Осень сорок первого, или Возвращение осознанной необходимости (СИ) - Линник Сергей

— Вы позволите? — Бах протянул руку.

— Да, конечно, не стоит верить своим ушам, если твои глаза этого не видели. Вас что интересует в первую очередь?

— Не знаю даже. Покажите, наверное, то, что показывали Владимиру Александровичу.

— Одну секунду, — Михаил включил экран, нашел статью, которую показывали утром Энгельгардту. — Вот здесь сбоку, верхняя кнопка листать вперед, нижняя — назад. Размер шрифта можно менять при желании.

— Как это, размер шрифта менять? Прямо на странице?

— Да, смотрите, вот так...

Футурошок у академика прошел быстро. Через минут пять он уже не обращал внимания на кнопки и экран, с которого приходилось читать. С большой скоростью он просматривал статьи, иногда хмыкал и что-то записывал на листок, лежащий возле него.

— Что же, вы смогли меня удивить. Я согласен на участие в этой затее, — Алексей Николаевич отложил читалку в сторону. — Надо создать группу, которая займется изучением и систематизацией того материала, который у вас здесь хранится. Очевидно, что число посвященных необходимо ограничить. Поэтому заняться этим придется Владимиру Александровичу. В случае, если институт всё же отправят в эвакуацию, ты, Володя, останешься здесь и продолжишь работу. Но сейчас не это надо обсуждать. Это, — он показал на читалку, — у вас в единственном экземпляре?

— К сожалению, да, — ответил Андрей.

— Значит, надо будет организовать копирование материалов, которые потребуется в обозримом будущем. Остальное — потом. Где работать, я найду, чтобы вам никто не мешал. Но это организационные моменты, не ваша забота. — Бах откинулся на спинку стула. — А как же вы, уважаемые друзья, сюда попали?

— Можно назвать это несчастным случаем, — ответил Михаил. — Давайте только без подробностей — я их вам изложить не смогу. Это как с машиной: водить могу, а как двигатель устроен, не знаю.

— Но исторический экскурс краткий изложите на ближайшие семьдесят лет?

— Алексей Николаевич, экскурс будет касаться той истории, которая случилась у нас. Знаете, лет через десять некто Брэдбери в Америке напишет фантастический рассказ о том, как путешественник во времени случайно раздавил бабочку в далеком прошлом, а вернувшись, увидел, что всё изменилось, от состава воздуха до политической ситуации. Так вот, оказавшись с коллегой здесь, мы этих бабочек уже не одну тысячу растоптали. Воды можно? — спросил Михаил у хозяина кабинета.

— Может, чаю? Владимир Александрович, поможешь?

— Да, конечно, — Энгельгардт поднялся и вышел из кабинета.

— Давайте подождем профессора, нечестно будет излагать в его отсутствие.

— Согласен.

Несколько минут, пока Владимир Александрович организовывал чай, собеседники молчали. Когда все взяли в руки стаканы в тяжелых подстаканниках и отпили по первому глотку, Михаил продолжил:

— Так вот, позже выяснилось, что раздавленная бабочка меняет не ту вселенную, откуда прибыл путешественник, а новую, которая возникла в то мгновение, когда погибла бабочка. И вселенных этих бесконечное множество. За подробностями — к физикам, я не в курсе. Так вот, в нашей истории вторая мировая война закончилась в сорок пятом. Берлин в мае, Японцы — осенью. Товарищ Сталин, — Михаил отсалютовал стаканом портрету на стене, — в марте пятьдесят третьего. Трофим Денисыч Лысенко, столь любимый всеми, до середины шестидесятых порезвится еще, с переменным успехом. Советский Союз кончится в девяносто первом.

— Как это: кончится? — спросил Бах. — Войну проиграем?

— Нет, сами просрем, без войны. И еще о войне. Потери Советского Союза во второй мировой войне составили около двадцати семи миллионов человек.

— Сколькооо? — протянул Энгельгардт.

— Двадцать семь миллионов, — повторил Михаил. — Как вам такой исторический экскурс?

После окончания беседы, когда Энгельгардт провожал их к выходу из здания, Андрей сказал ему:

— Владимир Александрович, одна просьба.

— Да, Андрей Григорьевич, слушаю Вас.

— В этой нашей группе я хотел бы видеть вот этого человека, у меня здесь данные записаны. Это фармаколог из Института экспериментальной медицины, Елена Сергеевна Трухачева. Они сейчас где-то в эвакуации. Хотелось бы видеть её здесь.

____________________________________________________________________

[1] Как и многие ученые до него (и многие после), Энгельгардт женился на своей аспирантке. Впрочем, профессор был старше жены всего на три года, поженились они только после защиты, а Милица славилась не только красотой, но и умом и прожили они вместе (и проработали) долго и счастливо, пока смерть не разлучила их.

[2] Целый Ананас И Кусочек Суфле Сегодня Фактически Мой Обед — мнемонический прием для запоминания последовательности реакций в цикле Кребса (суровая штука, без которой биохимию сдать весьма проблематично).

[3] Зинаида Виссарионовна Ермольева — мама советского пенициллина. Рассказы попаданцев про плесень, растущую на узбекских дынях и выкраденных у Флеминга из-под подушки чашках Петри с культурой грибка — не более чем легенда. Всё было совсем не так, но работу она вместе с коллективом, ею возглавляемым, провела титаническую.

[4] Если кто не помнит, Александр Беляев — один из основоположников советской фантастики, отечественный Жюль Верн. Про человека-амфибию как раз он и написал.

[5] Несмотря на то, что именно работа Розалинды Франклин привела Уотсона и Крика к их нобелевке за открытие ДНК, ей премия не обломилась, потому что к моменту присуждения она умерла.

[6] А.Н. Бах — основоположник отечественной биохимии, до самой смерти в возрасте почти 90 лет руководил созданным им Институтом биохимии. На момент описываемых событий — 85 лет деду настучало, но на работу академик ездил вовсе не штаны просиживать.

[7] А.А. Баев — ученик и друг Энгельгардта, в описываемое время отбывал срок в Норильске.

Глава 8

А вечер, ставший ночью, мирно дремлет,

Оглажен ласковой рукой

03 октября 1941 года

За две недели Андрей с Михаилом освоили профессию фотолаборантов. Кроме них фотографировать, проявлять пленки и печатать фотографии, оказалось просто некому. Энгельгардт привез из дома фотоаппарат «Лейку» и фотоувеличитель, Михаил соорудил из подручных материалов штатив и за несколько дней они напечатали несколько сотен, если не тысячи фотографий. От длительной возни с проявителем и закрепителем руки начали шелушиться и смазывание их вазелином помогало не особо эффективно. Сумку с фотографиями отвозили Владимиру Александровичу раз в три дня по очереди, назад тащили ту же сумку с расходными материалами. Пленки и химикаты для проявки профессор реквизировал в Институте биохимии, но запасы там подходили к концу. Прогрессорство могло заглохнуть по техническим причинам.

Никита Борискин выполнение своих обещаний в долгий ящик не откладывал. Керосинщик принес керосин и бидон с ним теперь густо пах в сарайчике. Тамара Михайловна, молчаливая женщина лет пятидесяти, за два дня навела порядок в доме и в саду и утащила в стирку кучу одежды, а после коротких переговоров, удовлетворивших обе договаривающиеся стороны, согласилась за смешные, по сути, деньги, вести хозяйство, чем успешно и занималась.

Жизнь потихоньку налаживалась.

В четверг, первого октября, фотобумага кончилась. В субботу организовали вечеринку в саду. Идея позвать соседей, чтобы познакомиться, умерла в зародыше: в окрестных домах за две недели, прошедших после того, как они поселились, никого не осталось. Мясо для шашлыков принесла из деревни Тамара Михайловна. Вино и коньяк купил Андрей в коммерческом магазине, когда отвозил в Институт биохимии фотографии. Вместо мангала шампуры, нашедшиеся в кладовке, положили на кирпичи и позвали Борискина. Тот поначалу отнекивался, но больше для порядка, а потом пошел с Михаилом на Верещагина, двенадцать. Сели в саду, у импровизированного мангала, где к их приходу Андрей уже заканчивал жарить шашлыки. Никита оказался очень восприимчив к алкоголю и сдался после второго стакана красного сухого.