезли. А потом и эти… уродцы… вместо нарциссов. Ох. Да-да!

«Так. Любовался. Так. Ага. Запомним. Вот, значит, откуда взялась „прекрасноволосая дева“».

– Извини меня. Я на тебя сердилась. Я хотела сказать тебе… То есть я хотела всерьез поговорить с тобой. Точно. А ты – р-раз, и спрятался. Ну к чему было прятаться?

Волшебник посмотрел на нее иронически. Только-только он назвал ее умной, и вот приходится усомниться в правоте собственных слов. Да-да. «Ну и о чем я должна была догадаться? Только не надо смотреть на меня так. Лучше бы еще раз сказал, что он мой поклонник… Ах да!»

– То есть… тебя не было дома?

Ее собеседник утвердительно покачал головой и сделал лицо «наконец-то сообразила».

– Извиняю. Хо-хо! Вышло даже интересно: летняя кампания с воинством устрашающей клумбы! Мне такой противник до сих пор не попадался.

Они вместе похихикали. Анна решила простить ему лицо «наконец-то сообразила». Ведь и на самом деле сообразила не сразу.

А потом они беседовали о том, какое можно найти применение ее драгоценном дару и как бы представить ее горожанам, чтобы они начали заказывать ей «мечтяные цветы», а она бы выдумывала все новые и новые. Ведь если ее дар станет известен, она запросто прокормит себя. Или не запросто – ведь в Старом городе так мало людей, готовых раскошелиться ради цветов. Очень мало! Или ей стоит поехать в другой город? В столицу, например? Но где ей там жить и кто всерьез отнесется к молоденькой женщине, заявляющей, будто она – хозяйка цветов? Есть, конечно, способы, но надо бы основательно все обдумать. Кстати, какой налог будут брать с нее в королевскую казну и какой в городскую – как с волшебницы или как с цветочницы?

Они разговаривали не торопясь, не упуская из виду ни единого обстоятельства, которое могло бы сорвать планы великолепной цветочной карьеры. Положительно, они никуда не спешили. Ведь взрослые люди любят со вкусом поговорить о делах. Не о какой-то ерунде, а о хлебе насущном. О чем же еще беседовать двум взрослым неглупым людям? Анне почему-то хотелось рассказать волшебнику о снах, недавно посещавших ее. Никому никогда не рассказывала она своих снов, а этому… не очень знакомому… но… такому… в общем, ему – запросто.

Вот только неудобно как-то.

Пришли сумерки.

Дочь художника увидела на небе первую звезду и поняла: они молчат вот уже час или два, глядя на море. Анна внимательно посмотрела на волшебника, а он – на нее.

– Тебе, наверное, пора, прекрасноволосая дева.

Она бы задержалась, хотя дальше задерживаться просто некуда.

– Да, мне, наверное, пора.

Когда они шли через двор, Анна повернулась к несчастной клумбе. «Ах ты, бедненькая! Была такая красивая, а стала опять голая и черная».

Девушка представила себе: пусть здесь вырастет один большой цветок, похожий на корабль с тремя мачтами. И на каждой мачте – огнецветные паруса. Пусть днем их трудно будет отличить от настоящего пламени, а ночью они станут светиться во тьме. И тьма отступит перед светом цветочного галеона.

Уходя, она улыбнулась волшебнику.

Два дня Анна Харфагра докучала отцу, расспрашивая его о столице, о цветах, о налогах и о том, насколько хороша она как художник. Отец отшучивался, отговаривался тем, что он ни при каких обстоятельствах не пустит такую кроху в столицу… это я-то кроха, папа? хм!.. А еще напоминал, до чего же он стар и ей бы учиться ремеслу не покладая рук, иначе она точно останется без куска хлеба, а заодно и совсем одна.

И только на один ее вопрос старый художник ответил серьезно:

– Я не знаю, дочка, какой из тебя выйдет художник. Не могу понять. Ты все умеешь – и руками, и головой. Ты все понимаешь. Но чего-то в тебе не хватает. Самой малости. Щепотки соли. А без этой самой соли все у тебя выходит пресно.

Она помолчала, обдумывая его ответ. Может быть, пора завести в голове такие же часы, как у волшебника в доме? Тик-так, тик-так, маятник качается, тик-так, тик-так, время бежит. А ее жизнь по-прежнему состоит из бестолковой мазни, пустырей да гуляния по старым улицам. Хорошая жизнь. Приятная жизнь. Вот только однажды она закончится. Вернее, она обернется, словно прохожий, идущий впереди, и задаст ехидный вопрос: «А ты кто такая, Анна Харфагра?» И что ей ответить…

Надо подумать об этом. Вот только… чуть погодя. А сейчас ей обязательно надо узнать у отца…

– …давно ли город нанимает волшебника, сведущего в оборонной магии?

Отец взглянул на нее с интересом. Почесал бороду. Почесал за ухом. Почесал в ухе. Погладил щеку. И сказал:

– Он ведь намного старше тебя и богаче. Зачем ему нужна нищая девчонка?

У девушки появилось желание бросить в папу гребнем. Она как раз расчесывала волосы тяжелым костяным гребнем. Если попасть им прямо по лысине, то… Анна с трудом поборола соблазн.

– Папа, ну о чем ты думаешь, в самом деле! Я просто хотела спросить…

– Даже думать о нем не смей.

Разумеется, на следующий день, в обеденное время Анна посетила волшебника.

Потом она лишь с большим трудом могла вспомнить, о чем они говорили, куда ходили, какими диковинами волшебник ее удивлял и почему кошка Тинни отказалась с ней дружить. Анна не могла понять, ветрено было в тот день или тихо, прохлада стояла или зной.

В памяти осталось лишь несколько картинок. Очень ярких.

Вот они идут мимо клумбы, а над нею пламенеют паруса цветочного галеона.

Вот они спускаются вниз, к морю, и волшебник показывает Анне лодку, поселившуюся в ее любимой пещере. Оказывается, маг собирался плавать на острова. Он любил старинные монеты, и ему страсть как хотелось отыскать одну-две. А для нее он прихватил бы, скажем… раковину. Красивую большую раковину. Почему у тебя такое удивленное лицо?

Вот они подходят к углублению, выложенному галькой. Волшебник молвил, указывая на зеленые кудри водорослей: «А здесь лежит морская дева с изумрудными волосами».

Тогда Анна впервые осторожно поцеловала его.

А на следующий день – еще раз, и еще, и еще. Совсем не осторожно.

Неделю спустя случилась беда.

Бургомистр объявил, что к городу подступает шайка злобных разбойников. Они требуют дать им три меря золота, а если золота для них не найдется, то город будет взят, сожжен и ограблен до нитки.

Отец вернулся из ратуши и принялся натачивать старый плотницкий топор.

– Вы решили драться? – спросила Анна.

На сей раз художник не стал отшучиваться.

– Да, дочка, мы будем драться, а там как Бог поможет. Золота у нас нет. А если и было бы, какой толк отдавать его? Назавтра они пришли бы опять, потребовали больше и все равно в конце концов спалили бы город. Такие люди грубы и ни в чем не знают удержу. Они станут грабить и убивать из одного только злонравия. Надо их стукнуть как следует – зубастого зайца и волки боятся.