Дом ста дорог - Диана Джонс

— Ну и ладно, — бросила Чармейн.

Уже в спальне, когда она кое-как облачилась в ночную рубашку с пятнами от чая, до неё донёсся крик Питера: «Слышишь! Туалет весь промёрз!»

«Не повезло,» — ответила про себя Чармейн. Девочка юркнула с постель и почти моментально уснула.

Спустя час она уже видела сон, в котором на ней сидел шерстистый мамонт.

— Бродяжка, слезь, — отбивалась она, — ты слишком большая.

Потом Чармейн снилось, как мамонт медленно слезает и что-то ворчит себе под нос. Затем она провалилась в другие сны.

Глава пятая,

в которой к Чармейн приезжает крайне обеспокоенная мама

Проснувшись Чармейн обнаружила у себя на коленях громадную морду Бродяжки, остальная же часть собаки меховым ковром лежала на полу, заполняя собой почти всю комнату.

— Значит, сама ты всё-таки не можешь уменьшиться, — пробормотала Чармейн. — Придётся что-нибудь придумать.

Бродяжка ответила ей сопением, после чего снова уснула. Девочка с трудом вынула ноги из-под собачьей головы и, стараясь не задеть огромную тушу, принялась искать чистую одежду и одеваться. Когда дело дошло до причёски, Чармейн обнаружила, что все её заколки и шпильки бесследно исчезли — наверно, растерялись во время её стремительного спуска гор. У неё осталась лишь голубая ленточка. Миссис Бейкер всегда настойчиво утверждала, что уважаемые в обществе девушки непременно убирают волосы в опрятный пучок на затылке, поэтому Чармейн никогда не носила другие причёски.

— Ну и ладно, — сказала она своему отражению в небольшом настольном зеркале. — Ведь мамы здесь нет.

Девочка переложила волосы на одно плечо и заплела в толстую косу, завязав её лентой. Посмотрев на своё отражение, она осталась им довольна: пушистая рыжая коса делала Чармейн куда симпатичней прежнего, её лицо больше не казалось худющим и строгим. Девочка подмигнула своему отражению и, перепрыгивая через лохматые лапищи Бродяжки, отправилась в ванную комнату.

К счастью, за ночь ванная оттаяла. С труб звонко капала вода, в остальном же, казалось, полный порядок. Ничто не предвещало проблем, пока Чармейн не открыла кран, затем ещё один, а затем остальные два: из всех четырёх текла ледяная вода.

— Всё равно я не собиралась принимать ванну, — утешила себя девочка и вышла в коридор.

Питер пока не проявлял никаких признаков жизни. Чармейн вспомнила, как мама говорила ей, что мальчики всегда спят подолгу и никогда не поднимаются быстро. Так что девочка не стала переживать на его счёт. Она открыла дверь, повернула налево и оказалась на кухне, в царстве мыла и пены. Обрывки пены и одинокие пузыри немедля влетели в коридор позади неё.

— Проклятье, — вырвалось у Чармейн. Она прикрыла голову руками и окунулась в мыльный воздух кухни. Вокруг стояла неимоверная духота, будто девочка шагнула в отцовскую пекарню.

— Уф! — с трудом дышала Чармейн. — Думаю, я теперь лет сто не притронусь к мылу.

Больше она ничего не смогла сказать, потому что пена так и норовила залезть ей в рот. Небольшой мыльный вихрь запузырил нос, и девочка начала чихать. Она наткнулась на стол и услышала, как упала на пол ещё одна чашка, но Чармейн не обратила на неё внимания и продолжала пробираться сквозь мыльные завесы. Вскоре она набрела на бельевые мешки и услышала звон кастрюлей — теперь она поняла, где находится. Девочка отняла одну руку от лица, нащупала раковину, а следом за ней дверь слева. Пальцы начали искать задвижку, но не находили ничего подобного. Чармейн начала думать, что за ночь задвижка куда-то испарилась, но вдруг вспомнила, что она попросту с другой стороны. Девочка, наконец, распахнула дверь и глотнула свежий воздух, слегка отдававший мылом. Она открыла красные слезящиеся глаза и улыбнулась утреннему свету.

Мыльные пузыри стайками вылетали наружу. Когда глаза Чармейн перестали слезиться, она стала зачарованно наблюдать, как сверкающие на солнце пузыри весело и легко поднимаются к зелёным склонам гор. Девочка заметила, что большинство мыльных пузырей лопаются, долетая до конца дворика, будто дальше их не пускала некая невидимая преграда. Но некоторые пузыри плавно продолжали свой полёт, поднимаясь всё выше и выше, словно готовы были плыть так целую вечность. Чармейн следила за ними взглядом, минуя коричневые скалы и зелёные пятна лугов. На каком-то из этих лугов она вчера повстречалась с лаббоком, но на каком именно — девочка не смогла бы сказать. Взгляд поднялся к острым вершинам гор, а затем к голубому океану неба. День обещал выдаться чудесным.

Чармейн снова посмотрела на кухню и увидела, что мыльные пузыри вылетают теперь ровным потоком, а внутри почти не осталось пены, хотя и тут и там виднелись разорванные облачка пузырей, очаг же покрывала густая белая борода. Девочка вздохнула и вошла в кухню. Привстав на цыпочки, она открыла окошко над раковиной, и оставшиеся мыльные пузыри тот час всем скопом устремились к нему, словно спеша поскорее покинуть дом и отправиться к небу. Вылетающие из дома струи пузырей мерцали на солнце, превращаясь в необыкновенной красоты радужный поток. Кухня очень быстро возвращалась к прежнему виду, и вскоре Чармейн смогла разглядеть у раковины четыре бельевых мешка, вместо вчерашних двух.

— Да сколько же можно! — сердито выдохнула девочка, а потом обратилась к дому: — Двоюродный дедушка Уильям, как мне получить завтрак?

Мягкий голос тут же отозвался:

— Постучи по очагу, моя милая, и скажи: «Завтрак, пожалуйста».

Чармейн бросилась к очагу и нетерпеливо постучала по его мыльной поверхности.

— Завтрак, пожалуйста, — прозвучал её звонкий голос.

Девочка чуть отодвинулась в сторону, так как перед ней появился парящий поднос, с лёгким звоном бьющийся о цепочку с очками на её груди. В центре подноса стояла тарелка с яичницей и хрустящим беконом, вокруг неё располагались кофейник, чашка, блюдце с тостами, варенье, масло, молоко, сушёные сливы и столовые приборы, обёрнутые в салфетку.

— О, как чудесно! — восхитилась Чармейн и, прежде чем мыльный осадок успел осесть на подносе, унесла завтрак в гостиную. Удивительно, но в комнате не осталось ни следа вчерашнего ночного пиршества. Тележка снова пустовала в углу, а комната опять стала навевать уныние, несмотря на несколько залетевших и кружившихся по ней мыльных пузырей. Девочка открыла парадную дверь и вышла в сад. Она совершенно точно помнила, что, когда отрывала синий и розовый лепестки для заклинания, приметила из окна кабинета столик и скамейку.

Завернув за угол дома, Чармейн нашла их. Залитые солнцем столик и скамейка стояли рядом с сине-розовыми кустами гортензии, а чуть дальше виднелось окно кабинета, хотя в таком крохотном домике никак бы не поместился просторный кабинет двоюродного дедушки Уильяма. «Магия — удивительная штука,» — размышляла про себя Чармейн, размещая поднос на столике. На листьях и лепестках гортензии дрожали и мерцали капли дождевой воды, однако скамейка и стол были сухими. Девочка уселась и стала наслаждаться самым приятным в её жизни завтраком. Лучи тёплого солнца слегка припекали, и Чармейн начала чувствовать себя немного ленивой, роскошной и очень взрослой дамой. «Ещё бы папиных шоколадных круассанов, — думала девочка, прихлёбывая кофе. — Когда двоюродный дедушка Уильям вернётся, непременно скажу ему о шоколадных круассанах.»