Доступная женщина - Андрей Арсланович Мансуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато вот местных греков он и правда, описывает с теплотой… Но это, скорее, просто потому, что они-то ему не мешали заниматься зверями! И даже учили. Зоологии.
— Хм… Можно, конечно, на это дело и так смотреть… А что скажешь о друзьях брата-писателя — ну тех, артистов-писателей-художников?
— О, да! Это — нечто! Особенно лысая женщина. Вот раньше странные нравы были, ну, до того, как… — она запнулась было, — Я хочу сказать, что сейчас такую женщину просто отправили на пенсию — и в Розвилли!
— А что, ты считаешь, что жизнь в Розвиллях хуже чем здесь?
— Нет. — она посерьёзнела, — Там, конечно, дармовое обеспечение и замечательная природа… Теоретически. Но вот старики там, думаю, глубоко несчастны. Одиноки. Их же никто не посещает — только соседи по комнатам… Да ещё телевизор — вот и все развлечения. Словно ссылка. Ну, или — тюрьма. Только без решеток… Нет, Розвилльские Дома — не для слабонервных.
— Согласен, там должно быть жутко тоскливо. Получается, человек всю жизнь горбатился, или вот если женщина — то как вы там, в Этернотеке, работал над собой, а ему — Бах! — тычут в морду, что он — отработавший элемент! Перегоревшая лампочка. Занимает место более молодого и полного сил. И плевать на его опыт и знания, — Михаил сглотнул, внезапно осознав, что пытается оправдать свою сегодняшнюю попытку восстановить на работе старичков-ветеранов…
Ну а что такого? Пока могут — пусть работают! Они же будут носом землю рыть, выше головы стараться прыгнуть, только чтобы доказать свою полезность и работоспособность!
Нет, там, в Розвиллях, от человека почти сразу остаются «рожки да ножки» — от осознания никчёмности, невостребованности, да и отсутствия друзей, (которых, пока человек работает, таковыми можно назвать лишь с большой натяжкой… Но — всё-таки!..) все как-то иссыхают, тоскуют. И… Умирают.
А, может, цель Государства, Единого Общества в этом и состоит?
Чтобы отработавший элемент сам осознавал, что — всё! Спёкся! Обуза для Бюджета страны! И… Истаивал словно свеча, мучаясь этим самым осознанием?
Он знал статистику по долгу службы: никто из «отправленных на заслуженный отдых в места с отличным климатом и всеми бытовыми удобствами» не задерживался на этом свете долго. Женщины (они, кажется, устойчивей к стрессу. Да, собственно, жизнь в Этернотеках и приучала их к одиночеству и невостребованности. Большинство, во-всяком случае!) — не более двадцати. А мужчины — так и вообще — трёх-пяти…
Собственно, его всегда удивляла крамольная мысль: Ну а почему все — именно так?!
Почему там, в Розвиллях, проживание тоже раздельное, так, что между посёлками мужчин и женщин десятки километров и непроходимая тайга или джунгли? Может, чтоб не «скрашивали друг другу жизнь», не соединялись в «пары», и не жили таким образом дольше? Не тянули на себя деньги из Бюджета?
— Ну, это у вас, мужчин, Производителей и Созидателей — «опыт и знания!». А у нас — что?
Какой «опыт» я смогла бы передать? И — главное! — кому?! Всех нас там, в интернатах, прогоняют по единой Программе, стригут под одну гребёнку, и одевают в единую одёжку! А вот только потом, при формировании Предопределения, начинается «узкая специализация»: эти — «элитные самки»… А эти — так, шваль всякая, годная только ножки пошире раздвигать! — её лицо пошло красными пятнами, и несмотря на сдержанность в голосе, он понял, что она на грани срыва, — Мы для вас теперь — ВЕЩИ!!! Продукт потребления!
Это — как в гипермаркете: захотел колбасы — вот она! Захотел секса — поехал. Купил! Или… Ну — в том же зоопарке: пошёл, посмотрел, если понравилось — выбрал, использовал, покормил.
Михаил вскочил. Кулаки сжались сами собой:
— Так ты… Ты!.. Почему сразу не сказала, что тебе — противно?! Я бы… Вернул тебя назад! С наилучшими рекомендациями, и полной оплатой всего срока!
Она долго молчала, уткнувшись в ладони лицом.
Но когда оторвала их от него, слёз не было:
— Прости. Я… Не хотела тебя обидеть. Я знаю — я несдержанна, и часто порю чушь… Или то, что думаю. Меня и там, в интернате, часто «изолировали с воспитательными целями»! Карцер, словом. Чтобы не задавала неудобных вопросов. Не подавала отвратительный пример. Не спорила с воспитательницами. Однажды меня даже искусственно выкармливали, когда ничего не ела, и хотела… Неважно.
К тебе лично ничего из сказанного не относится. Просто я…
Как бы почувствовала в тебе родственную душу — ты живёшь по заветам матери, читаешь старинные книги… Ты смог бы, наверное, понять меня.
Только — зачем?! Зачем я буду всё это на тебя вешать? Словно у тебя нет своих проблем? Сволочей там, на работе. Сволочей здесь, в соседних квартирах. Сволочей в Правительстве, что хуже всех остальных…
Это они, они — сделали из тебя добросовестно-безликое колёсико в государственной машине, а меня, да и всех других дур за стёклами клеток — чем-то вроде смазки… Чтобы механизм машины работал лучше… Эффективней!
— Наталья! — он и правда был ошарашен, — То, что ты говоришь, это же… Это…
— Да — Мятеж. Бунт. Торнадо… В стакане с чаем… Запрещённые речи. Крамола по-полной… Ну, можешь сдать меня обратно — я не в претензии…
— Да нет, балда ты такая. — он усмехнулся, — Я не об этом! Не сдам я тебя никуда, конечно… Просто ты так… Так конкретно, чётко и связно излагаешь — словно брала уроки Риторики. Или прослушала курс политической Экономии. Красноречива, прямо как какой-нибудь Цицерон!
— Это еще кто? — она выглядела слегка рассерженной.
— Э-э, неважно — оратор один древний. Просто… Ты не похожа на… Подпольщицу. Мятежницу. Феминистку, — он пояснил, видя её недоумённое качание головой, — Ну, ту, что борется за восстановление прав женщин. Ты где-то что-то читала? Ну, обо всём этом?
— Нет. Я… Да и где бы я могла прочитать?! Все файлы по истории Единого Общества засекречены, а доступна только история Средних веков… Да фараоны-римляне всякие…
И там, в Интернатах, никто, конечно, про то, как это всё было до строительства Этернотек, не рассказывал. А просто — заставляли зубрить и вбивали, какова наша роль в Обществе Потребления: повышать вашу производительность — мать её!.. — труда!
И — «скрашивать серые будни производителей лаской, заботой и оздоровительным сексом!».
— Ага, ясно. Правда, я и сам… Не слишком-то хорошо знаю, как это было до, — он кивнул за спину, — того, как… Стало вот так.
