Жюльетта. Том I - Маркиз де Сад

От всего увиденного я воспылала кровожадной страстью и уговорила подругу вернуться в комнату для убийств, она не возражала: хотя ей и не нравилось убивать женщин, она ничего не имела против их уничтожения, потому что врожденные инстинкты свирепой хищницы неудержимо влекли ее ко всему злодейскому.

Я выстроила в ряд двадцать девушек и выбрала среди них одну — семнадцатилетнее создание, обольстительнее которого трудно себе представить. Дуэнья провела нас троих в свободную камеру.

Бедняжка, которую я намеревалась принести в жертву, возомнила, что меня разжалобить легче, нежели мужчину, и, обливаясь слезами, бросилась мне в ноги. Это был настоящий ангел неописуемой красоты и грации, и она непременно добилась бы своего, окажись перед ней менее стойкий противник с душой, не столь испорченной, как моя. Я оставалась непреклонной, и она начала рыдать — громко, взахлеб. Ее мольбы еще сильнее разожгли пламя моей ярости… И даже если бы это было не так, разве могла я проявить малодушие в присутствии Клервиль? Заставив девочку два часа подряд сосать оба моих отверстия, осыпав ее безжалостными ударами и пинками, подвергнув всевозможным, мыслимым и немыслимым издевательствам и унижениям, я привязала ее к столу и принялась колоть кинжалом ее тело, а моя подруга, обняв мои бедра, ласкала мне поочередно клитор, влагалище и задний проход. Редко я испытывала такой неистовый и долгий оргазм; я сбросила все, что еще оставалось в моих семенниках, и после этого возвращаться в общую залу не имело никакого смысла. Вместо этого я пригласила Клервиль к себе домой; мы сытно поужинали и улеглись в постель. Вот тогда-то, решив, что в последнем эпизоде мне недоставало твердости, она завела такую речь.

— Истина в том, Жюльетта, хотя я и не отрицаю твои несомненные успехи, так вот, истина заключается в том, что твоя совесть еще не достигла того уровня, на котором я хотела бы ее видеть; самое главное здесь — сделать ее извращенной до такой степени, чтобы никогда она не могла вернуться к прежнему состоянию; для этого существует множество средств, я могу перечислить их, однако не уверена, что у тебя достанет сил употреблять их. Эти средства, дорогая моя, сами по себе предельно просты: весь секрет в том, чтобы, уже в спокойном состоянии, сделать то же самое, что ты сделала в пылу страсти и что, позже, когда ты пришла в себя, заставило тебя испытать угрызения совести. Таким образом, ты без промаха поразишь добродетельный импульс, едва лишь он обнаружит свое присутствие; однако он может появляться снова и снова, как только твои чувства остынут и притупятся, и только привычка способна уничтожить его окончательно; это — безотказное средство, попробуй, и ты убедишься в этом: в момент спокойствия, когда в душу обычно вползает добродетель, скрывающаяся под маской угрызений совести, ибо только скрываясь под маской, она может одержать над нами верх, — и вот тогда, уловив этот момент, ты должна совершить тот поступок, для которого ты оказалась недостаточно твердой, и после четвертого раза ты больше не услышишь этот противный голосок совести и будешь жить с собой в мире до конца своих дней. Но это дается не так легко, потому что требует мужества, самодисциплины и даже определенной жестокости по отношению к самой себе: ты же понимаешь, что привлекательность злодейства — это просто иллюзия, игра воображения, и слабые души очень редко решаются на преступление будучи в спокойном состоянии, когда их воображение спит. Я предлагаю тебе самое надежное средство и уверяю, что сама добродетель убережет тебя от угрызений совести, ибо у тебя сформируется привычка творить зло при первом же добродетельном порыве, и чтобы перестать его творить, тебе придется подавить в себе добродетель. Лучшего совета, Жюльетта, я не могу тебе дать в этой критической и довольно болезненной для тебя ситуации, и победа будет тебе обеспечена в любом случае независимо от того, одержишь ли ты ее через посредство порока или добродетели.

— Ваш совет, Клервиль, — сказала я, — великолепен, сомнений нет, однако вряд ли он мне необходим. У меня уже есть опыт в области порока, и душа моя не требует подкрепления. Я иду той же дорогой, что и вы. Поэтому обещаю, что вы не увидите во мне замешательства или колебания в любом деле, которое принесет мне материальную выгоду или удовольствие.

— Милая моя, — нежно произнесла Клервиль, привлекая меня к себе, — я тебя умоляю: никогда не сворачивай с этого пути и не служи другим богам.

Как-то раз, после этого разговора, Клервиль заехала ко мне и предложила нечто неслыханное. Я забыла сказать, что в это время начинался Великий Пост.

— Ты не желаешь совершить религиозный обряд?

— Вы с ума сошли!

— Нисколько. У меня недавно появилась совершенно потрясающая идея, и мне нужна твоя помощь. В кармелитском монастыре есть один тридцатипятилетний монах-послушник, на мой взгляд это не просто великолепный мужчина, а само средоточие всех мужских достоинств; я присматриваюсь к нему уже полгода и твердо решила, что он должен удовлетворить меня, поэтому мы сделаем так: пойдем к нему на исповедь, расскажем ему что-нибудь непристойное, он возбудится, и я абсолютно уверена, что большего не потребуется, потом затащим его в укромное местечко, лучше всего в его келью, и выжмем из него все соки. Но это еще не все: после этого отправимся на причастие, украдем облатки, принесем их домой и найдем другое, совсем нехристианское, применение этим отвратительным символам.

Я пришла в восторг, но осмелилась заметить, что из двух этих предложений первое вдохновляет меня больше.

— С тех пор, как я перестала верить в Бога, — пояснила я, — профанация, которую вы предлагаете, кажется мне чистейшим и в высшей степени бесполезным ребячеством.

— Верно, это ребячество, — ответила она, — я и не отрицаю этого. Однако оно воспламеняет мое воображение, кроме того, такие поступки надежнее всего оберегают от возврата к предрассудкам, потому что нельзя всерьез принимать вещи, с которыми обращаются подобным образом. Стоит ли добавлять к этому, что я все еще сомневаюсь в твоей непреклонности?

— Ах, Клервиль, выбросьте из головы все свои сомнения! — возмущенно заговорила я. — Вы ошибаетесь, дорогая, и быть может, мой атеизм укоренился еще глубже, чем ваш. Во всяком случае он не покоится на таких глупостях, какие вы предлагаете. Да, я присоединюсь к вам, потому что эта затея вам нравится, однако для меня это будет просто мимолетным развлечением, но ни в коем случае не послужит укреплению моего духа.

— Если хочешь, Жюльетта, — кротко сказала Клервиль, — мы сделаем это ради одного лишь развлечения.

— Соблазнить монаха через посредство исповеди — прекрасный и достойный поступок, однако, согласитесь, звездочка вы моя путеводная, что осквернить круглый кусочек теста, который по чистой случайности сделался святыней для идиотов, — это то же самое, что разорвать или сжечь клочок бумажки.