Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни А. Камю, ни Ж.-П. Сартр не продвинулись дальше абсурдных стен, обнаруженных странным человеком; суть и искания самой популярной философии ХХ века отчётливо выражены в романе-исповеди. Разница в том, что православный богослов нашёл выход из умственного тупика и оставил нам подробный план лабиринта, обличил таящегося во тьме зверя, описал образ и повадки губителя душ. Проследил и путь между стенами отрицания и безразличия, полонившего нынешний мир. Принятие распятия и воскресения как фактов чужой жизни ничего не даёт: «А мне-то что за дело! Это меня не касается». Не желающая напрягаться цивилизация наслаждений окончательно избавилась от «лишних» мук вопросами веры – и каждый оказался заперт в одиночную камеру. В массовом сознании утвердилась формула «Your problems», разрывающая межличностные связи, отвергающая сострадание, изгоняющая дух соборности. Близятся последние времена, но это ещё не конец…
А пока зло возрастает и укрепляется, но не вступило в полную власть, есть время обнаружить и выдернуть из сердца смертоносное жало. Почти за век до известного фильма Свенцицкий описал проникшего внутрь и шевелящегося безобразного Чужого, грызущего душу и подчиняющего тело. Страшен образ гусеницы с лицом человеческим… Но да будет он неотступно преследовать каждого из нас! Отвращение к греху рождает жажду исцелиться. Когда опять солжёшь, вспомни – ты проколот; когда прелюбодействуешь, почувствуй – личинка пожирает тебя; когда оскорбишь, оттолкнёшь, осудишь ближнего, знай – ты автомат, мёртвая форма жизни.
Когда знаем церковные нестроения и молчим – подлинно от Христа отрекаемся. Чудовищный двойник парализует нашу волю. «Он страх… Он входит во всех нас». Кому-то жалко потерять любимую шёлковую одежду да бархатную скатерть с бахромой, кто-то не дерзает обличать из ложного смирения; одних пугает мнимый раскол, другие боятся наказания… Но ведь правда сильнее силы! Достаточно одного голоса, чтобы оживились тысячи; и тогда Церковь проснётся от векового сна, станет воистину соборною. Да, нужен подвиг, но и не столь великий, обычный. Пошло выглядит монах, трепещущий наказания монастырём, как епископ в «Записках». Но, увы, это типичный продукт синодальной системы, по степени подавления личности сравнимой с коммунистическим режимом. Лишённая дерзновения, внутренней свободы, духовной силы душа неспособна исповедовать Бога Истинного.
Как предаётся Господь, мы видим во «Втором распятии Христа». Тут «всё записал о. Валентин без художеств и психологизмов».[15] Именно записал – как свидетель свершившегося. Фантазия? Нет, высшая реальность. Проблемный узел повествования – спор о Церкви. Неужели организация, подчинившаяся земным царям и потерявшая даже имя, возомнила себя господствующей? Безумие, абсурд! Но так и было на самом деле. Господствующей над кем?! Над Христом, своим главой? Над инославными религиями, не имеющими к ней отношения? Над безверием, оторвавшим часть паствы и смертельно заразившим другую? Над знатью, обратившей человека в раба? Над духовным обликом людей, полвека резавших друг друга как скот? Над самим народом православным? Представьте на все вопросы искренние положительные ответы и поймёте состояние тогдашней церковной организации. Поправшие принцип соборности, извратившие смысл Господних заповедей, лишившие народ права слышать слово Божие на понятном языке, погрязшие в роскоши иерархи главенствовали в ней. А управлял механизмом безличный монстр по кличке «государство».[16]
* * *
Где же Церковь Христова? Неужели князь мира сего уничтожил единую Святую, Соборную и Апостольскую Церковь? Никак. Она там, где любовь, правда и таинственное благодатное общение. А значит, нет в ней псевдопатриотов, которыми правит ненависть, нет потерявших совесть судей, нет миллионеров, спокойно взирающих на нищих, нет властителей, морящих страну голодом и развращающих тотальной ложью, нет солдат и генералов, расстреливающих народ, нет священников, благословляющих беззаконие, нет трусливо молчащих при виде беды в своём доме. Церковь там, где в простоте сердечной не отвергают голгофский путь, зная, сколь жестоко отомстит мир за выполнение заветов Господних. И ни тогда, ни сейчас нет другого исхода: или со Христом на муки и подвиг, или против – тогда жизнь в хоромах, почёт и уважение. Человек свободен, но обязан выбирать.
Символ книги – встреча крестного хода с ведомым на распятие Спасителем… Масштабно поставленная сцена могла бы принести славу кинорежиссёру; красочное и детальное описание вошло бы в хрестоматии. Свенцицкий передаёт событие по-евангельски, в двух лаконичных предложениях.
Сходство «Фантазии» с поэмой «Великий инквизитор» отмечали многие, но едина только идея «А что если сейчас, снова?..»,[17] во всём остальном два великих произведения русской литературы коренным образом отличаются. У Ивана Карамазова безымянный (!) персонаж молчит: «Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде».[18] Но разве книги вмещают всё сказанное Им и разве Бог после воскресения онемел? Евангелие ещё не проповедано во всех народах и не во всех христианских сердцах утвердилось (грехи наши тому свидетельство). Севильский же пришелец не проповедует, а только совершает чудеса… Иисус Христос в Москве – глаголет, обличает отступников, отвечает страждущим, несёт евангельскую весть. Вещает на понятном людям наречии, как и должно по знамению, данному на Пятидесятнице (Деян. 2). Простые и ясные слова Его гремят как гром, жгут как огонь, звучат словно радостный звон, задевают живое в душе, глубоко-глубоко западают в человеческие сердца. Речь Спасителя описана необыкновенно поэтично: «Это хоры ангелов незримые поют. И звуки голосов их не улетают в бездушное пространство». Но не все, как в Севилье, узнают Его. Да и как может быть иначе? Только чистые сердцем Бога узрят (Мф. 5, 8). Сразу кланяются Ему до земли две-три старушки-нищие и больная юродивая, робко подходят несколько детей, торговка семянками слышит знакомый, хоть и таинственный голос, несколько женщин, стариков и солдат следуют за Ним. И потом примыкают всё больше люди простые: фабричные, крестьяне, железнодорожные служащие, приказчики, дворники, прислуга. А бегущие от Него в паническом страхе
