Факир против мафии - Фридрих Незнанский

Егор Дашкевич, известный преступному миру по кличке Дашко, достал из холодильника копченое мясо и бутылку пива. Мясо он порезал на аккуратные пластики и выложил на тарелку. Пиво открыл зубами — благо зубы у него были такие, что только гвозди ими перекусывать.

До двух часов дня Дашкевич был абсолютно свободен. Однако из дома решил не уходить. Черт его знает, что может прийти в голову боссу. Вдруг он захочет, чтобы Егор срочно куда-то ехал, а на мобильник своему верному помощнику (Дашкевичу приятно было думать, что он не просто «шестерка» босса, а его «верный помощник») прозвониться не сможет. Как потом оправдаться?

Дашкевич сел за стол, поправив полы мохнатого халата, и принялся поглощать копченое мясо, пластик за пластиком, запивая его холодным пивом и рассеянно поглядывая в окно.

Егору Дашкевичу было двадцать три года. На первый взгляд — возраст не ахти какой, но ведь это как посмотреть. Иной столетний старец, патриарх и «мудрец», в жизни ничего, кроме собственных лаптей, и не нюхал. А иной «молодой да зеленый» испытал за свою недолгую жизнь столько, сколько хватит и на десяток пожилых мужиков, которые каждое воскресенье «забивают козла», сидя за обшарпанным столом в уютном московском дворике, прямо под окнами квартиры, в которой вот уже два года жил Егор Дашкевич.

Ох, как не любил Дашко этих стариков. В представлении Егора старые люди были чем-то вроде устаревшего или списанного за ненадобностью материала, который все еще — непонятно по каким причинам — значится в каком-то таинственном списке какого-то таинственного ведомства. И в дело этот материал не употребишь, и сжечь его нельзя. Вот и приходится Егору каждый раз, глядя в окно, видеть перед собой всю эту никчемную, крикливую рухлядь.

Егор Дашкевич стал сиротой в десять лет. Его родителей сбил грузовик, а за рулем грузовика сидел пьяный ублюдок. Ублюдку дали всего восемь лет — сработали какие-то там смягчающие обстоятельства. А Егора взяла на воспитание тетка. С теткой они жили душа в душу. Она редко появлялась дома, а если и появлялась, то лишь затем, чтобы проспаться и протрезветь. Егора это вполне устраивало. Время от времени тетка приводила в дом подруг — таких же пьяных, стареющих и слезливых, как и она сама. Одна из таких подруг однажды сделала Егора мужчиной.

«Трахаться» Дашкевичу не понравилось. В сексе не было ничего похожего на то, каким его обычно показывают по телевизору в эротических фильмах. Жгучее желание, несколько телодвижений и затем — мимолетное удовлетворение, которое тут же сменяется отвращением к тому, кого вожделел еще несколько минут назад. Все это было похоже на какой-то дьявольский обман. Как если бы, околдованный чертом, человек вдруг воспылал бы желанием к куску навоза. Страсть и предмет этой страсти абсолютно неравнозначны, но понимать это начинаешь лишь тогда, когда сам, по собственной воле, забрался в кучу дерьма.

Пятнадцатилетний Егор очень долго думал обо всем этом и в конце концов решил — пусть весь мир обманывает себя, как хочет, а он, Егор Дашкевич, не станет обманываться. Секс — это мерзость, навоз, но уж коли без него не обойтись, то время от времени можно и немного попачкаться. Но восхвалять этот навоз, как делают это другие, Егор не намерен. Расставив, таким образом, все точки над «и», Дашкевич стал смотреть на женщин пренебрежительно, и даже — презрительно.

Кончилось все тем, что однажды в декабре он вынес пьяную тетку на улицу, прямо в ночной мрак и холод, усадил ее на скамейку и так оставил. А утром, когда толстые, обрюзгшие щеки тетки покрылись белесой изморозью, Дашкевич вызвал милицию.

Так у Егора Дашкевича появилась своя собственная квартира в Москве.

Никаких угрызений совести по поводу смерти тетки он не испытывал. Они никогда не были по-родственному близки. Тетка не лезла в жизнь Егора, Егор не трогал тетку, однако время от времени им приходилось «маячить» друг у друга перед глазами, а это не вызывало восторга у обоих.

Кто-то из них двоих должен был в конце концов освободить квартиру, чтобы окончательно оставить в покое другого. Егор был молод и здоров, тетка же была жалкой, старой пьянчужкой, то есть «отработанным материалом», от которого необходимо было избавиться. Вот Егор и избавился.

Метод решения проблемы, который Егор Дашкевич испробовал на тетке, оправдал себя целиком и полностью. Из этого случая Дашкевич сделал для себя три важных вывода: во-первых, не нужно бояться радикальных методов, во-вторых, никаких мук совести в природе не существует, и, в-третьих, главное в любом деле — не попадаться. Если твердо усвоишь эти выводы и станешь руководствоваться ими в жизни — перед тобой откроются любые перспективы.

И вскоре они открылись!

Три года назад один из приятелей, с которым Дашкевич «обстряпывал» прибыльные дела, привел его к Юрию Отарову. «Только не мямли и не тушуйся, — предупредил приятель. — Босс не любит, когда ему лижут жопу. Не лебези, но будь вежлив».

Босс оказался невысоким, полным человеком с лысоватой, седоватой головой, тяжелым подбородком и умными, внимательными глазами. Он был приветлив и дружелюбен.

— Так, значит, ты хочешь у меня работать? — спросил он Егора.

— Да, — ответил Егор, стараясь не робеть и держаться свободно и вежливо (а не подобострастно и испуганно).

— Я навел о тебе кое-какие справки, — сказал босс с мягкой отеческой полуулыбкой. — Похоже, ты и в самом деле стоящий парень.

Сердце Дашкевича радостно забилось. Если такой большой человек, как Отаров, назвал его «стоящим парнем», то, стало быть, так оно и есть.

Босс пристально вгляделся в лицо Дашкевича и еле заметно усмехнулся. Потом сказал:

— Расскажи мне о своих слабостях, сынок. Только ни о чем не утаивай, потому что я все равно узнаю правду.

Дашкевич немного растерялся. Приятель не предупредил его о том, что босс будет задавать такие странные вопросы, а то бы он подготовился.

— Ну… — начал Дашкевич, легонько пожимая плечами, — я люблю иногда выпить.

— Пиво, водку, коньяк?

— Пиво, — сказал Дашкевич.

Босс понимающе кивнул головой.

— Пиво — хороший напиток, — сказал он, — но только если пить его в меру. Две бутылки — это напиток, а четыре — это уже яд. Он убивает человека.

— Как это? — не понял Дашкевич, силясь сообразить, каким же образом четыре бутылки пива могут убить взрослого мужика.

— Просто, — ответил босс и снова усмехнулся. — Четыре бутылки пива делают человека пьяным. А пьяный человек делается болтливым. Понимаешь, что я имею в виду?

Дашкевич с готовностью качнул головой:

— Да, босс.

— Это хорошо. Ну а как насчет девочек? Любишь это дело?

Дашкевич на несколько секунд задумался, пытаясь определить, какой ответ хочет услышать от него босс, но так ничего и не определил, а потому сказал правду:

— Иногда. Но чисто для разрядки.

— А как насчет чувств? — спросил его босс.

Дашкевич пожал плечами:

— Да никак.

Босс вновь удовлетворенно кивнул, и у Егора с души отлегло. А босс добавил:

— Бабы — это зло, сынок. То, что знает одна баба, знает весь мир. Никогда не откровенничай с бабой.

— Не буду, — честно пообещал Дашкевич.

Босс внимательно на него посмотрел, потом улыбнулся и сказал:

— Ну, в таком случае, иди и работай.

Так Дашкевич стал работать на Юрия Отарова.

Первое время дела были несложные, но ответственные. Иногда нужно было что-то поджечь, иногда кое-кого припугнуть — но припугнуть по-тихому, не привлекая внимания окружающих. Главное в этом деле было держать себя хладнокровно, а хладнокровия Егору Дашкевичу не занимать.

Однажды он в течение двух часов делал ножом надрезы на теле привязанного к стулу молчаливого мужчины. Крови вытекло немного, да и раны были пустяковые, но через два часа молчаливый мужчина заговорил (вернее, отчаянно замычал, давая понять, что готов к разговору). После того как мужчина рассказал все, что было нужно, Егор убил его — быстро и бесшумно, одним ударом ножа, как опытный мясник убивает свинью. Так, как его научил приятель, Сергей Халимон, с которым Дашкевич часто теперь работал в паре…

Дашкевич расправился уже со второй бутылкой пива, когда лежащий на столе мобильник запиликал его любимую мелодию из фильма «Бригада».

Дашкевич небрежно сгреб «трубу» со стола и приложил ее к уху.

— Алло, Дашко, — услыхал он голос своего напарника Халимона, — ты сейчас где?

— На хате, где еще, — ответил Дашкевич.

— Поторчи там с полчасика. Я подъеду.

— Ладно, — сказал Дашкевич. — А че за канитель-то? Я могу и «в поле» выехать.

— Сиди, не менжуйся. Сказано жди, значит, жди.

Халимон дал отбой.

Дашкевич положил мобильник на стол и задумчиво на него посмотрел. Что-то тут было неладно. До сих пор он всего пару раз встречался с Халимоном в своей квартире, остальные встречи проходили в съемной хате или где-нибудь «в поле», то есть в городе: в сквере, в кафе, в машине, припаркованной в каком-нибудь тихом, укромном месте.