Мужики и бабы - Борис Можаев

- Золотишко у меня, конечно, есть, да не про вашу честь. Ищите!..

- Имейте в виду, ежели обнаружится тайное укрытие, вина ваша усугубляется, - предупредил Кречев.

- Ищите, ищите! - уже войдя в азарт, с пылающим румянцем во все щеки, королевским жестом растворяя руки, говорила Антонина Васильевна.

- Тут ни токмо что искать, повернуться негде, - хмыкнул Биняк.

- Поглядите в комоде, в сундуке... На чердак слазайте, - приказал Биняку и Тараканихе Кречев, потом Ванятке: - А ты сходи в баню... в каменке посмотри как следует. А ты в подпол слазай! - это Жернакову приказал.

- А мне что делать? - спросил Кулек.

- Ты его в сортир пошли, - сказал Маркел Кречеву. - Пущай понюхает, как у них золото пахнет.

- Молчать! Вас пустили сюда хулиганить?

- Кто фулиганит, а кто и смотрит.

- Это кто ж по-твоему хулиганит? Мы, что ли?

- Я ничего такого не говорил.

- Вот и заткнись!.. - и потом хозяину: - Яков Парфеныч, где у вас фотографические аппараты?

- В павильоне.

- Проводите нас туда! - Кречев махнул рукой Кульку и они вдвоем пошли за хозяином.

Один аппарат стоял на треноге посреди коридора, второй лежал в черном футляре возле стенки.

- Так... Значит, оба аппарата и треногу мы у вас забираем.

Худое длинноносое лицо Якова Парфеныча еще более вытянулось:

- Как - забираете? А чем же я буду работать?

- Обращайтесь в райисполком. Там скажут. - Кречев вынул из планшетки заготовленный акт конфискации фотоаппаратов, положил оба экземпляра на столик. - Вот, распишитесь... Значит, претензий насчет грубости у вас нет?

- Какие могут быть претензии? - растерянно пролепетал фотограф. - Я только насчет аппаратов.

- Вот и чудненько! Возьмите один акт себе... Так... И еще вот что учтите... В течение двадцати четырех часов вы должны очистить помещение.

- Какое помещение?

- Вот это самое. Ваш бывший дом. Поскольку выселять в отдаленные места вас не станут, значит, вы имеете право забрать все, что хотите. Считайте, что вам повезло.

- А куда ж нам итить?

- Куда хотите. Проситесь на квартиру. А ваш дом пойдет под заселение. И, обернувшись, крикнул Кульку: - Бери аппараты!

Кулек подошел к треноге, ухватил ее, как связку жердей, и взвалил на плечо, аппаратом за спину.

- Да кто ж так с аппаратом обращается? - всплеснул руками Яков Парфеныч. - Это ж оптика! Вы имеете дорогую вещь... Дайте сюда!

Он снял у Кулька с плеча треногу, ловко отвинтил аппарат, уложил его в ящик и спросил с готовностью:

- Куда нести?

- В сани! - приказал Кречев.

Яков Парфеныч сам отнес оба аппарата в сани, переложил их сеном, чтоб не бились друг о друга, и все приговаривал:

- Оптика - вещь хрупкая. Она требует к себе мягкого обращения.

- Вот чудак-человек! - усмехнулся Кулек. - Тебе-то от того какая выгода? У тебя же их отобрали! Насовсем отобрали, понимаешь?

- Отчего ж не понимать, - отвечал Яков Парфеныч и жалко улыбался. Авось еще возвернут.

- Ага, возвернут, после дождичка в четверг...

- Ты вот что, отвезешь в райштаб аппараты и валяй прямо на Выселки, к дому Матвея Амвросимова, - сказал Кречев. - Здесь больше делать нечего.

- А вдруг золотишко отыщется? - осклабился Кулек.

- В кармане унесем. Езжай!

В сенях Кречева встретили гомоном и смехом столпившиеся бабы и мужики.

- Вы чего тут, или нашли что?

- Тонино золото. Вот оно, смотри, - сказал Биняк, указывая на две кучи странных предметов.

Приглядевшись, Кречев увидел целый ворох опаленных овечьих ног и еще кучу драных шерстяных чулок и носков.

- Это что такое? Откуда?

- С чердака скинули, - сказал Биняк. - Это ж надо! Шестьдесят четыре ноги. Шашнадцать баранов с осени съели.

- Батюшки мои! Они их, чай, живьем глотали...

- Яков Парфеныч, а вы их, случаем, не на мыло перегоняли, баранов-ти?

- Дак ведь гостей много бывало... Каждый базарный день все гости, смущенно оправдывался Яков Парфенович.

- А чулки драные тоже гости вам набросали?

- А може, черти в них бегают по чердаку-то?

- Эдак на чертей да на баранов век не наработаешься...

- Им теперь не страшно и на поселении жить - одними бараньими ногами прокормятся...

Из дверей выглянула пылающая Антонина Васильевна и гневно крикнула:

- Какое ваше дело до моей жизни? Вы зачем сюда пришли? Чертей да баранов переписывать? Или издевательствами заниматься?

- Ой, гли-ка, напужала!

- Ты не кричи, Фефела! Тебе дело говорят...

- Граждане и товарищи! - повысил голос Кречев. - Немедленно прекратите выпады насчет оскорблений! Нам такого права никто не давал. Боевая группа задание свое выполнила... Все! Прошу очистить помещение. А вас, товарищи Кирюхины, еще раз предупреждаю - в течение двадцати четырех часов вы здесь полные хозяева. Задержитесь дольше означенного срока - пеняйте на себя.

Из братьев Амвросимовых первым решили брать старшего, Матвея, жившего в двухэтажном кирпичном доме. Встретили их чинно, вежливо за стол посадили; только угощать не стали. Хозяин дома, Матвей Платонович, словно ходячий шкап, громоздкий, неповоротливый мужик с бритым кирпичного цвета лицом, прошел в передний угол, сел под образами и, сложив на коленях заскорузлые руки, спросил:

- Постановление насчет конфискации имущества имеется?

- Вот... Пожалуйста. - Кречев достал из планшетки постановление актива сельсовета и подал хозяину.

Матвей Платонович достал с божницы картонный футлярчик, вынул очки в тонкой стальной оправе, неторопливо приладил их на крючковатый нос, стал читать.

Хозяйка, бледная, с испугом на лице, стояла возле деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, и глядела в каменно-неподвижное лицо хозяина, готовая мигом сорваться с места, чтоб исполнить любой приказ его. На ней была простенькая ситцевая кофточка, в горошинку фартук и полосатая понева свойского тканья. На ногах полусапожки с высокими боковыми резинками. Сверху в пролет лестницы с таким же испугом и выжиданием глядела на родителей дочь-невеста, желтокосая, в цветастом сарафане. И вся эта семейная троица была спаяна не только страхом выжидания, но и твердой, отчаянной решимостью - встретить стойко, с достойным спокойствием свою нелегкую судьбу.

- Так, так... Значит, дом и все имущество - и движимое, и недвижимое.

- Так точно... Раскастрация всего имущества, - подтвердил Ванятка Бородин. - Чтобы, значит, раз и навсегда искоренить всякую заразу частной собственности.

- А на каком таком основании у меня решили сделать эту самую раскастрацию, а вот у него, у Ванятки, ничего не трогать? - спросил хозяин Кречева.

- А чего у него брать-то? Охапку шоболов? - хмыкнул Кречев.

- Дак что ж выходит, вы его шоболами брезгуете? Раз всех решили объединять в колхоз, тогда и всякое имущество валите в одну кучу.

- Когда очередь дойдет до колхоза, все соберем. Но вас допускать до колхоза не имеем права, - ответил Кречев.

- Почему? Или я рылом не вышел? Или работник плохой?

- Потому как вы идете по кулацкой линии, то есть эксплуататор человеческого труда.

- Кого же я исплуатировал? Мы работников отродясь не держали. В артели нас было три брата с семьями.

- Вот братьев своих и семью вы это самое... эксплуатировали.

- Как? Разве они одни работали, а я прохлаждался? Спроси вон Феклу, кивнул он на хозяйку.

- Ей веры нет. Потому как она тоже член кулацкой семьи. И пойдет заодно с вами.

- А братья мои?

- И они тоже подлежат конфискации.

- А их за что?

- За то же самое. У них тожеть дома двухэтажные и дворы каменные.

- Да кто же кого у нас в артели исплуатировал?

- Пустой разговор ведем. Постановление есть ясное и понятное: кто нажил не своим трудом большие средства - раскулачить.

- А чьим же трудом я наживал все это? - Матвей Платонович округло обвел руками, указывая на просторный кирпичный дом, хорошо оштукатуренный, с фигурными наплывами на потолке под висячей лампой, с широким карнизом, с крашенной в голубой цвет дощатой перегородкой, с широкой железной кроватью со светлыми шишечками, с тюлевыми занавесками на окнах, с венскими стульями вокруг тяжелого дубового стола. - Может, ты мне помогал построить все это и нажить? Или Ванятка, или вон Биняк?

- Оно и то сказать, что не в одной артели ты старался, а и на торговле подрабатывал, - отозвался Биняк.

- Верно. Хлебом торговал. Скупал на базаре, нанимал обозы, перевозил на пристань, на Ватажку. Вон, Семен Жернаков подтвердит. Он тоже торговал.

Жернаков густо покраснел и отвернулся к окну.

- По три, по четыре тысячи пудов за базар брали с братом. Полны амбары семейные насыпали. Барыш - копейка за пуд. Тридцать, ну, сорок рублей на двоих заработку. Дак это ж работа! Мы ж не гноили хлеб-то, а сухоньким доставляли его на речные суда. В города отсылали... И за это нас теперь казнить надо?

- Никто вас не казнит, - потупился Кречев, - а только в колхоз не велено пущать. Поскольку вы идете по статье зажиточных. Сам товарищ Каганович указание давал. И товарищ Штродах из Рязани присылал инструкцию. Чтоб не смешивать с трудящимися, с бедняцко-середняцкою массой, а отправлять вас на поселения...