Перед лицом Родины - (Бирюк) Петров

- Вы так любезны, - с искренним чувством проговорил Воробьев, которому старичок очень понравился. - Но не будем ли мы вам в тягость?

- Нет! Нет! - ласково улыбнулся Льенар. - Вы мне нравитесь, и я с удовольствием расскажу вам все. Советских русских я люблю. А вот белогвардейских эмигрантов не терплю. Их много теперь в Париже... Это предатели своей родины...

Константин озлобленно усмехнулся, а Воробьев снова побагровел.

- Ну, пойдемте, господа, - повел их в музей Льенар.

- Господин Льенар, - мягко обратился к нему Воробьев, - мы располагаем всего полутора часами. Можете ли вы за это время познакомить нас с наиболее интересными экспонатами?..

- Что за полтора часа можно осмотреть? - огорченно спросил Льенар. Можно только проезжать по главным залам... Я за свою жизнь вот уже двадцатый раз осматриваю дворец, да и то еще недостаточно ознакомился со всеми его сокровищами... Но что делать, постараюсь за это время кое-что показать вам...

Они торопливо проходили зал за залом. Все здесь сверкало зеркалами, золотом, хрусталем. Стены и потолки расписаны прекрасными фресками.

- Вот это - дворцовая церковь, - рассказывал Льенар, - построена по проекту гениального архитектора Монсара. Вот на этом балконе во время богослужения всегда располагался Людовик XIV. Как только он появлялся здесь, все придворные, стоявшие внизу в церкви, как по команде, тотчас же оборачивались лицом к нему, а спиной к алтарю и так стояли, не спуская с короля глаз, всю церковную службу... Что поделаешь, так нравилось Людовику XIV. При нем раболепствие было необычное...

Они побывали еще в ряде дворцовых залов.

- Вот видите, - указал старик на стену, на которой был написан Аполлон. - Прекраснейшее изображение. А всмотритесь в его лицо... Хе-хе!.. Вместо прекрасного лица Аполлона вы видите отвратительную физиономию Людовика XIV. Как обидно, оказывается, таланты тоже раболепствовали перед королями. А ведь короли эти и ноготка их не стоили...

Перешли в следующий зал. Льенар продолжал рассказывать:

- А вот видите, господа, эту картину? На ней изображается мчащийся на колеснице римский патриций-полководец. И кони, и сам патриций - все в движении... Смотрите, как развеваются на ветру локоны его парика. Не смешно ли? Римский патриций и вдруг парик. Как известно, в античном мире париков не носили... Но если вы пристальнее вглядитесь в физиономию этого лихого наездника, то легко узнаете в нем все того же Людовика XIV. Причем парик, который надет на нем, введен в моду им же самим... Хе-хе!

Проходили по небольшой комнате перед спальней Людовика XIV.

- Обратите, господа, внимание, - подвел Льенар своих спутников к окну. - Видите надписи на стекле?

- Конечно, - подтвердил Константин. - Они чем-то нацарапаны.

- Эта комната, - заметил Льенар, - находилась рядом со спальней короля. Здесь пажи ожидали его пробуждения, чтобы при первом же зове короля кинуться выполнять его приказания. Нередко юношам подолгу приходилось ожидать, когда король проснется да позовет их. От ничегонеделанья они томились у окна и царапали бриллиантами перстей имена своих возлюбленных... Их вот можно прочитать. Вот нацарапано: "Мари", "Анриетта"... "Мадлена"... А вот пылкие восторженные восклицания: "Люблю!.. Люблю!.." Или вот: "Поцелуй меня, Дениза". Какая чудесная молодость! Спрашивается, кто из нас в юные годы не был влюблен?..

Воробьев взглянул на часы. Надо было уже торопиться к автобусу, и он сообщил об этом Ермакову.

- Мы благодарны вам, господин Льенар, за ваше внимание к нам, сказал Ермаков. - Когда приедете к нам, в Советский Союз, мы вас отблагодарим тем же.

Старичок обеими руками начал трясти руку Константину.

- Я обязательно к вам приеду. Ну, я думаю, что мы встретимся еще здесь. Вы долго будете в Париже?..

- Да, недели две-три пробудем, - ответил Константин.

- Ну, так это, значит, увидимся, - уверенно произнес Льенар. - Я вас обязательно познакомлю с сыном. Пожалуйста, вот моя визитная карточка. В любое время заходите, буду рад. Днем я, правда, на набережной Сены, в букинистических рядах. Заходите, там обо всем договоримся! Адье!

Когда они распрощались с любезным французом и шли к автобусу, Воробьев спросил у Ермакова:

- Зачем эта комедия, Константин Васильевич? К чему ложь? Ведь старик-то такой хороший...

- О дорогой мой! - даже приостановился от неожиданности Константин. Вам жалко старика стало? А как же вы, дорогой мой, собираетесь в Россию? Ведь там-то на каждом шагу придется обманывать, лгать, изворачиваться.

- Там, Константин Васильевич, дело другое, - возразил Воробьев. Необходимость заставит это делать там... Тут же ведь нет такой необходимости. Тем более, старик такой чудесный...

- Вот этого-то наивного и доброго старика и надо облапошить, - сказал Ермаков. - Познакомит он нас со своим сыном-коммунистом. Мы с вами тоже представимся русскими коммунистами. Всегда надо быть ловким, предприимчивым человеком...

Они едва успели вскочить в автобус, который повез их в Мурэель.

XII

Мурэель - совсем небольшая, вся заросшая садами и цветами тихая деревенька с красными черепичными крышами.

Когда Константин и Воробьев проходили по вымощенной камнем улице, из калиток выглядывали любопытные Француженки - для них казалось необычным появление в их деревне чужих людей.

Воробьев спросил у одной из женщин, где живет Свиридов, и она указала на большой, весь увитый лозами дикого винограда, каменный дом.

Ермаков и Воробьев были удивлены чистотой и опрятностью, которая бросилась им в глаза, когда они вошли во двор к Свиридову. Как и улица, двор был вымощен камнем. Из открытой настежь двери хлева отливали шелком на солнце упитанные спины коров, помахивающих хвостами.

Паренек лет шестнадцати в пестрой блузе и кепи поил из ведра лоснящуюся от сытости вороную кобылу.

- Где можно увидеть хозяина? - спросил у него Воробьев, предполагая, что это, видимо, работник.

- Хозяин? - переспросил юноша, с любопытством оглядывая вошедших во двор людей. На простодушном веснушчатом лице его мелькнула улыбка, серые плутоватые глаза его заискрились. - Хозяин - я... Что вам угодно, мсье?..

- Нам нужен господин Свиридов. Здесь ли он живет?

- Он в доме, - махнул рукой юноша на крыльцо. - Это мой отчим. Попросить его сюда?

- Пожалуйста.

Юноша поставил ведро на скамейку, отвел кобылу в конюшню, прикрыл дверь и тогда не спеша направился в дом.

- Солидно себя держит паренек, - засмеялся Ермаков. - С достоинством. Он не очень-то признает здесь хозяином Максима.

Воробьев не успел ничего ответить. Из дому вышел располневший мужчина лет тридцати пяти. На нем были надеты короткий серый пиджак, коричневые штаны, узконосые штиблеты. На голове - небрежно надвинутая шляпа.

Константин сразу узнал в нем Максима. Но это уже был не тот стройный подобранный красавец-казак, каким он был десять лет назад. Ничего казачьего в нем не осталось.

- А-а! - обрадованно вскричал Свиридов, сбегая со ступеней крыльца. Ваше превосходительство! Константин Васильевич!.. Дорогие гости! Вот уж не ждал.

- А, ваше высокоблагородие! - в тон ему сказал, смеясь, Ермаков. Ну, давай поцелуемся.

Они обнялись и троекратно расцеловались.

- Рад тебя видеть, Максим! - сказал Константин. - Но ты совсем изменился, стал французским буржуем.

Свиридов весело расхохотался.

- Что же поделаешь, Константин Васильевич, есть пословица: попал к соловьям, по-соловьиному и пой... А я зараз, - меняя разговор, промолвил он, - хотел пойти на вокзал. Ко мне должен дружок из Парижа приехать. Казак из Усть-Хоперской станицы. На заводе Рено работает. Теперь я, конечно, не пойду, пошлю Жана. Жан, - обратился он по-французски к пасынку, - сходи, дружок, на вокзал, встреть там Михаила. Должен приехать из Парижа со своей мадам. Ты ведь его знаешь? Такой большой...

- Хорошо, отец, - покорно сказал юноша. - Большого Михаила я знаю.

- Прошу, господа, в дом, - засуетился Свиридов. - Прошу! Никак не ждал вас сегодня. И вдруг такая радость. Очень кстати: у моей дочурки Жанны сегодня день ангела...

Вошли в застекленный коридор, полный света и приятных запахов стряпни. Мохнатая черная собака, дремавшая на коврике в солнечном квадрате от окна на полу, приоткрыла глаза и заворчала.

- Вальден, молчать! - прикрикнул на него Максим и засмеялся. - Я с кобелем по-русски объясняюсь. Иной раз зайдем с ним в сад. Сяду на скамейку и начну по-матерному обкладывать его, ну и на душе сразу так полегчает, навроде с русским человеком побеседовал.

Все рассмеялись.

- Ну, а кобеля-то ты не научил по-матерному ругаться? - спросил Ермаков.

- Покель не научил, но, должно, скоро научится. Потому, как зачну я ругаться, то он ворчит, проклятый. Должно, учится... Заходите сюда, господа! Милости прошу! - распахнул Свиридов перед своими гостями дверь в комнату. - Это у нас горница.

Гостиная была большая, прохладная, хорошо обставленная и оклеенная голубыми с золотыми цветами обоями. Посреди комнаты стоял большой стол, накрытый бордовой бархатной скатертью. У стены - массивный палисандровый буфет с заполненными хрустальной и фарфоровой посудой полками. У противоположной стены - большой диван с разбросанными на нем вышитыми подушками, полумягкие стулья и кресла.