Ход белой королевы - Лев Кассиль

Не раз случалось Наташе быть застигнутой в поле метелью. Но такого, как сегодня, ей еще не выпадало. Она уже жалела, что не дождалась других лыжников, которые, конечно, теперь уже вышли тоже на поиски Сергунка.

Ничего не видно было вокруг в этом кромешном мутно-белом аду. Свирепое кишение взбесившегося снега, казалось, заполняло весь мир, и тщетно было взывать, сложив ладони рупором, проталкивая крик в этом яростно клокочущем ледяном воздухе:

- Сергуно-о-к!.. Се-ре-жа... Орло-ов!..

Но снова и снова звала она мальчика.

Внезапно она замолкла, тяжело дыша, прислушиваясь.

Откуда-то, казалось издалека, а может быть, и совсем рядом, сквозь белую крутоверть донесся со стороны почти неразличимый слабенький голос: "Ау-у!"... Наташа, с места развернувшись, бросилась туда, откуда послышался ей ответ. Облака снега, ринувшиеся навстречу, на мгновение ослепили ее. Она зажмурилась, оборачиваясь, чтобы передохнуть, и не видела, что лыжи ее уже скользят по снежному карнизу - настругу, свисающему с края оврага. Она только почувствовала вдруг, что все под ней куда-то оседает вниз, безудержно увлекая за собой, и вместе с небольшой лавиной стремглав обрушилась на дно овражка. Он был не очень глубок, но крут. Наташа сильно ушибла руку при падении. С трудом выбралась она из-под снега и только тут с ужасом убедилась, что одна лыжа у нее сломана, а без лыж в такую погоду и километра не пройдешь. Наташе показалось, что, словно почувствовав всю ее беспомощность, пурга с новым неистовством задула навстречу. Несмотря на боль в руке, Наташа кое-как выбралась из овражка и позвала Сережу. Ей снова послышалось тихое "ау". Почти по самый пояс утопая в снегу, она кинулась на зов, выкарабкалась из сугроба. Впереди затемнел полузанесенный куст. Что-то шевелилось под ним.

Через минуту Наташа уже поднимала за плечи полузамерзшего, совсем ослабевшего мальчика. Она пыталась поставить Сергунка на ноги, но мальчуган так ослаб и застыл, что снова валился на снег. У него хватило только сил, еле шевеля губами, произнести:

- Тетя Наташа, ты иди, а я лучше тут полежу, отдохну чуток.

Наташа грела ему своим дыханием руки, терла варежками щеки,теребила, отряхивала.

- Сергунок, милый... ты, маленький, никак не сможешь идти?

Он вяло отводил ее руки, твердил виновато:

- Я ног не чую. Ты иди, тетя Наташа, я уже теперь не боюсь, раз ты меня сыскала. Ох, я рад до чего, что нашелся! Ты только не серчай, что я заблудился. Нечаянно... Я больше никогда сроду не стану...

Их обоих заносило снегом. Нельзя было оставаться тут на самом ветру. Надо было найти хоть какое-нибудь укрытие. Наташа, отвернувшись от ветра, как бы упираясь в него спиной, связала лыжи Сергунка своим шарфом, соорудила что-то вроде салазок, уложила на них мальчугана и попыталась волочить самодельные санки за собой. А метель задувала все неистовее, сплошной поток плотного, как будто уже в воздухе слежавшегося снега хлестал навстречу. Буран закручивал эти хлещущие струи вокруг. И Наташе, ослабевшей, терявшей последние силы, казалось порой, что она попала в какие-то огромные, бешено вертящиеся двери и безнадежно крутится, крутится в них и никак не может угодить в выход.

Она то и дело падала на колени, проваливаясь уже выше пояса, с трудом поднималась снова.

Потом один раз у нее уже не хватило сил подняться...

Лыжники с электрическими фонариками в руках и с факелами, которые, словно огненные квачи, размазывали тускло светящиеся пятна в темном ревущем пространстве, шли со стороны городка и аэропорта, прочесывая навстречу друг другу весь район, примыкавший к трассе недавних гонок. Они рассыпались по снежной равнине, взвихренной бураном, обходя ее двумя широкими цепями, которые, должны были сойтись, как две скобки. Зарево факелов улетучивалось в облаках несущегося снега.

Лучи электрических фонариков беспомощно задыхались в мути. Совсем в стороне от уже занесенной гоночной лыжни луч одного из фонариков вдруг остановился на обломанной, ветке куста, упавшей на снег, по-видимому, недавно, так как метель еще не успела занести ее полностью. Рядом свет фонаря обнаружил ямки на месте свежих, но уже полузанесенных следов. Некоторое время круглое световое пятно от луча фонарика металось вокруг. В конусе луча, лихорадочно ощупывавшего сугроб, кишели яркие высвеченные снежинки. Потом луч уставился на ветку куста, на которой колотился на ветру зацепившийся за колючку помпон кисточка от детского башлычка. Свет фонарика рванулся дальше по еле заметным следам, почти уже сровнявшимся с сыпучей поверхностью сугроба. Секунду-другую он петлял по сторонам и вот вздрогнул, остановился, набредя на полузанесенные детские лыжи. Еще быстрее стал шарить вокруг в этом темном, словно дымящемся пространстве луч фонарика, пока в конусе света не появились очертания двух прильнувших друг к другу и совершенно белых, будто загипсованных фигур.

Полузамерзшая Наташа, прикрыв собой от ветра Сер-гунка, прикорнула на руках с ним за сугробом. Девушку и мальчика уже почти занесло снегом. Оба были недвижны, в забытьи. Только свиристел ветер в сучьях кустарника да шумела яростная поземка.

Наташу вывело из беспамятства ощущение чего-то обжигающего во рту. Она судорожно закашлялась, отталкивая руку которая вливала ей почти насильно в рот коньяк из фляжки. Ослепленная лучом фонарика, направленного ей прямо в лицо, она ничего не видела вокруг, но сквозь тугой поток ветра и снега, несшийся из тьмы, до слуха ее пробились обращенные к ней слова:

- Подняться в состоянии? Мальчика возьму сам.

Обопритесь на меня. Тут рядом шалаш. Я вешку поставил.

- Постойте... Это кто? - еле справляясь с окоченевшими губами, пыталась спросить Наташа.

Голос из пурги и темноты отвечал быстро и кратко:

- Потом, потом... Молчите, дышите в шарф.

Наташа почувствовала, как теплый вязаный шарф, закинутый за ее шею, ложится на лицо, прикрывая его от ветра. На мгновение она увидела в свете фонарика рукав клетчатой куртки. Блеснула на обшлаге выпуклая пуговица в форме маленького футбольного мяча. Кто-то подхватил Сергунка на руки и, оставаясь невидимым в темноте, помог подняться Наташе. Прикрывая обоих плечом, повел сквозь толщу рвущегося навстречу ветра к полуразрушенному охотничьему шалашу. Наташа и Сергунок были уже упрятаны в это шаткое, заваленное снаружи снегом убежище, когда зловещее мутное пространство над равниной начали пронизывать уже совсем рядом лучи прожекторов и отсветы факелов. Вскоре до лыжников, участвовавших в поисках, донесся глухой, тонущий в реве пурги голос:

- Эге-гей! Сюда все! Обнаружил!

И замигал, вспыхивая и потухая, фонарик. На этот зов и прерывистые вспышки фонарика к шалашу со всех сторон понеслись из тьмы факелы. Прожекторы аэросаней, бродившие вокруг, скрестились на ветхом, занесенном сугробами сооруженьице. Ослепительный свет, пробившись сквозь роившиеся клубы снега, залил внутренность шалашика. Окончательно пришедшая в себя Наташа счищала снег с Сергунка, который, полуочнувшись, припал к ее лицу. Ближе всех к спасенным оказались Маша Богданова, расторопный дядя Федя и вездесущий Ремизкин, В слепящем ореоле лучей, бивших им в спину с аэросаней, и как показалось сперва Наташе, дымящихся, они ворвались в шалашик. Им пришлось брать неожиданное препятствие, нечто вроде снежного порога, наметенного у входа бураном. Но когда увесистый дядя Федя, замешкавшись, наступил на этот снеговой накат, раздался приглушенный стон:

- Ой, ногу... с ноги сойдите!.. И так отморозил. И в невыносимом для глаз сиянии прожекторов из-под смерзшейся соломы, укрытой снегом, задом к лучам, посылаемым прожекторами, выполз совершенно окоченевший Дрыжик.

Наташа глазам своим не верила. Как трагикомически кончался кошмар этого вечера!

- Это вы нас сюда? А я уж думала, конец... Спасибо...

Между тем порывы ветра заметно слабели. Перестал валить снег.

Маша Богданова прижималась к холодным щекам подруги, обнимала ее, тормошила Сергунка.

- Ух, чертушки вы наши!.. Было из-за вас делов!.. Наташенька, неужели это он тебя? - зашептала она в ухо подруге.- Смотри пожалуйста, как повезло человеку! Недаром он твой вздыхатель. Смотри-ка! Нашел и укрыл. Ну дела... Ай, Адриан Онисимович, вы же герой, однако!

Продрогший, ослепленный лучами прожекторов, жмурясь, отряхиваясь, еще сам не соображая, как все это случилось, Дрыжик бормотал, вертя в руках карманный электрический фонарик.

- Ах, оставьте, прошу! Не знаю, право... Возможно, бессознательно... Не отдаю еще отчета. Не окончательно еще память восстановилась...

Донат Ремизкин, в полном раже оттирая других лыжников, лез к Наташе.

- Все-таки нельзя ли точнее? Кто вас обнаружил первым? Вы сами сюда добрались или кто вас?..- Он уже вытаскивал из куртки свой замусоленный блокнотик.- Кто? Мы портрет дадим на первой полосе. Ведь это какой же материал для газеты, соображаете?