Автобиография - Марк Твен

Все было дешево: яблоки, персики, сладкий картофель, ирландский картофель, кукуруза по десять центов за бушель[184], куры по десять центов за штуку, масло по шесть центов за фунт, яйца по три цента за дюжину, кофе и сахар по пять центов за фунт, виски по десять центов за галлон[185]. Я не знаю, каковы сейчас цены в штате Миссури (1877), но знаю, каковы они в Хартфорде, штат Коннектикут. А именно: яблоки по три доллара за бушель, персики по пять долларов, ирландский картофель (отборный бермудский) по пять долларов, куры от доллара до полутора за штуку, в зависимости от веса, масло от сорока пяти до шестидесяти центов за фунт, яйца от пятидесяти до шестидесяти центов за дюжину, кофе по сорок пять центов за фунт, сахар примерно по той же цене, местное виски, кажется, от четырех до пяти долларов за галлон, но я могу быть точен только в отношении того сорта, который сам употребляю, а именно, шотландского: оно стоит десять долларов за галлон, если берешь два галлона, и дороже, когда берешь меньше.

Тридцать – сорок лет назад там, в Миссури, простые сигары стоили тридцать центов за сотню, но большинство людей даже не пытались себе их позволить, поскольку курение трубки не стоило ничего в том табаководческом краю. Коннектикут также привержен сегодня выращиванию табака, тем не менее мы платим десять долларов за сотню коннектикутских сигар и от пятнадцати до двадцати пяти долларов за сотню импортируемых.

Поначалу мой отец владел рабами, но вскоре продал их и нанял других, на год, у фермеров. За девочку пятнадцати лет он платил двенадцать долларов в год и давал ей два платья из грубой полушерстяной ткани и пару грубых башмаков – что почти ничего не стоило. За негритянку двадцати пяти лет в качестве домашней прислуги, выполнявшей разные виды работ, он платил двадцать пять долларов в год и давал ей обувь и те же вышеупомянутые полушерстяные платья. За сильную негритянку сорока лет в качестве кухарки, прачки и т. д. он платил сорок долларов и давал те же самые две смены одежды. А за крепкого мужчину он платил от семидесяти пяти до ста долларов в год и давал ему две джинсовые пары и две пары грубых башмаков – гардероб, который стоил три доллара. Но времена изменились. Мы платим нашей немецкой няне сто пятьдесят пять долларов в год, ирландской горничной – сто пятьдесят долларов, ирландской прачке – сто пятьдесят долларов, кухарке-негритянке – двести сорок, молодому негру, который выполняет обязанности швейцара и прислуживает за столом, – триста шестьдесят долларов, кучеру-ирландцу – шестьсот долларов в год, при том, что газ, горячая и холодная вода и жилье при конюшне, состоящее из общей комнаты, кухни и двух спален, обходится ему бесплатно.

«Чикагский фестиваль Великой республиканской армии» – это первая в серии из шести диктовок, находящихся сейчас в «Архиве Марка Твена», которые Клеменс произвел в мае и июне 1885 года. Все, кроме одной, Пейн опубликовал в своей редакции автобиографии. Найдер воспроизвел только эту, следуя тексту Пейна во всех деталях (МТА, 1:13–70; АМТ, 241–245). Диктовки о Гранте составляют самую раннюю из известных значительных частей, предназначенных, по словам Клеменса, для его автобиографии. Все охваченные им темы относились к недавним датам, и все затрагивают тот или иной аспект его отношений с Улиссом С. Грантом, который в то время умирал от рака горла. В «Чикагском фестивале Великой республиканской армии» речь идет о заключительном банкете на происходившем в 1879 году съезде Великой республиканской армии, где Клеменс произнес свой тост «За младенцев».

Клеменс диктовал своему другу и коллеге Джеймсу Редпату, а тот переписывал свои стенографические записи на пишущей машинке, у которой все буквы были прописными. Редпат затем проверил машинописные тексты, добавил пунктуацию, но оставил много опечаток, затем передал тексты Клеменсу, который слегка обработал и поправил их. Клеменс не был, однако, доволен результатом. Как он объяснял Гарри Уорду Бичеру, после того как заявил о прекращении диктовки, эта часть автобиографии была «весьма вольно надиктована, но у меня есть замысел немного обстругать ее как-нибудь, прежде чем я умру; я имею в виду грубую конструкцию и скверную грамматику. Это единственная диктовка, какую я когда-либо делал, и она оказалась весьма хлопотной и неуклюжей» (11 сентября 1885 года, CU-MARK). Клеменс так и не отшлифовывал эти тексты и не подготовил к публикации. Фактически через много лет после его смерти бывшая секретарша Клеменса Изабелл Лайон аннотировала экземпляр в редакции Пейна, заметив, что «мистер Клеменс не позволил бы включить грантовские диктовки в автобиографию без серьезного редактирования… Эти сделанные Редпатом записи были всего лишь краткими заметками и ждали коренного пересмотра» (с. 13, цит. из личного архива Кевина Макдоннелла).

Чикагский фестиваль Великой республиканской армии

1866 год.

Впервые я увидел генерала Гранта осенью или зимой 1866 года, на одном из приемов в Вашингтоне, когда он был генералом армии. Я просто увидел его и обменялся с ним рукопожатиями, вместе с остальной толпой, но в разговор мы не вступали. Также это был первый раз, когда я видел генерала Шеридана.

В следующий раз я видел генерала Гранта во время его первого президентского срока.

Сенатор Билл Стюарт от Невады предложил взять меня с собой, чтобы я мог увидеть президента. Мы нашли его в его рабочем костюме, одной из деталей которого был старый короткий льняной пыльник, сильно забрызганный чернилами. Я приобрел некоторую скандальную известность несколькими корреспонденциями, которые написал для «Нью-Йорк трибюн» во время кругосветной экспедиции на пароходе «Квакер-Сити». Мы обменялись рукопожатиями, затем наступили заминка и молчание. Я не мог придумать, что сказать, поэтому некоторое время просто молча смотрел на суровое, неподвижное лицо генерала, а потом произнес: «Господин президент, я смущен, а вы?» Он улыбнулся так, что не скомпрометировал бы чугунную статую, и я удалился под дым своего залпа.

После этого я не видел его примерно лет десять и за это время приобрел еще более скандальную известность.

В 1879 году генерал только что вернулся из путешествия по Европе и Азии, и его продвижение от Сан-Франциско на восток представляло собой нескончаемую овацию. И вот теперь его должны были чествовать в Чикаго ветераны армии Теннесси – первой армии, которой он командовал. Приготовления к этому событию соответствовали его важности. Мне телеграфировали из комитета по организации банкета и спросили, не хочу ли я присутствовать и отвечать на этом грандиозном банкете за произнесение тостов в честь дам. Я телеграфировал ответ, что тосты истощились. Все, что можно сказать на банкете о дамах, было сказано. Но существует один класс общества, который всегда оставляют без внимания на таких мероприятиях, и если они мне позволят, я возьму на себя тост «За младенцев». Они с готовностью согласились – таким образом я подготовил свой тост и выехал в Чикаго.