«Если», 2000 № 08 - Джеймс Типтри-мл.

Гигер — безусловно, Художник с большой буквы. Искренний и безумный, одержимый какими-то своими внутренними бесами или демонами. Он способен возмущать, шокировать, завораживать, задевать. Но никогда не опустится до того, чтобы «сделать нам красиво».

В этом он художник принципиально некоммерческий — хотя после феноменального успеха «Чужого» и стал одним из самых высокооплачиваемых в своем цехе. Он рисует так, как хочет, как подсказывает его подсознание. А то, что его фантазии вдруг стали модными, так это проблема не Гигера.

Хотя слишком популярными художники его калибра не смогут стать никогда. Для массовой культуры они всегда останутся «чужими», не чета какому-нибудь Майклу Уэлану. Просто потому, что не всякому зрителю дано выдержать такое…

Поскольку для адекватного описания подобного творчества слов, как всегда, катастрофически не хватает, малодушно спрячусь за спину авторитета — кстати, не менее самобытного, яркого, бескомпромиссного и спорного. Недавно почивший гуру хипповой, наркотической, сексуальной, киберпанковой и всех прочих революций второй половины XX века — американский профессор Тимоти Лири в предисловии к одному из альбомов Гигера сбился даже на несвойственный ему высокий «штиль»: «Какими словами описать эти картины, выполненные с дотошностью ученого-анатома, который словно выпотрошил меня самого и выставил мои внутренности на всеобщее обозрение? Причем, не под обычным микроскопом, а сквозь какие-то уродливые искажающие линзы? Перелистайте альбом — и вам станет понятна стоящая передо мной дилемма. Наш примитивный, донаучный язык содержит слишком мало слов, которые были бы достаточно точны, чтобы описать ими образы, открываемые художником по фамилии Гигер.

Гигер, ты рассек мои кожные ткани на микроскопически тонкие срезы, выставив их на всеобщее обозрение.

Гигер, ты разрезал скальпелем участки моего мозга и разложил их на своем холсте еще подрагивающими от пульсирующей в них жизни.

Гигер, ты сам — Чужой, блуждающий по моему телу, откладывая там яйца удивления; чудовищная личинка, из которой вылупится непостижимое. Гигер, ты видишь больше, чем способны увидеть мы, одомашненные приматы. Может быть, ты принадлежишь к какой-то сверхмудрой расе? И прибыл из иного мира, чтобы холодно, пристальным научным взглядом и без всяких эмоций, кроме любопытства, вглядываться в наши репродуктивные органы?»

Думаю, многое бы порассказал о Гигере и старый мудрый Фрейд, доживи он до наших дней. А на какие иные мысли могут навести эти странные, болезненные фантазии — переплетения человеческих органов и проводов, приснившиеся в кошмарном сне упыри-механозародыши («биомеханоиды»), струящийся металл, обволакивающий человеческую плоть, и тела, будто закованные в сталь… Изобилие фаллических символов на полотнах Гигера — воистину пир души для убежденного психоаналитика[6].

Обойти молчанием ЭТО в творчестве Гигера при всем желании невозможно. Потому что в его мире сексуально буквально все: и живые существа, и неживые объекты, и первая природа (естественная), и вторая (технологическая).

Если, конечно, под сексом понимать не непристойность, не «клубничку», а первоначальное значение слова: пол. Иначе говоря, биологическое начало, фрейдовские Эрос и Танатос, тянущие за собой длинную цепочку ассоциаций. Размножение, репродукцию, рождение и смерть, слияние и взаимное отталкивание, ритуал перехода — инициацию.

Что до обвинений в порнографии, которых не избежал и Гигер… Со времен великих литературных скандалов («Леди Чаттерлей» Лоуренса, набоковская «Лолита», романы Генри Миллера) человечество, кажется, разобралось с некоторыми очевидными вещами. С тем, что и жизнь наша не состоит из одних «красивостей». И что не все, показанное как есть — без стыдливых умолчаний и фиговых листков, — обязательно порнография.

Для Гигера секс неотделим от жизни, от биологии. Снова предоставлю слово скорому на метафору Лири: «Август Кекуле фон Страдониц увидел во сне змею, глотающую собственный хвост, и открыл углеродное кольцо, дав начало Золотому веку химии. Эйнштейн увидел во сне, как возносится на лифте, и открыл принцип относительности, дав начало Золотому веку физики. А потом пришел Гигер, увидевший в нашей политической возне борьбу лимфоцитов с микробами, в наших технологиях — растительный симбиоз, а в наших машинах — структуру аминокислот. И стал официальным рисовальщиком-фиксатором Золотого века биологии».

Другое дело, что не всем по нутру вглядываться в окуляр микроскопа, за которым развертывается настоящая мистерия — процесс оплодотворения яйцеклетки. Хотя, если задуматься, что может быть для художника более интригующим и возвышенным!

Кир Булычёв

ЧЕГО ДУША ЖЕЛАЕТ

Профессор Минц ждал водопроводчика Кешу, который шел к нему уже вторую неделю. За это время Кешу видели в ресторане «Гусь», где он обмывал новый «мерседес» бывшего Коляна, а нынче президента фонда «Чистые руки» Николая Тиграновича; встречали Кешу на демонстрации либерал-радикалов, где каждому участнику выдавали по бутылке «Клинского»; видали его и в заплыве через реку напротив Краеведческого музея, который освещало Вологодское телевидение. Много было мест, где встречали Кешу, только не на работе.

Профессор Минц, хоть и добрый, гуманитарный (так теперь принято говорить) человек, замыслил уже страшную месть. Где-то у него хранилась бутылочка со средством «Трудолюбии». Принявшего охватывало неудержимое желание трудиться. Двадцать четыре часа без передыху.

Но тут открылась дверь, которая никогда не запиралась, о чем в городе знала любая бродячая кошка, и вошел сантехник — нет, не Кеша, а другой: немолодой, приятный лицом и манерами.

— Вызывали? — спросил он.

— Вы водопроводчик? — спросил Минц.

— Сантехник, — сдержанно поправил его мужчина. Был он одет в скромный комбинезон и кроссовки «адидас». В руке чемоданчик, потертый, но целенький и чистый.

— Заходите, — попросил его Минц.

— Спасибо, Лев Христофорович, — ответил гость и принялся вытирать ноги о коврик у дверей.

Профессора не удивило, что сантехник знает его. Великий Гусляр не столь велик, чтобы в нем мог затеряться ученый с мировым именем. Смущало другое — Минц этого сантехника уже видел, даже, кажется, был с ним знаком.

— На что жалуемся? — спросил водопроводчик.

Профессор провел гостя в ванную, где из крана текла вода струей в палец толщиной, а на полу растекалась лужа.