Дом имени Карла и Розы - Наталия Лойко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ася отворачивается от сфинкса, оглядывает пустой вестибюль. Подумать только! Совсем недавно тут прогуливались хорошо воспитанные девочки, низко приседали в реверансе…
Обещания Дедусенко, что Асю будут кормить не один, не два, а четыре раза в день, что от такого режима локоть обязательно заживет, конечно, возымели свое действие, но решили дело доводы Вари. Разве мало значило, что Асю определили не в какой-нибудь жалкий приют, а в известный на всю Москву Анненский институт?
Правда, поскольку теперь равноправие, здесь появились хулиганы-мальчишки, но от них надо держаться подальше — так они с Варей решили. А Варька-то! Словно обрадовалась, что ей не надо больше возиться с Асей. Привела ее чуть свет в гостиницу «Апеннины» и бегом на фабрику. Там получен срочный заказ, такой срочный, что Варя и не обещала навестить Асю в ближайшие дни. Будет от зари до зари шить шелковое белье — мужское и женское. Работницам разъяснили, что на скользком материале не удерживается ни один тифозный паразит, поэтому для персонала лазаретов и сыпнотифозных поездов спешно готовится особое обмундирование. Ася услышала про это вчера и не спала полночи. Если бы раньше знать секрет и иметь деньги, чтобы купить маме шелковое белье!
Ася не разрешает себе спорить с богом, но вчера она такое про него подумала, что потом долго повторяла молитвы, замаливая грех. Замолила и стала просить, чтобы он, милосердный, не забывал про Анненский институт, если она в нем останется. Чтобы тепло было, чтобы хлеб был насущный, и воспитатели добрые, и мальчишки неозорные. И еще чтобы кончились все эти войны и за нею вернулся Андрей. Господи, ведь без твоей воли ни один волос не упадет с головы!..
В последнюю ночь думалось о многом: например, о том, что придется следить за руками, не растопыривать пальцы, не делать новых расчесов. На уроках в ее классе многие ребята потихоньку терли между пальцами, там, где особенно густо сидят мелкие водянистые пузырики. Школьный врач предупреждал: нельзя расчесывать, этим разносишь по коже чесоточных клещей, производишь новое заражение; но когда класс протапливали и от тепла зуд становился сильнее, нельзя было удержаться. Своих-то ребят Ася не стеснялась, а здесь?..
— Ася! — окликает ее Шурик. — У тебя же были косы.
— Ну и что?
— Я знаю, почему ты их отрезала.
Ася пугается.
— Почему?
— Чтобы мальчишки не дергали.
— Верно.
Никто, кроме Аси и Вари, не должен знать, что Варя, срезав ее косы, долго орудовала частым гребнем, чтобы не было стыдно за волосы, которые редко мылись в эту зиму.
— Все тут, наверное, дразнятся, — вздохнул Шурик.
— Пусть, — ответила Ася.
Погрустнев, она стала загадывать, прозовут ли ее Цыганкой или будут кричать вдогонку, что глаза у нее, как сковородки?
На лестнице наконец показалась Татьяна Филипповна. Опередив ее на целый марш, к детям сбегала Ксения. С ней Ася уже была знакома, уже успела в Наркомпросе поцапаться из-за того, можно ли называть советский детский дом приютом.
Воспитательница!.. А похожа на воспитанницу. Совсем была бы девчонкой, если бы не куртка. Сразу видно: надела для храбрости, чтобы детьми командовать. Ясно, такой воспитательнице мальчик со звездой милее, чем девочка а бархатном капоре…
Татьяна Филипповна шутливо поворачивает Асю к себе.
— Спиной к обществу стоять не полагается. Знаешь, куда тебя сейчас поведут? В столовую.
В столовую? Вот здорово! Не успели прийти, как на них уже выписан паек! Варя не зря говорила: «Теперь государство взялось о тебе заботиться, ты уж пользуйся!»
— Завтракать! — торопит Ксения и пробует, не слишком ли тяжела для Аси ее корзинка. — Вещи пока оставите у меня.
Над лестничной площадкой висело два красных полотнища. На верхнем было выведено:
«Мы наш, мы новый мир построим».
Нижняя надпись уже давно смущала Ксению:
«Дети, любите друг друга!»
Ей захотелось спросить Дедусенко: «Не пахнет поповщиной, на ваш взгляд?», — но та не смотрела на Ксению, а склонилась к ребятам, обняла обоих. Обняла и сказала:
— Ну, храбрецы, вступаем в неведомую страну!
В комнате Ксении стоял большой рояль, на нем фарфоровый мопс и статуэтка: пастух и пастушка. Выше красовался плакат: «Граждане, сдавайте оружие!».
— Поверите, товарищ Дедусенко, днем к себе и не заглядываю… — Ксения поспешила сдвинуть безделушки в дальний угол рояля, на пыльной поверхности которого сразу обозначились ярко-черные полосы. — Все руки не доходят повыкинуть это мещанство. — Она ударила ладонью о ладонь, отряхивая пылинки. — Досталась мне обстановочка от параллельной дамочки…
Ася оживилась и не преминула щегольнуть перед Шуриком своими познаниями.
— Параллельные дамы — это, например, французские и немецкие. Разговаривают с институтками каждая на своем языке.
Татьяна Филипповна сказала:
— Так идемте, Ксения!
— Пошли! Только, товарищ Дедусенко, если можете, зовите меня при всех Ксенией Петровной.
— А меня… Не Шуриком, мама, а Шуркой.
— Слушаюсь! — улыбнулась Татьяна, поняв, что с этой минуты она для всего мира Татьяна Филипповна.
Столовая, расположенная в первом этаже, напоминала трапезную монастыря. Толстые стены, глубокие проемы окон, длинные столы и скамьи. На столах в ожидании едоков стояли, сгрудившись, жестяные кружки и стопки таких же тарелок. Там, где дети уже примчались к завтраку, воспитатели накладывали из кастрюль на тарелки жидковатое картофельное пюре, разливали из объемистых медных чайников темный, не заправленный молоком кофе. Из кружек поднимался белый, густой на холоде пар. Был виден и парок дыхания. Не дожидаясь горячего, ребята жадно расправлялись с хлебом.
Ксения подвела Асю и Шурика к крайнему, пустому столу и сказала:
— Потерпите. Пойду добывать на вашу долю. — Прежде чем отойти, она, скорчив гримаску, указала Татьяне Филипповне на длинноволосого молодого человека, выходившего из кухни. — Бывший латинист. Нанялся воспитателем…
Длинноволосый воспитатель, оставшийся не удел с тех пор, как в школах упразднили латынь, видно, чувствовал себя в новой роли прескверно. Напряженно вытянув перед собой руки, он нес поднос с хлебом. Подойдя к столу, по которому его подопечные нетерпеливо колотили ложками, он быстро поставил на середину поднос и отскочил, словно от горячей плиты. Дети — и мальчики и девочки — бросились к хлебу. Кто был сильнее и обладал наметанным глазом, хватал кусок получше. Из-за одной горбушки просто передрались.
Шуркина шершавая рука непроизвольно отыскала Асину, вцепившуюся в край скамьи.
Картину, которую наблюдали новички, довершал неказистый вид детдомовцев. Локти и коленки мальчишек выглядывали из прорех. Зеленые камлотовые платья девочек, рассчитанные на пелеринки и накрахмаленные нарукавники, оставляли руки голыми. На плечи накидывалось что попало: платок — так платок, полотенце — так полотенце.
«Белые пелеринки!» — подумала Ася и принялась сводить про себя счеты с Варькой.
Шум за столом латиниста утих: рты были набиты хлебом. В столовой появился новый табун детей. Приведшая их далеко не молодая воспитательница в длинном, старомодном платье, с зачесанными вверх — валиком — волосами, со странно испуганным лицом поспешила на кухню, а ребята расселись вокруг стола, стоящего в центре, и принялись барабанить ложками.
«Порядочек!» Не без ехидства покосилась Ася в сторону Татьяны Филипповны, по дороге воздававшей хвалу разумному режиму детских учреждений.
Из кухни вышла седовласая воспитательница с подносом, нагруженным хлебом.
— Господа, не будем дикарями! — еще издали взмолилась она.
Но «господа» повскакали со своих мест и потянулись к хлебу. С грохотом опрокинулась скамья.
Татьяна Филипповна метнулась в самую свалку.
— Может быть, действительно не будем дикарями! — крикнула она, не соображаясь с акустикой помещения. Голос ее не прозвучал, а прогремел. — Отдайте хлеб!
От неожиданности дети прекратили возню, уставились на незнакомую им женщину, поднявшую поднос над головой.
— Садитесь! — потребовала Татьяна Филипповна.
В опыте ее собственного полуголодного детства имелся испытанный способ дележки. Один из ребят закрывает глаза, другой, ткнув пальцем в любую из порций, спрашивает: «Кому?»
— Садитесь же, — повторила Татьяна Филипповна. — Сейчас все поделим.
Однако не тут-то было.
— Тетка! Отдавай хлебушек! — понеслось со всех сторон.
— Не твой! Казенный!
— Не имеешь права, буржуйка! Ишь, чистюля!
Если бы не помощь подоспевшей Ксении, поднос был бы вышиблен из рук. Только страх обронить хотя бы одну драгоценную крошку останавливал даже самых отчаянных.