Стрекоза в янтаре - Диана Гэблдон

— Боялась сказать тебе, почему я это сделала. Джейми, я должна была вызволить тебя из Бастилии. Я была готова на все, лишь бы ты был на свободе. Но я была и зла на тебя из-за дуэли и из-за ребенка. И за то, что ты вынудил меня искать встречи с Людовиком. Я хотела совершить что-нибудь такое, после чего уже не смогу видеться с тобой. Я сделала это отчасти и потому, что хотела причинить тебе боль.

— И причинила.

Он стиснул зубы и какое-то время молчал. Наконец повернул голову и в упор посмотрел на меня. Я старалась отвести глаза, но не могла.

— Клэр, — мягко сказал он, — что ты чувствовала, когда я отдал свое тело Джеку Рэндоллу, когда я позволил ему взять меня в Уэнтуорте?

Меня словно пронзило током. Такого вопроса я не ожидала от него. Прежде чем ответить, я несколько раз то открывала, то закрывала рот.

— Я… я не знаю. Я не думала об этом. Гнев, конечно. И ярость. И боль. А потом я испугалась за тебя и жалела тебя.

— А ревность? Ревновала ли ты, когда я сказал тебе, правда позже, что он возбуждал меня, хотя я этого и не хотел?

Я перевела дыхание, чувствуя, как травинки колют мне грудь.

— Нет. По крайней мере, я так не думаю. В конце концов, я не думаю, что ты желал этого.

Я закусила губу, не смея поднять глаза.

Его голос звучал спокойно, когда он произнес:

— Я тоже не думаю, что тебе хотелось лечь в постель с Людовиком.

— О, конечно же, нет!

— Вот и хорошо.

Он ухватил большими пальцами обеих рук травинку и вырвал ее с корнем.

— Я тоже негодовал и сожалел. Когда это произошло, — продолжал он почти шепотом, — мне казалось, ты не сможешь вынести этого. Я был уверен, что ты отвернешься от меня. Чтобы не видеть боли и разочарования на твоем лице, я попытался заставить тебя уехать.

Он закрыл глаза, поднял травинку и принялся водить ею по губам.

— Но ты не уехала. Вместо того чтобы покинуть меня, ты нежно прижала к своей груди, ты любила и жалела меня.

Джейми глубоко вздохнул, глаза его подернулись влагой, он с трудом сдерживал слезы.

— И я решил, что сейчас должен поступить по отношению к тебе так же, как тогда поступила ты. Вот почему я оказался в Фонтенбло.

Он моргнул несколько раз, и глаза его прояснились.

— Когда ты сказала мне, что между вами ничего не было, я сначала поверил, потому что мне хотелось, чтобы все было именно так, но потом… Больше я не мог прятаться сам от себя и понял, что ты солгала. Я думал, что ты больше никогда не полюбишь меня, что он стал желанным для тебя, но ты боишься это показать.

Травинка выпала из его рук, а голова поникла.

— Ты говоришь, что хотела сделать мне больно. Мысль о том, что ты лежала рядом с королем, причиняет большую боль, чем раскаленное железо, чем удары хлыста по обнаженной спине. Но мысль о том, что ты больше не позволишь мне любить тебя, страшнее ножа палача, вонзенного в живот. Клэр…

Он намеревался сказать еще что-то, но умолк, собираясь с силами, чтобы продолжить.

— Я не знаю, смертельна ли эта рана или нет, но я чувствую, как сердце мое останавливается, когда я смотрю на тебя.

После этих слов в воздухе повисло тягостное молчание. Было слышно лишь жужжание мелких насекомых. Джейми был неподвижен, как скала, его лицо — лишено какого-либо выражения. Мне очень хотелось нарушить это молчание, разделяющее нас. Нужно было немедленно что-нибудь предпринять, чтобы вернуть его утраченное доверие. Лучше смерть, чем это молчание.

— Джейми, — прошептала я. — Пожалуйста.

Он медленно повернулся ко мне. Лицо его казалось спокойным, хотя кошачьи глаза сузились еще больше, когда он взглянул на меня, потянулся и схватил за руку.

— Ты хочешь, чтобы я побил тебя? — мягко спросил он.

Он все крепче сжимал мою руку, так, что я невольно вскрикнула, пытаясь отнять ее. Он силой удержал меня и положил на траву. Я чувствовала, что во мне все дрожит, тело покрылось гусиной кожей, и я еле выдавила из себя:

— Да.

Не спуская с меня глаз, одной рукой придерживая за руку, другой он сорвал кустики крапивы — один, два… десять…

— Крестьяне Гаскони стегали своих неверных жен крапивой, — сказал он.

Опустил пучок крапивы мне на грудь, я задохнулась от неожиданности и боли, а на груди, словно по волшебству, выступили красные пятна.

— Ты хочешь, чтобы я продолжал? Ты хочешь, чтобы я наказал тебя таким образом?

— Если… если тебе так хочется.

Губы мои так сильно дрожали, что я с трудом могла разговаривать. Несколько кусочков земли с корней крапивы упали мне на грудь, один скатился вниз.

«Это от толчков сердца», — подумала я.

Грудь продолжала пылать огнем от крапивы. Я закрыла глаза и живо представила, что будет дальше со мной, но вдруг рука Джейми, сжимающая мою, ослабла. Я открыла глаза и увидела его, сидящего возле меня, скрестив ноги. Пучок крапивы валялся далеко в стороне. Жалкая улыбка блуждала на его губах.

— Когда я выпорол тебя первый раз — вполне заслуженно, — ты поклялась, что выпустишь мне кишки моим же собственным кинжалом. Теперь ты хочешь, чтобы я отхлестал тебя крапивой.

Он медленно покачал головой в некоторой растерянности:

— Значит, ты так высоко чтишь мое мужское достоинство?

— Значит, чту, черт тебя побери!

Я села, обхватила его за плечи и, к нашему обоюдному удивлению, крепко поцеловала его, хотя и неумело. Я почувствовала, как он невольно встрепенулся, крепко прижал меня к себе, отвечая на мой поцелуй. Потом всем телом навалился на меня, так прижав к земле, что я лишь с трудом могла перевести дух. Его широкие плечи заслонили яркое солнце. Я не могла пошевелить ни рукой ни ногой. Я была целиком в его власти.

— Вот так, — прошептал он.

Его взгляд пронзил меня насквозь, так что я вынуждена была зажмуриться.

— Как ты и хотела, я накажу тебя.

Его бедра властно заявили о себе, и я почувствовала, как мои ноги покорно раздвигаются под натиском его страсти.

— Никогда! Скажи, что никогда ни один мужчина не будет обладать тобой. Смотри мне в глаза! Обещай! Вот, смотри на меня! Клэр!

Он стремительно, с силой, вошел в меня. Я застонала и отвернула бы от него голову, но он крепко держал мое лицо ладонями, заставляя смотреть ему в глаза, видеть