Танго ненависти - Эрнест Пепин

Секретарша строила козни, интриговала. Она должна была задуть пламя его карьеры. Важные письма бесследно исчезали. Откладывались деловые встречи. Срывались прибыльные сделки. Его противники были в курсе его дел. Все шло наперекосяк. Он бушевал, он отчитывал, он наказывал — все напрасно. Легче натаскать воды плетеной ивовой корзиной! Легче купить грыжу у штангиста! Он увяз, увяз по самую макушку…

Его отношения с начальником ухудшались и ухудшались. Он больше не пользовался тем доверием, что так льстило ему когда-то. Об этом я узнавала из сотканной мною сети шпионов — от жен его сослуживцев. Такое случается между женщинами. Мне потребовалось всего лишь поплакаться одной из них. А та уже подпалила фитиль негодования следующей. Так я обрела поддержку этих женщин. Ведь каждая из них в глубине души опасалась, что их мужья могут последовать дурному примеру! Они содрогались от одной только мысли об этом и требовали смертной казни отступнику. Они прекрасно знали, как соблазнительны юные и что в их возрасте все аргументы теряют свою убедительность. Так забить гвоздь! Дать понять, что никто не найдет убежища, если вдруг им завладеет демон похоти. Они принимали все мои доводы и требовали от своих мужей головы преступившего закон. Его следовало осудить за свершенное преступление, за подлое предательство интересов семьи. Следовало… Я с радостью узнала (от секретарши), что начальник запретил Абелю являться на коктейль, организованный фирмой, вместе со своей любовницей. Вы поставите меня в затруднительное положение! Я не желаю никоим образом касаться этого дела! Он не подчинился, ответив, что либо придет с ней, либо не придет вовсе. Вы только туже затягиваете петлю, Абель… Я собственноручно намылила веревку…

Я хотела вынести нашу битву на всеобщее обозрение. Я распечатала свое досье во множестве экземпляров. С первых дней совместной жизни и все последующие двадцать лет я с величайшей тщательностью собирала различные улики, подтверждающие его самые крупные проступки. Около сорока документов (по два на год), призванных очернить его образ. Я отправила копии во все газеты, всем организациям, с которыми он сотрудничал, всюду, где он мог бывать. Не зря я купила ксерокс! Время от времени я подкидывала в ящики для писем тот или иной изобличающий документик, а иногда просто разбрасывала их по городу. Где он ни проходил, он его везде поджидал, этот неприятный сюрприз. Я продолжала мстить, ведь я знала, что даже друзья Абеля получают удовольствие, наблюдая, как он варится на медленном огне. До меня докатывались слухи (на самом деле это я их распускала) о его проблемах на работе, о ссорах с друзьями. Его вертихвостка и он сам более не находили поддержки в обществе. Я похоронила их в вонючей канаве, достойной их так называемой любви.

О, мой Абель! Мой Абель! Я испытывала щемящее чувство нежности, глядя, как он тонет. Я ощущала себя палачом, который ласкает шею приговоренного, прежде чем опустить топор… Так я упивалась мыслью о его страданиях, готовя следующий удар. Самым тяжелым должен быть последний…

9

Первое строгое предупреждение. Я направляю судебного исполнителя по месту его службы доставить требование вернуться в лоно семьи. Он говорит о несовместимости характеров, об угрозах в свой адрес. Я королевским жестом посылаю к черту его ответы. Все, что я хочу, — запустить мотор машины правосудия. Всегда, во все времена, я любила трибуналы и судебные процессы. Лакированное дерево, черные мантии адвокатов, аллегорические скульптуры, деловитая суета работников суда — все это щедро насыщало мою потребность в театральном действе. Мне нравилось обращаться к публике, а не к судебным заседателям! Правосудие длительно, но всегда сурово и справедливо. Ему лишь надо немножечко помочь. А это я умею делать великолепно. Я никогда не терпела даже малейшей несправедливости и всегда выпускала кишки тем, кто загораживал мне солнце. Я знала, что закон не на стороне безвинного или виноватого, он на стороне тех, кто может доказать. Абель стал марионеткой в моих руках, он даже не задумывался о доказательствах. Я разбила ему лоб ударом острого каблука. Я поливала водой его матрас, чтобы он не мог спать. Я совершала много чего подобного… Но он так и не озаботился собрать доказательства. Раньше я всегда старалась действовать исподтишка, чтобы не оставлять следов. Память — главное оружие амазонки. Память и ложь… Мой арсенал был полон. Медицинские справки, письма, чеки, билеты на самолет — прекрасная коллекция оружия… Я владела его архивами и с годами воздвигла удивительный музей его ложных шагов. Что ж, повеселимся!

Второе строгое предупреждение. Ранним утром судебный исполнитель сможет зафиксировать факт адюльтера. Я поджидаю на улице, чтобы узнать его реакцию. Слишком велика персона, истинный хозяин, чтобы спрятаться или спрятать свою красавицу. Слишком наивный, чтобы понять, что его поведение опасно. Слишком влюбленный, чтобы не выставлять действительность напоказ. Я знаю его так хорошо, словно сама родила на свет. Все произошло именно так, как я и ожидала. Приветливый, любезный, цивилизованный, он продемонстрировал кровать, шкафы, представил свою подругу, добавив, что ему нечего скрывать. И ко всему прочему педант!

Я получила свой протокол. Первый камень, который войдет в фундамент строительства моего судебного лабиринта. Я чувствовала, что готова к атаке. Я атаковала…

Я добилась, благодаря ложной информации о его доходах, используя все уловки этой благородной дамы, что зовется «Правосудием», приличных выплат на свое содержание, которые съели почти половину его заработной платы. Теперь он не мог подарить своей мартышке даже пару колготок! Так я решила. Деньги — это основа повседневной жизни, это кислород, это будущее. Использовать все средства, чтобы перекрыть кислород, чтобы вогнать его в унизительную, отвратительную бедность. Я хочу увидеть, как он в лохмотьях выпрашивает милостыню на площади Победы, на глазах у всего честного народа.

Когда я первый раз получила причитающуюся мне часть его зарплаты, то организовала с моим новым сожителем необыкновенное, роскошное празднество. Мы пригласили адвокатов, прокурора, все сливки магистратуры и нескольких друзей. Возможность улучшить отношения и укрепить ряды наших союзников. Фуа-гра — изысканный деликатес, тающий во рту. Шампанское рекой. Лангусты. Приятная музыка. Шербет из плодов личи. И, конечно же, приборы и посуда — самого высшего класса. В этом случае мне не надо было играть. Какой великолепный повод продолжить тяжбу вне стен суда, получить правосудие с доставкой на дом. Все действия продуманы, все роди расписаны. Что касается меня самой, несчастной невинной овечки, то я поражала тактом, отличным настроением, благовоспитанностью. Я выглядела умопомрачительной хозяйкой дома. И не будем вспоминать об этом подлеце, не будем говорить колкостей, из уважения к этому сбежавшему изменнику. У меня еще будет время, чтобы ударить из всех орудий разом.

Простое сокращение доходов Абеля не было моей главной целью. Я обратилась к его кредиторам. Под предлогом сообщения об изменившейся ситуации (я кривила губы, произнося эти слова) я надоумила их срочно потребовать погашения всех долгов.

В налоговом управлении при пособничестве одной брошенной дамы (подруга по несчастью) я без малейших угрызений совести фальсифицировала его декларацию о доходах. Как бы там ни было, но бесчестье развода еще не коснулось меня!

Созвонившись с его предыдущим работодателем, я рассказала ему одну давнишнюю историю и посоветовала написать письмо, порочащее Абеля, его сегодняшнему начальнику (еще один документик для моего досье).

В банке я действовала по двум направлениям. Прежде всего опустошила совместный счет, который он имел неосторожность не закрыть. На самом деле он и не мог его закрыть без моего согласия! Затем я аннулировала поручительство по заемному векселю с целью затруднить его оплату.

Я оправляла к нему домой детей, жалующихся на нищету… Ни один отец не устоит перед рыданиями родной дочери…

Конечно, моя месть подарила мне два великолепных года жизни. Результат превзошел все ожидания. Он пытался защищаться, но я всегда наносила опережающий удар. Над ним лило из всех щелей!

О! Какое наслаждение появляться в общественном месте (мэрии, аптеке, библиотеке, рынке, приемной врача) и делать вид, что размышляешь вслух! Я подробно излагала о нем все гадости, что могла измыслить, нисколько не беспокоясь о том, как я выглядела, меня интересовала только реакция окружающих. Ведь они, видя, что я почти помешалась от горя, начинали искренне верить в безграничность его подлости. Как я могла врать об отце моих детей? О, наслаждение!

Если кто-то имел неосторожность произнести его проклятое имя в моем присутствии, я тут же принималась горбить спину под невыносимым гнетом свалившихся на меня несчастий, морщины горя разъедали мое суровое лицо, как разъедает камень растение, называемое в народе «камнеломка», мой голос становился тихим и дрожащим, и я шептала с изнеможением побиваемого камнями: «Это так тяжело! Так тяжело, как я живу в данный момент…» Говорящий, сраженный столь величественным страданием, не смел продолжать и замирал, разглядывая мантилью безутешности, что окутывала мое тело с ног до головы, погружая меня во мрак… О, наслаждение!