У нас всегда будет Париж - Рэй Брэдбери

Я сложил это вместе и поразился.

— Как такое могло случиться, Джеральд? — взвился я, стараясь не повышать голос. — Как?

Его хватило только на то, чтобы дернуть подбородком в сторону изножья постели.

Я откинул одеяло — и не поверил своим глазам.

Его ноги были примотаны клейкой лентой к основанию кровати.

— Вот, — прошелестело на выдохе. — Не мог… — выдавил он, — позвонить!

Телефонный аппарат стоял справа от него, чуть дальше вытянутой руки.

Размотав скотч, я снова наклонился, чтобы продолжить расспросы.

— Ты меня слышишь?

Голова у него дернулась. Он шепотом выпалил:

— Да. Блэр… — судорожный вдох, — намерен… — он немного успокоился, — жениться… — у него опять перехватило дух, — на… старом… священнике. — Тут слова хлынули потоком: — Мудрейшем из мудрых!

— То есть как?

— Жениться, — взорвался старик, — на мне!

— Погоди! — Я был ошарашен. — Жениться?

Яростный кивок, а после — дикий приступ хохота.

— Он, — прошептал Джеральд Весалиус. — На мне.

— Господи! Вы с Блэром? Должны пожениться?

— Именно так. — Голос Джеральда окреп и перестал дрожать. — Именно так.

— Быть такого не может!

— Может! Может!

Меня стал душить смех, но пришлось сдержаться.

— Не хочешь ли сказать… — начал я.

— Тише ты, — без запинки произнес Джеральд. — А не то он услышит и тебя… — у него опять перехватило дыхание, — вышвырнет!

— Джеральд, это же незаконно! — вскричал я шепотом.

— Законно, — прошептал он в ответ. — Все будет законно, шумиха, газеты!

— Боже мой!

— Да, вот так!

— Но зачем это ему?

— Ему, — сказал Джеральд, — плевать. Но слава! Он считает, что дело того стоит, — хочет прославиться и как можно больше от меня получить.

— Нет, в самом деле, Джеральд, как это понять?

— Хочет забрать надо мною власть. Такая уж… — выдавил Джеральд, — у него… — он поперхнулся, — натура.

— Ничего себе! — сказал я. — Бывает, что в браке женщина всецело отдает себя во власть мужчине или мужчина всецело отдает себя во власть женщине.

— Вот-вот, — подтвердил Джеральд. — Этого он и добивается! Он влюблен, но у него помрачение рассудка!

Джеральд застыл, смежил веки, а потом добавил слабым, срывающимся голосом:

— Хочет подчинить себе мой ум!

— Из этого ничего не выйдет!

— Уж он расстарается. Хочет стать величайшим философом в мире.

— Сумасшедший!

— Да! Хочет писать книги, ездить по свету, читать лекции — хочет стать мною. Думает, если я буду принадлежать ему, он займет мое место.

Послышался какой-то шорох. Мы затаили дыхание.

— Идиотизм какой-то! — прошептал я. — Видит Бог!

— Бог, — фыркнул Джеральд, — этого… не видит…

Как ни странно, у Весалиуса вырвался смешок.

— Не важно!

— Шшш, — предостерег Джеральд.

— Он с самого начала таким был, уже когда поступил к тебе на службу?

— Вероятно. Только не до такой степени.

— И ты не противился?

— Не про… — пауза, — …тивился.

— Но ведь…

— С годами он забирал все больше си… си… силы.

— Пользуясь твоими же деньгами?

— Нет, — желчная усмешка, — моими мыслями.

— Он крадет твои мысли?

Джеральд сделал судорожный вдох и выдох.

— Представь себе!

— Но твои мысли уникальны!

— Скажи… скажи… скажи это ему.

— Вот паразит!

— Нет, ревнивец, завистник, властолюбец, поклонник, полузверь, а порою — настоящий зверь! — Джеральд выкрикнул эту тираду отчетливо, но не за один раз.

— Черт побери, — возмутился я. — Почему же мы теряем время на разговоры?

— А куда деваться? — прошептал Весалиус. — Помоги. — Тут он улыбнулся.

— Как мне тебя отсюда вытащить?

Весалиус посмеялся.

— Просчитаем возможности.

— Черт побери, сейчас не до шуток!

Джеральд Весалиус сглотнул.

— Такое уж… у меня особое… — он запнулся, — чувство юмора. Итак!

Мы оба замерли. Где-то скрипнула дверь. Шаги.

— Может, вызвать полицию?

— Нет. — Пауза. У Джеральда сорвался голос. — Это акция, спектакль, ему на руку.

— Акция?

— Слушай меня, иначе все пропало.

Я наклонился, и он сбивчиво заговорил.

Шепотом, шепотом, шепотом.

— Уяснил? Попытаешься?

— Попытаюсь! — ответил я. — Ах ты, черт, черт, черт!

В коридоре — шаги. Мне послышался чей-то крик.

Я схватил телефонную трубку. Набрал номер.

Потом выбежал через ту же застекленную дверь, обогнул дом и оказался на тротуаре.

Невдалеке завыла сирена, потом вторая, третья.

К тротуару подкатили сразу три пожарно-спасательные бригады — в такой час у них обычно бывает затишье. Девять бойцов-спасателей, соскучившихся по настоящей работе, бросились к дому.

— Блэр! — завопил я во все горло. — Я тут! Проклятье. Дверь случайно захлопнулась! Там, за углом! Старик умирает. За мной!

Я бросился бежать. Спасатели, одетые в черную форму, устремились следом, не разобравшись, что к чему.

Мы распахнули застекленную дверь. Я указал пальцем на Весалиуса.

— Выносите его! — скомандовал я. — В больницу Бротмана! Скорее!

Джеральда уложили на каталку и без промедления вывезли через ту же дверь.

У нас за спиной раздавались истерические вопли Блэра.

Джеральд Весалиус тоже их услышал; он весело помахал рукой и стал выкрикивать:

— Пока-пока, счастливо оставаться, прощай, всех благ, будь здоров, не поминай лихом!

А мы между тем бежали к санитарному транспорту.

Джеральд заходился смехом.

— Юноша!

— Что, Джеральд?

— Ты меня любишь?

— Конечно, Джеральд.

— Но ты ведь не намерен забирать надо мной власть?

— Нет, Джеральд.

— А над моими мыслями?

— Ни в коем случае.

— А над моим телом?

— Ни за что, Джеральд.

— Пока смерть не разлучит нас?

— Пока смерть не разлучит нас.

— Хорошо.

Бегом, бегом, вперед, вперед, через газон, по дорожке, к санитарной машине.

— Юноша.

— Да?

— В храме веданты?

— Да-да.

— В прошлом году?

— Да-да.

— Проповедь на тему «Величие всеобъемлющего смеха»?

— Я на ней присутствовал.

— Момент настал!

— Ну да, ну да.

— Хохотать до упаду?

— Хохотать до упаду.

— Взахлеб, от души?

— Господи, конечно, взахлеб и от души!

Тут в груди у Джеральда рванула бомба, а из гортани хлынула взрывная волна. Мне ни разу в жизни не доводилось слышать такого взрыва ликования; меня самого душил смех, но я бежал рядом с каталкой, которую без промедления толкали вперед и вперед.

Мы улюлюкали, вопили, орали, задыхались, втягивали в себя и выдыхали фейерверки веселья, как мальчишки в забытый богом летний денек, когда можно упасть на тротуар и содрогаться в притворных корчах, изображая разрыв сердца или приступ удушья, жмуриться от громового «ха-ха-ха» и «ох-хо-хо» и умолять: «Кончай, Джеральд, я сейчас сдохну, ха-ха, ох-хо-хо, господи, ха, хо», и опять «ох-хо-хо», пока не охрипнешь до шепота.

— Юноша?

— Что еще?

— Фараон Тутанхамон.

— Ну?

— Его мумию нашли в гробнице.

— Ну.

— У него губы изогнуты в улыбке.

— С чего бы это?

— А между передними зубами…

— Что?

— Застрял черный волос.

— И что из этого?

— А то, что человек перед смертью всласть покушал. Ха-ха!

Ха-ха, о господи, хо-хо, скорей, бегом, скорей, бегом.

— И последний вопрос.

— Ну, что еще?

— Ты готов со мной сбежать?

— Куда?

— К пиратам.

Мы наконец-то добрались до машины «скорой помощи», и Джеральда вкатили в распахнутые двери.

— К пиратам! — громогласно повторил он.

— Ладно, Джеральд, хоть бы и к пиратам — я с тобой!

Двери захлопнулись, взвыла сирена, заурчал двигатель.

— К пиратам! — прокричал я вслед.

Летняя пиета

— Скорей бы, — сказал я.

— Да уймись ты, а? — отмахнулся мой брат.

— Не могу заснуть, — твердил я. — Завтра тут такое будет — прямо не верится. Два цирка в один день! «Братья Ринглинг» приедут на длиннющем поезде в пять утра, а через полчаса и «Братья Дауни» прикатят — на грузовиках. Я лопну.

— Знаешь что, — сказал мой брат, — давай-ка спать. Завтра подъем в полпятого.

Перевернувшись на другой бок, я все равно не смог уснуть: шутка ли дело — я так и слышал, как в нашу сторону движутся сразу два цирка, которые перевалили через горизонт и уже начали подниматься вместе с солнцем.

Как-то совсем незаметно стрелки часов подкрались к четырем тридцати, и мы с братом спустили ноги в холодную тьму, оделись, схватили по яблоку вместо завтрака, выскочили на улицу и помчались под горку в сторону железнодорожной станции.