Собрание сочинений в 5 томах. Том 3 - Семен Бабаевский

— Что же это, Елена Павловна, так без кабинета и живешь? Новшество?

— Да как вам сказать? — Сощурив глаза, она весело посмотрела на Холмова, как бы говоря ему, что ждала этого вопроса. — Новшества тут, разумеется, мало. Просто хочется, Алексей Фомич, встречаться с людьми не за канцелярским столом, а в обстановке, которая располагала бы к душевной теплоте и откровенности. Пробуем обходиться без бюрократических атрибутов, а главное, без черствости и бездушия. Откровенно вам скажу, хочется, чтобы люди приходили в дом своей партии, как в собственный дом, и чтобы чувствовали себя здесь не случайными посетителями, не жалобщиками, а такими же, как и мы с вами. Это так важно, Алексей Фомич!

— Важно — верно, — согласился. Холмов. — А удается это вам?

— Не все проходит гладко и так, как хотелось бы, — сказала Медянникова. — Пробуем, стараемся. Надо бы подавать посетителям чай, а мы этого не делаем. Не подыщем статью для денежных расходов. Эти две комнаты оборудованы специально для приема. Здесь принимают наши депутаты и мы, секретари райкома. Сегодня как раз мой день. — Она загрустила и тяжело вздохнула: — Эх, Алексей Фомич, как же еще не хватает нам доброго, чуткого, я сказала бы, сердечного отношения к человеку. И дело тут вовсе не в удобной мебели и не в цветах, а в самих нас и в нашем отношении к чужому горю. Что же касается кабинета, то он у меня есть. Без кабинета тоже нельзя. Алексей Фомич, может, желаете перейти в кабинет? Вам там будет привычнее?

— Нет, зачем же? Мне и здесь хорошо. Я только спросил.

— Я рада, Алексей Фомич, что вы будете жить в нашем городе, что лично познакомилась с вами, — сказала Медянникова, краснея. — Еще на комсомольской работе издали видела вас не однажды, много слышала о вас, а вот познакомиться так и не довелось.

— Что же слышала обо мне?

— Одно только хорошее.

— Не думаю, не думаю… Ты вот что, Елена Павловна, принимай людей. А мне разреши посидеть в сторонке. Хочется посмотреть, как это нелегкое дело делает наша смена.

— Да так же, как все.

— И все же разреши поприсутствовать. Веришь, соскучился по приему людей.

— Пожалуйста, Алексей Фомич! Мне даже приятно!

Глава 11

Внешне казалось, что Медянникова принимала людей с их жалобами точно так же, как их обычно принимают всюду. Приглашала присесть, выслушивала, расспрашивала и, если находила нужным и возможным, тут же принимала меры. Пожимала руку просителя, и тот уходил. Так что, просидев в сторонке более часа, Холмов не увидел ничего для себя нового и необычного, что из личной практики ему не было бы знакомо.

И все же та сердечная, доброжелательная атмосфера, что каждый раз возникала между Медянниковой и просителем, сам, если так можно сказать, дух приема посетителей порадовал Холмова. Радовало то, что Медянникова умела слушать не то что терпеливо, внимательно, а как-то заинтересованно. Она стремилась вникнуть в самую суть жалобы. Верилось, что она хотела не только выслушать и понять, что случилось и что привело к ней человека, а и обязательно помочь чужому горю. В каких-то местах, где собеседник запинался, что-то не мог вспомнить или слезы мешали ему говорить, она помогала то вопросами, то улыбкой, то шутливой репликой.

Поговорив и поняв, что ей нужно делать, она брала телефонную трубку, отыскивала человека, который обязан был без ее вмешательства принять меры, да не принял, твердым голосом говорила, что и как ему нужно сделать.

— Смотри, Онуфриев, завтра позвоню, проверю! — И к посетителю: — Идите домой. Завтра Онуфриев все для вас сделает.

Вошел тот худой мужчина, что сидел в кресле с неудобно поджатыми длинными ногами.

— Я насчет прописки, — сказал он, не желая садиться. — Спасибо, и так насиделся. Я вернулся из домзака, а меня не прописывают. Жена не принимает, вышла замуж за другого. В паспортном столе никто говорить со мной не желает. Такое у меня горе, такое горе.

— В горсовете у Прохоровой были?

— Я к вам, Елена Павловна. Только вы и сможете. Я понимаю, советская власть, Прохорова, но вы же над всеми. Моя фамилия Никитин. Я у вас уже был.

— Я и тогда просила и теперь прошу обратиться в комиссию к Прохоровой.

— Только вы можете мне помочь. Помогите, Елена Павловна.

— Прохорова без меня сделает все, что нужно и что можно сделать, — сказала Медянникова. — Идите к Прохоровой.

— Есть у нас общественная комиссия по разбору такого рода жалоб, — как бы оправдываясь перед Холмовым, сказала Медянникова, когда проситель ушел. — Руководит этой комиссией Прохорова, женщина и умная, и к жалобам внимательная.

«Кто она, эта Прохорова? — подумал Холмов. — Что-то фамилия мне очень знакома. Неужели это Маня Прохорова из Весленеевской?»

В дверях появились парень и девушка.

— А вы, счастливые, чего пришли? — обратилась к ним Медянникова. — Все уже уладилось. Комната, правда, не ахти какая, но молодоженам жить в ней будет не тесно. Идите в горсовет и получите ордер.

— Спасибо, Елена Павловна! — разом сказали парень и девушка.

Парень не мог удержаться и поцеловал Медянникову. Она покраснела и рассмеялась.

Взявшись за руки, парень и девушка убежали.

«Черт знает что такое, — думал Холмов. — Парень ее целует, а ей весело, она хоть бы что. Мне это не по душе. В райкоме так нельзя. Ни к чему ни эти цветы, ни эта модернизированная мебель, ни тем более этот благодарный поцелуй восторженного юноши. Да и может ли она не улыбаться? Может ли быть строгой?»

— Якубовский, вы опять здесь? — спросила Медянникова, обращаясь к вошедшему лысому мужчине. — Вчера русским же языком было сказано, что вами займется прокуратура. А по партийной линии ваше дело будет рассматривать не райком, а первичная организация. Понятно?

— Извините, не совсем. Я же хочу доказать…

— Что доказать, Якубовский? То, что со склада продавал товары, а точнее сказать, воровал? Так это же доказано документами, актами.

— Елена Павловна, прошу меня выслушать.

— Охотно выслушаю, только не сейчас, — сказала Медянникова. — Приду на партийное собрание и выслушаю. И не одного вас, а всех коммунистов базы. Все! Можете быть свободны.

Побледнев и помедлив с минуту, Якубовский ушел.

«Оказывается, может, может, — подумал Холмов. — И голос стал твердым, и глаза строгими».

В приемную вошел пузатый мужчина в длинном расстегнутом пиджаке. Прижимая локтем чахлый портфель, он несмело подошел к Медянниковой и сказал:

— Елена Павловна, уделите мне свое внимание.

— Хорошо, Яков Матвеевич, что вы пришли, — сказала Медянникова. — Вы очень нужны. С вами у меня будет длинный и весьма неприятный разговор. Приходите ко мне через час.

— Слушаюсь.

Еще входили мужчины, женщины. И снова расспросы, разговоры, и снова горестные лица со слезами на щеках. Проводив до дверей последнего посетителя, Медянникова обратилась к Холмову:

— Алексей Фомич, не надоело вам сидеть?

— Все то же, — грустно проговорил Холмов. — Слушал и думал: сколько еще у людей нужды и горя и будет ли всему этому конец?

— Обязательно будет! — сказала Медянникова.

— И я этого хотел бы.

— Какие у вас будут замечания, Алексей Фомич?

— Только одно, и не замечание, а пожелание, — ответил Холмов. — Не позволяй восхищенным посетителям так откровенно выражать свою радость.

— Пожелания ваши правильные, — смутившись, отвечала Медянникова. — Но что я могла сделать? Это наши молодые строители. Недавно поженились, а жить им негде.

— Ну, Елена Павловна, в какую же первичную организацию меня определишь?

Медянникова предложила на выбор: либо в досаафовскую, состоящую главным образом из бывших военных, либо коммунального отдела горисполкома, где находятся на учете пенсионеры. Холмов согласился стать на учет к военным, сказав:

— Ведь я тоже генерал в отставке!

Из кармана пиджака он вынул партийные документы и передал их Медянниковой. Она раскрыла партбилет, и лицо ее, со сломленными узкими бровями, показалось Холмову не таким уж молодым, и вся она, закусив нижнюю губу и о чем-то думая, была непохожа на ту веселую Медянникову, какою он увидел ее еще в приемной.

— Позавидуешь вам, Алексей Фомич, — сказала она, возвращая партбилет. — Почти сорок лет стажа! Членом партии вы стали еще за несколько лет до моего рождения.

— На это, Елена Павловна, могу ответить: как же, оказывается, быстро летит время, — грустно говорил Холмов. — Совершенно не заметил, как стал пенсионером и старым большевиком. Так что завидовать мне не надо. Еще успеешь и пожить и состариться.

— Я потому так сказала, что мне бы, Алексей Фомич, и ваши практические знания, и ваш жизненный опыт, — продолжала Медянникова, приглашая Холмова присесть. — Трудно мне, Алексей Фомич. А тут еще досталось авдеевское наследство. Вы же знали Авдеева? Груб, властолюбив, да к тому же и чванлив. Такого и на ружейный выстрел нельзя подпускать к партийной работе. А он только в Береговом пробыл почти шесть лет.